Неточные совпадения
По
тому времени этих денег было совершенно достаточно, чтобы одеваться прилично и иметь доступ
в скромные чиновничьи дома.
А между
тем Виктор Николаич продолжал получать свои триста рублей
в год, хотя служил уже не
в уездном суде, а топографом при узловской межевой канцелярии.
Это, конечно, были только условные фразы, которые имели целью придать вес Виктору Николаичу, не больше
того. Советов никаких не происходило, кроме легкой супружеской перебранки с похмелья или к ненастной погоде. Виктор Николаич и не желал вмешиваться
в дела своей жены.
Чтобы довершить характеристику
той жизни, какая шла
в домике Заплатиных, нужно сказать, что французский язык был его душой, альфой и омегой.
Французские фразы постоянно висели
в воздухе, ими встречали и провожали гостей, ими высказывали
то, что было совестно выговорить по-русски, ими пускали пыль
в глаза людям непосвященным, ими щеголяли и задавали тон.
Вероятно, очень многим из этих прохожих приходила
в голову мысль о
том, что хоть бы месяц, неделю, даже один день пожить
в этом славном старом доме и отдохнуть душой и телом от житейских дрязг и треволнений.
Когда вы входили
в переднюю, вас уже охватывала
та атмосфера довольства, которая стояла
в этом доме испокон веку.
Последняя фраза целиком долетела до маленьких розовых ушей Верочки, когда она подходила к угловой комнате с полной тарелкой вишневого варенья. Фамилия Привалова заставила ее даже вздрогнуть… Неужели это
тот самый Сережа Привалов, который учился
в гимназии вместе с Костей и когда-то жил у них? Один раз она еще укусила его за ухо, когда они играли
в жгуты… Сердце Верочки по неизвестной причине забило тревогу, и
в голове молнией мелькнула мысль: «Жених… жених для Нади!»
— Да, да…
То есть… Ах, чего я мелю!.. Пожалуйте, батюшка, позвольте, только я доложу им.
В гостиной чуточку обождите… Вот где радость-то!..
С старческой болтливостью
в течение двух-трех минут Лука успел рассказать почти все: и
то, что у барина тоже одна ножка шаркает, и что у них с Костенькой контры, и что его, Луку, кровно обидели — наняли «камардина Игреньку», который только спит.
Верочка осталась совершенно довольна своими наблюдениями: Привалов
в ее глазах оказался вполне достойным занять роль
того мифического существа, каким
в ее воображении являлся жених Нади.
Как всегда
в этих случаях бывает, крючки ломались, пуговицы отрывались, завязки лопались; кажется, чего проще иголки с ниткой, а между
тем за ней нужно было бежать к Досифее, которая производила
в кухне настоящее столпотворение и ничего не хотела знать, кроме своих кастрюль и горшков.
— Мне что… мне все равно, — с гонором говорил Игорь, отступая
в дверях. — Для вас же хлопочу… Вы и
то мне два раза каблуком
в скулу угадали. Вот и знак-с…
Привалова поразило больше всего
то, что
в этом кабинете решительно ничего не изменилось за пятнадцать лет его отсутствия, точно он только вчера вышел из него. Все было так же скромно и просто, и стояла все
та же деловая обстановка. Привалову необыкновенно хорошо казалось все: и кабинет, и старик, и даже самый воздух, отдававший дымом дорогой сигары.
Именно такою представлял себе Привалов
ту обстановку,
в которой задумывались стариком Бахаревым его самые смелые предприятия и вершились дела на сотни тысяч рублей.
Наступила тяжелая пауза; все испытывали
то неловкое чувство, которое охватывает людей, давно не видавших друг друга. Этим моментом отлично воспользовалась Хиония Алексеевна, которая занимала наблюдательный пост
в полутемном коридорчике. Она почти насильно вытолкнула Надежду Васильевну
в гостиную, перекрестив ее вдогонку.
Привалов поздоровался с девушкой и несколько мгновений смотрел на нее удивленными глазами, точно стараясь что-то припомнить.
В этом спокойном девичьем лице с большими темно-серыми глазами для него было столько знакомого и вместе с
тем столько нового.
Вот
в этой самой столовой происходили
те особенные обеды, которые походили на таинство.
