Неточные совпадения
Кто был Бучинский
сам по себе, какими ветрами занесло его на Урал, как он попал на приисковую службу — покрыто мраком неизвестности, а
сам он
не любил распространяться о своей генеалогии и своем прошлом.
По целым часам, бывало, торчит, как индюк, около баб и
не уйдет без того, чтобы
не щипнуть
самую хорошенькую.
Сам Бучинский прибавил от себя специально хохлацкую грязь и какой-то особенный запах, который никогда
не оставлял его.
— Старатели… пхе!.. Хочется вам с этими пьяницами дело иметь! —
не раз говорил мне Бучинский — он никак
не мог понять, что меня могло тянуть к старателям. —
Самый проклятый народ… Я говорю вам. В высшем градусе безнравственный народ… Да!.. И живут как свиньи… Им только дай горилки, а тут бери с него все: он вам и золото продаст, и чужую лошадь украдет, и даже собственную жену приведет… Я вам говорю!..
Старик закурил коротенькую трубочку, пока я осматривал выработку, и принялся неспешно выбрасывать железной лопаткой скопившиеся турфа, т. е.
не содержащую золото землю, наверх, прямо на деревянные полати, настланные из досок у
самого края выработки.
— Ну, так в этом
самом Тагиле есть Медный рудник, вот Заяц там и ножки свои оставил… Это еще когда мы за барином были, так Заяц в огненной работе робил, у обжимочного молота. А в те поры был управителем немец, вот Заяц согрубил немцу, а его, Зайца, за задние ноги да в гору, в рудник, значит. Думал, что оттедова и живой
не вылезу… По пояс в ледяной воде робили. Ключи там из горы бегут, студеные ключи.
На
самой работе около раскольничьих вашгердов лежала печать какого-то тяжелого отчуждения и подавленной, скрытой печали;
не было слышно песен,
не сыпались шутки и прибаутки, без которых
не работается русскому человеку.
Под этим ненастьем ярко выяснилась
самая тяжелая сторона приисковой работы, когда по целым дням приходилось стоять под дождем, чуть
не по колено в воде, и
самый труд делался вдвое тяжелее.
Наступило принужденное молчание. Со стороны прииска, по тропам и дорожкам, брели старатели с кружками в руках; это был час приема золота в конторе. В числе других подошел, прихрамывая, старый Заяц, а немного погодя показался и
сам «губернатор». Федя встречал подходивших старателей
самыми злобными взглядами и как-то забавно фукал носом, точно старый кот. Бучинского
не было в конторе, и старатели расположились против крыльца живописными группами, по два и по три человека.
— Да так — разбойничья, и все тут. Сложил эту песню разбойник Светлов, когда по Енисейским горам скрывался. Одно слово: разбойничья песня, ее по всем приискам поют. Этот
самый Светлов был силищи непомерной, вроде как медведь. Медные пятаки пальцами свертывал, подковы, как крендели, ломал. Да… А только Светлов ни единой человеческой души
не загубил, разбоем одним промышлял.
— Эх, сударь, что этого ореха в нашей Владимирской губернии растет… Ей-богу! А вишенье? А сливы? Чего проще, кажется, огурец… Такое ему и название: огурец — огурец и есть. А возьмите здешний огурец или наш, муромский. Церемония одна, а вкус другой. Здесь какие места, сударь! Горы, болотина, рамень… А у нас-то, господи батюшко! Помирать
не надо! И народ совсем особенный здесь, сударь, ужасный народ! Потому как она, эта
самая Сибирь, подошла — всему конец. Ей-богу!..
Ведь этот
самый купец Неуеденов был совсем
не купец, а вывороченный сюртук.
— Да ведь нельзя, Федя…
Сам знаешь Тишку: пей, хоть расколись! Я теперь второй месяц свету
не вижу. Ежели бы они играли, так хоть обливайся, а теперь жди! Легко это?
— Нет, вы представьте себе, — кричал доктор,
не слушая меня и размахивая руками: — чего смотрит правительство… а?.. у нас на четыреста приисков полагается один горный ревизор… Ну, скажите вы мне, ради
самого создателя, может он что-нибудь сделать? О горных исправниках и штейгерях говорить нечего… Нужно радикальное средство, чтобы прекратить зло в
самом корне.
— Я-с, собственно, ничего
не хочу и
не могу хотеть, кгоме того, чтобы вы удостоили своим пгосвещенным вниманием мой пгоэктец, — униженно заявлял Ароматов, усаживаясь на
самый кончик стула.
