Неточные совпадения
— А дом где? А всякое обзаведенье? А
деньги? — накинулся на него Зыков
с ожесточением. — Тебе руки-то отрубить надо было, когда ты в карты стал играть, да мадеру стал лакать, да пустяками стал заниматься… В чьем дому сейчас Ермошка-кабатчик как клоп раздулся? Ну-ка, скажи, а?..
Так шла жизнь семьи Мыльниковых, когда в нее неожиданно хлынули дикие
деньги, какие Тарас вымогал из доверчивых людей своей «словесностью». Раз под вечер он привел в свою избушку даже гостей — событие небывалое.
С ним пришли Кишкин, Яша, Петр Васильич
с Фотьянки и Мина Клейменый.
— Эх, кабы раздобыть где ни на есть рублей
с триста! — громко говорил Матюшка, увлекаясь несбыточной мечтой. — Сейчас бы сам заявку сделал и на себя бы робить стал… Не велики
деньги, а так и помрешь без них.
Вся беда заключалась в том, где взять
денег на казенную подать, — по уставу о частной золотопромышленности, полагалось ежегодно вносить по рублю
с десятины, в среднем это составляло от шестидесяти до ста рублей
с прииска.
Да и какие
деньги у бабы, которая сидит все дома и убивается по домашности да
с ребятишками.
Феня была не жадная и
с радостью отдавала
деньги баушке.
— Однако это даже весьма мне удивительно, мамынька… Кто у нас, напримерно, хозяин в дому?.. Феня, в другой раз ты мне
деньги отдавай, а то я
с живой кожу сниму.
— Сапоги со скрипом завел, пуховую шляпу — так петухом и расхаживает. Я как-то была, так он на меня, мамынька, и глядеть не хочет. А
с баушкой Лукерьей у них из-за
денег дело до драки доходит: та себе тянет, а Петр Васильич себе. Фенька, конечно, круглая дура, потому что все им отдает…
Баушка Лукерья сунула Оксе за ее службу двугривенный и вытолкала за дверь. Это были первые
деньги, которые получила Окся в свое полное распоряжение. Она зажала их в кулак и так шла все время до Балчуговского завода, а дома спрятала
деньги в сенях, в расщелившемся бревне. Оксю тоже охватила жадность,
с той разницей от баушки Лукерьи, что Окся знала, куда ей нужны
деньги.
Конечно, Ястребов давал
деньги на золото, разносил его по книгам со своих приисков и сдавал в казну, но Петр Васильич считал свои труды больше, потому что шлялся
с уздой, валял дурака и постоянно рисковал своей шкурой как со стороны хозяев, так и от рабочих.
— Только уговор дороже
денег, Андрон Евстратыч: увези меня
с собой в лес, а то все равно руки на себя наложу. Феня моя, Феня… родная… голубка…
В несколько дней Мыльников совершенно преобразился: он щеголял в красной кумачовой рубахе, в плисовых шароварах, в новой шапке, в новом полушубке и новых пимах (валенках). Но его гордостью была лошадь, купленная на первые
деньги. Иметь собственную лошадь всегда было недосягаемой мечтой Мыльникова, а тут вся лошадь в сбруе и
с пошевнями — садись и поезжай.
Мыльников для пущей важности везде ездил вместе
с палачом Никитушкой, который состоял при нем в качестве адъютанта. Это производило еще бо́льшую сенсацию, так как маршрут состоял всего из двух пунктов: от кабака Фролки доехать до кабака Ермошки и обратно. Впрочем, нужно отдать справедливость Мыльникову: он
с первыми
деньгами заехал домой и выдал жене целых три рубля. Это были первые
деньги, которые получила в свои руки несчастная Татьяна во все время замужества, так что она даже заплакала.
О
деньгах тут не могло быть и речи, а,
с другой стороны, Карачунский чувствовал, как он серьезно увлекся этой странной девушкой, не походившей на других женщин.
Мы должны теперь объяснить, каким образом шла работа на жилке Мыльникова и в чем она заключалась. Когда
деньги выходили, Мыльников заказывал
с вечера своим компаньонам выходить утром на работу.
А
деньги можно будет отдать назад, да еще
с такими процентами, каких никто не видал.
Мысль о
деньгах засела в голове Кишкина еще на Мутяшке, когда он обдумал весь план, как освободиться от своих компаньонов, а главное, от Кожина, которому необходимо было заплатить
деньги в первую голову.
С этой мыслью Кишкин ехал до самой Фотьянки, перебирая в уме всех знакомых, у кого можно было бы перехватить на такой случай. Таких знакомых не оказалось, кроме все того же секретаря Ильи Федотыча.
Эта старушечья злость забавляла Кишкина: очень уж смешно баушка Лукерья сердилась. Но, глядя на старуху, Кишкину пришла неожиданно мысль, что он ищет
денег, а
деньги перед ним сидят… Да лучше и не надо. Не теряя времени, он приступил к делу сейчас же. Дверь была заперта, и Кишкин рассказал во всех подробностях историю своего богатства. Старушка выслушала его
с жадным вниманием, а когда он кончил, широко перекрестилась.
Баушку Лукерью взяло такое раздумье, что хоть в петлю лезть: и дать
денег жаль, и не хочется, чтобы Ермошке достались дикие денежки. Вот бес-сомуститель навязался… А упустить такой случай — другого, пожалуй, и не дождешься. Старушечья жадность разгорелась
с небывалой еще силой, и баушка Лукерья вся тряслась, как в лихорадке. После долгого колебания она заявила...