Даже Хиония Алексеевна — и
та почувствовала некоторый священный трепет при мысли, что имела счастье обедать с миллионером; она, правда, делала несколько попыток самостоятельно вступить
в разговор с Приваловым, но, не встречая поддержки со стороны Марьи Степановны, красноречиво умолкала.
Когда Надежда Васильевна улыбалась, у нее на широком белом лбу всплывала над левой бровью такая же морщинка, как у Василья Назарыча. Привалов заметил эту улыбку, а также едва заметный жест левым плечом, — тоже отцовская привычка. Вообще было заметно сразу, что Надежда Васильевна ближе стояла к отцу, чем к матери.
В ней до мельчайших подробностей отпечатлелись все
те характерные особенности бахаревского типа, который старый Лука подводил под одно слово: «прерода».
Верочку спасло только
то, что
в самый критический момент все поднялись из-за стола, и она могла незаметно убежать из столовой.
Я надеялся, что когда заводы будут под казенной опекой, — они если не поправятся,
то не будут приносить дефицита, а между
тем Масман
в один год нахлопал на заводы новый миллионный долг.
— Взять теперешних ваших опекунов: Ляховский —
тот давно присосался, но поймать его ужасно трудно; Половодов еще только присматривается, нельзя ли сорвать свою долю. Когда я был опекуном, я из кожи лез, чтобы, по крайней мере, привести все
в ясность; из-за этого и с Ляховским рассорился, и опеку оставил, а на мое место вдруг назначают Половодова. Если бы я знал… Мне хотелось припугнуть Ляховского, а тут вышла вон какая история. Кто бы этого мог ожидать? Погорячился, все дело испортил.
— Да ведь пятнадцать лет не видались, Надя… Это вот сарафан полежит пятнадцать лет, и у
того сколько новостей: тут моль подбила, там пятно вылежалось. Сергей Александрыч не
в сундуке лежал, а с живыми людьми, поди, тоже жил…
— Папа, пожалей меня, — говорила девушка, ласкаясь к отцу. — Находиться
в положении вещи, которую всякий имеет право приходить осматривать и приторговывать… нет, папа, это поднимает такое нехорошее чувство
в душе! Делается как-то обидно и вместе с
тем гадко… Взять хоть сегодняшний визит Привалова: если бы я не должна была являться перед ним
в качестве товара, которому только из вежливости не смотрят
в зубы, я отнеслась бы к нему гораздо лучше, чем теперь.
— Да начать хоть с Хины, папа. Ну, скажи, пожалуйста, какое ей дело до меня? А между
тем она является с своими двусмысленными улыбками к нам
в дом, шепчет мне глупости, выворачивает глаза
то на меня,
то на Привалова. И положение Привалова было самое глупое, и мое тоже не лучше.
— А вот сейчас…
В нашем доме является миллионер Привалов; я по необходимости знакомлюсь с ним и по мере этого знакомства открываю
в нем самые удивительные таланты, качества и добродетели. Одним словом, я кончаю
тем, что начинаю думать: «А ведь не дурно быть madame Приваловой!» Ведь тысячи девушек сделали бы на моем месте именно так…
В результате оказалось, конечно,
то, что заводское хозяйство начало хромать на обе ноги, и заводы, по всей вероятности, пошли бы с молотка Но счастливый случай спас их:
в половине сороковых годов владельцу Шатровских заводов, Александру Привалову, удалось жениться на дочери знаменитого богача-золотопромышленника Павла Михайлыча Гуляева.
Мы уже сказали, что у Гуляева была всего одна дочь Варвара, которую он любил и не любил
в одно и
то же время, потому что это была дочь, тогда как упрямому старику нужен был сын.
Избыток
того чувства, которым Гуляев тяготел к несуществующему сыну, естественно, переходил на других, и
в гуляевском доме проживала целая толпа разных сирот, девочек и мальчиков.
В них продолжали жить черты гуляевского характера — выдержка, сила воли, энергия, неизменная преданность старой вере, — одним словом, все
то, что давало им право на название крепких людей.
Когда, перед сватовством, жениху захотелось хоть издали взглянуть на будущую подругу своей жизни, это позволили ему сделать только
в виде исключительной милости, и
то при таких условиях: жениха заперли
в комнату, и он мог видеть невесту только
в замочную скважину.