Воображение дополняло то, чего
не мог схватить глаз, и, кажется, в
самом воздухе, в этом чудном горном воздухе, напоенном свежестью ночи и ароматом зелени и цветов, — в нем еще стояли подавленные стоны и тяжелые вздохи раненых.
Издали эта гора казалась
не особенно высокой, но подниматься пришлось версты две,
самая вершина была увенчана небольшой группой совсем голых скал.
— Сорока на хвосте принесла… Хе-хе! Нет, вы
не ошиблись в выборе:
самая пышная дивчина на всем прииске. Я
не уступил бы вам ее ни за какие коврижки, да вот проклятый ревизор на носу…
Не до Наськи!.. А вы слыхали, что ревизор уж был на Майне и нашел приписное золото? О, черт бы его взял… Где у этого Синицына только глаза были?.. Теперь и пойдут шукать по всем приискам, кто продавал Синицыну золото… Тьфу!.. А еще умным человеком считается… Вот вам и умный человек.
— Ведь Параха-то
не тово… — заговорил старик, когда мы уже подходили к балагану: — воротилась.
Сама пришла. Он с нее все посымал: и сарафан, и платок, и ботинки… К отцу теперь пришла! Зайчиха-то ее дула-дула… Эх, напрасно, барин! Зачем было девку обижать, когда ей и без того тошнехонько.
Старый Заяц очень гордился своим балаганом, потому что в
самый дождь сквозь его крышу
не просачивалось ни одной капли воды; внутри балагана были сложены харчи, конская сбруя и разный домашний скарб, который «боялся воды».
Из балагана показалась
сама, молча посмотрела на улыбавшегося мужа, схватила его за ворот и как мешок с сеном толкнула в балаган; старик едва успел крикнуть в момент своего полета: «А я ба-арина привел…» Зайчиха была обстоятельная старуха, какие встречаются только на заводах среди староверов или в соседстве с ними; ее умное лицо, покрытое глубокими морщинами и складками, свидетельствовало о давнишней красоте, с одной стороны, и, с другой, о том, что жизнь Зайчихи была
не из легких.
— Да и Фомка-то хитер, пес…
Сам даже и
не смотрит на Наську, когда мимо грохота идет.
— Вот-вот оне
самые и есть… Много ли девке надо при ее глупом разуме: сегодня сводня пряниками покормит, завтра ленточку подарит да насулит с три короба — ну, девка и идет за ней, как телушка. А как себя
не соблюла раз — тут уж деваться ей совсем некуда! Куда теперь Наська-то денется? У отца
не будет век свой жить, а сунься-ко в контору — да Аксинья-то ее своими руками задавит. Злющая баба…
Старательский способ добычи золота —
самый дешевый, какой только можно себе представить, и никакие машины
не в состоянии будут конкурировать с человеком, которого заставляет работать крайняя нужда.
Но ведь все это только приблизительные расчеты, а если бы спуститься на
самое дно этого заветного уголка, где паук ткет свою золотую паутину — мы, вероятно, увидели бы, что капиталисты наживают на заплаченные ими старателям 3 миллиона рублей
не 4 1/2 миллиона рублей, то есть 150 % на капитал, а гораздо больше.
— Значит,
не жаль, ежели
сама его подвела… Лукерья-то безответная, так я за нее упеку его!.. Путанный мужичонко — туда ему и дорога…
Неточные совпадения
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния…
Сами извольте посудить: казенного жалованья
не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то
самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Хлестаков. Право,
не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я
не могу жить без Петербурга. За что ж, в
самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь
не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Городничий. Тем лучше: молодого скорее пронюхаешь. Беда, если старый черт, а молодой весь наверху. Вы, господа, приготовляйтесь по своей части, а я отправлюсь
сам или вот хоть с Петром Ивановичем, приватно, для прогулки, наведаться,
не терпят ли проезжающие неприятностей. Эй, Свистунов!
Городничий. Я бы дерзнул… У меня в доме есть прекрасная для вас комната, светлая, покойная… Но нет, чувствую
сам, это уж слишком большая честь…
Не рассердитесь — ей-богу, от простоты души предложил.
Анна Андреевна. Вот хорошо! а у меня глаза разве
не темные?
самые темные. Какой вздор говорит! Как же
не темные, когда я и гадаю про себя всегда на трефовую даму?