Баушка Лукерья не спала всю ночь напролет, раздумывая, дать или не дать
денег Кишкину. Выходило надвое: и дать хорошо, и не дать хорошо. Но ее подмывало налетевшее дикое богатство, точно она сама получит все эти сотни тысяч. Так бывает весной, когда полая вода подхватывает гнилушки, крутит и вертит их и уносит вместе
с другим сором.
— Монетный двор у меня, что ли? — выкрикивал Мыльников, когда к нему приставали
с требованием
денег его подручные: Яша Малый, зять Прокопий и Семеныч. — На вас никаких
денег не напасешься…
— Не бойся, не трону, — ответил Кожин, выпрямляясь в седле. — Степан Романыч, а я
с Фотьянки… Ездил к подлецу Кишкину: на мои
деньги открыл россыпь, а теперь и знать не хочет. Это как же?..
— Ох, помирать скоро, Андрошка… О душе надо подумать. Прежние-то люди больше нас о душе думали: и греха было больше, и спасения было больше, а мы ни богу свеча ни черту кочерга. Вот хоть тебя взять: напал на
деньги и съежился весь. Из пушки тебя не прошибешь, а ведь подохнешь —
с собой ничего не возьмешь. И все мы такие, Андрошка… Хороши, пока голодны, а как насосались — и конец.
— Не корыстна еще девчонка, а ему любопытно. Востроглазая, говорит…
С баушкой-то у него свои дела. Она ему все
деньги отвалила и проценты получает…
— Ключик добудь, Марьюшка… — шептал Петр Васильич. — Вызнай, высмотри, куды он его прячет…
С собой носит? Ну, это еще лучше… Хитер старый пес. А
денег у него неочерпаемо… Мне в городу сказывали, Марьюшка. Полтора пуда уж сдал он золота-то, а ведь это тридцать тысяч голеньких денежек. Некуда ему их девать. Выждать, когда у него большая получка будет, и накрыть… Да ты-то чего боишься, дура?
Матюшке, впрочем, было
с полгоря прохлаждаться, потому что все знали, какие у него
деньги запрятаны в кожаном кисете, висевшем на шее.
— А Ганька на что? Он грамотный и все разнесет по книгам… Мне уж надоело на Ястребова работать: он на моей шкуре выезжает. Будет, насосался… А Кишкин задарма отдает сейчас Сиротку, потому как она ему совсем не к рукам. Понял?.. Лучше всего в аренду взять. Платить ему двухгривенный
с золотника. На оборот
денег добудем, и все как по маслу пойдет. Уж я вот как теперь все это дело знаю: наскрозь его прошел. Вся Кедровская дача у меня как на ладонке…
Тоже ведь и к
деньгам большую надо привычку иметь, а народ бедный, необычный, ну, осталось у него двадцать целковых — он и не знает, что
с ними делать.
— Медведь тоже
с кобылой шутил, так одна грива осталась… Большому черту большая и яма, а вот ты Кишкину подражаешь для какой такой модели?.. Пусть только приедет, так я ему ноги повыдергаю. А
денег он тебе не отдаст…
— Два года ходил
с уздой своей по промыслам, да сразу все и профукал… А еще мужик называешься! Не тебе, видно, мои-то
деньги считать…
Старуха всплакнула
с горя: ей именно теперь стало жаль Петра Васильича, когда Кишкин поднял его на смех. Большой мужик, теперь показаться на людях будет нельзя. Чтобы чем-нибудь досадить Кишкину, она пристала к нему
с требованием своих
денег.
Когда остервенившаяся старуха пристала
с ножом к горлу, Кишкин достал бумажник, отсчитал свой долг и положил
деньги на стол.
— Ко мне же придешь, поклонишься своими
деньгами, да я-то не возьму… — бахвалился Кишкин. — Так будут у тебя лежать, а я тебе процент заплатил бы. Не пито, не едено огребала бы
с меня денежки.
— Ну, недотрога-царевна, пойдешь за меня? — повторял Кишкин. — Лучше меня жениха не найдешь… Всего-то я поживу года три, а потом ты богатой вдовой останешься. Все
деньги на тебя в духовной запишу…
С деньгами-то потом любого да лучшего жениха выбирай.
— Наплюй на него, Наташка… Это он от
денег озорничать стал. Погоди, вот мы
с Тарасом обыщем золото… Мы сейчас у Кожина в огороде робим. Золото нашли… Вся Тайбола ума решилась, и все кержаки по своим огородам роются, а конторе это обидно. Оников-то штейгеров своих послал в Тайболу: наша, слышь, дача. Что греха у них, и не расхлебать… До драки дело доходило.
На Сиротке догадывались, что
с Петром Васильичем опять что-то вышло, и решили, что или он попался
с краденым золотом, или его вздули старатели за провес.
С такими-то делами все равно головы не сносить. Впрочем, Матюшке было не до мудреного гостя: дела на Сиротке шли хуже и хуже, а Оксины
деньги таяли в кармане как снег…
Но и это не выгорело, потому что Петр Васильич влетел в историю
с Ястребовым и остался без гроша
денег, а на скупку нужны наличные.
Родион Потапыч сидел на своей Рублихе и ничего не хотел знать. Благодаря штольне углубление дошло уже до сорок шестой сажени. Шахта стоила громадных
денег, но за нее поэтому так и держались все. Смертельная болезнь только может подтачивать организм
с такой последовательностью, как эта шахта. Но Родион Потапыч один не терял веры в свое детище и боялся только одного: что компания не даст дальнейших ассигновок.
Вижу, Петр Васильич омманывает меня, а потом, думаю, уйдет он
с деньгами-то куды глаза глядят, а на меня все свалят…