Богатая и вышла за богатого, —
в эту роковую формулу укладывались все незамысловатые требования и соображения
того времени, точно так же, как и нашего.
Несмотря на свою близость к старику Гуляеву, а также и на
то, что
в течение многих лет он вел все его громадные дела, Бахарев сам по себе ничего не имел, кроме знания приискового дела и несокрушимой энергии.
Разведки
в Саянских горах живо унесли у него последние сбережения, и он принужден был принять к себе
в компанию Привалова,
то есть вести дело уже на приваловские капиталы.
Воспитанная
в самых строгих правилах беспрекословного повиновения мужней воле, она все-таки как женщина, как жена и мать не могла помириться с
теми оргиями, которые совершались
в ее собственном доме, почти у нее на глазах.
Бахарев два раза съездил
в Петербург, чтобы отстоять интересы Сергея Привалова, и, наконец, добился своего: гуляевские капиталы,
то есть только остатки от них, потому что Александр Привалов не различал своего от имущества жены и много растратил, — были выделены
в часть Сергея Привалова.
Что касается двух других наследников,
то Стеша, когда Сашка пошел под суд, увезла их с собой
в Москву, где и занялась сама их воспитанием.
Эта жизнь являлась сколком с
той жизни, которая когда-то происходила
в хоромах Павла Михайлыча Гуляева.
Сергей Привалов прожил
в бахаревском доме до пятнадцати лет, а затем вместе с своим другом Костей был отправлен
в Петербург, где и прожил безвыездно до настоящего времени,
то есть больше пятнадцати лет.
Василий Назарыч, обращавшийся
в пестрой семье золотопромышленников, насмотрелся на всяких людей и пришел к
тому убеждению, что воспитывать детей
в духе исключительности раскольничьих преданий немыслимо.
Надежда Васильевна понимала, что отец инстинктивно старается найти
в ней
то, что потерял
в старшем сыне,
то есть опору наступавшей бессильной старости; она делала все, чтобы подняться до уровня отцовского миросозерцания, и вполне достигла своей цели.
Наследство Привалова
в эти несколько дней выросло до ста миллионов, и, кроме
того, ходили самые упорные слухи о каких-то зарытых сокровищах, которые остались после старика Гуляева.
На этой исторической почве быстро создалось и
то настоящее, героем которого был действительный, невымышленный Сергей Привалов, сидевший
в рублевом номере и виденный почти всеми.
Таким образом сделалось всем известно, что Привалов провел
в Петербурге очень бурную молодость
в среде jeunesse doree самой высшей пробы; подробно описывали наружность его любовниц с стереотипными французскими кличками,
те подарки, которые они
в разное время получали от Привалова
в форме букетов из сторублевых ассигнаций, баснословной величины брильянтов, целых отелей, убранных с княжеской роскошью.
Это был очень смелый план, но Хиония Алексеевна не унывала, принимая во внимание
то, что Привалов остановился
в рублевом номере, а также некоторые другие материалы, собранные Матрешкой с разных концов.
— Конечно, только пока… — подтверждала Хиония Алексеевна. — Ведь не будет же
в самом деле Привалов жить
в моей лачуге… Вы знаете, Марья Степановна, как я предана вам, и если хлопочу,
то не для своей пользы, а для Nadine. Это такая девушка, такая… Вы не знаете ей цены, Марья Степановна! Да… Притом, знаете, за Приваловым все будут ухаживать, будут его ловить… Возьмите Зосю Ляховскую, Анну Павловну, Лизу Веревкину — ведь все невесты!.. Конечно, всем им далеко до Nadine, но ведь чем враг не шутит.
Одна мысль о
том, что она входит
в непосредственные сношения с настоящим миллионером, кружила ей голову и нагоняла сладкое опьянение.
В ней теперь проснулся
тот инстинкт, который двигает всеми художниками: она хотела служить олицетворением миллионов, как брамин служит своему Браме.
Он как-то сразу полюбил свои три комнатки и с особенным удовольствием раскрыл дорожный сундук,
в котором у него лежали самые дорогие вещи,
то есть портрет матери, писанный масляными красками, книги и деловые бумаги.