Неточные совпадения
Сколько страхов было пережито, сколько мыслей передумано, сколько
денег потрачено, сколько столкновений
с мужем при выдаче замуж старших двух, Дарьи и Натальи!
— Вот как!… Я думаю, впрочем, что она может рассчитывать на лучшую партию, — сказал Вронский и, выпрямив грудь, опять принялся ходить. — Впрочем, я его не знаю, — прибавил он. — Да, это тяжелое положение! От этого-то большинство и предпочитает знаться
с Кларами. Там неудача доказывает только, что у тебя не достало
денег, а здесь — твое достоинство на весах. Однако вот и поезд.
Вспоминал потом историю
с шулером, которому он проиграл
деньги, дал вексель и на которого сам подал жалобу, доказывая, что тот его обманул.
— Оченно скупы Константин Дмитрич, — сказал он
с улыбкой, обращаясь к Степану Аркадьичу, — окончательно ничего не укупишь. Торговал пшеницу, хорошие
деньги давал.
Степан Аркадьич
с оттопыренным карманом серий, которые за три месяца вперед отдал ему купец, вошел наверх. Дело
с лесом было кончено,
деньги в кармане, тяга была прекрасная, и Степан Аркадьич находился в самом веселом расположении духа, а потому ему особенно хотелось рассеять дурное настроение, нашедшее на Левина. Ему хотелось окончить день зa ужином так же приятно, как он был начат.
День скачек был очень занятой день для Алексея Александровича; но,
с утра еще сделав себе расписанье дня, он решил, что тотчас после раннего обеда он поедет на дачу к жене и оттуда на скачки, на которых будет весь Двор и на которых ему надо быть. К жене же он заедет потому, что он решил себе бывать у нее в неделю раз для приличия. Кроме того, в этот день ему нужно было передать жене к пятнадцатому числу, по заведенному порядку, на расход
деньги.
В то время как Степан Аркадьич приехал в Петербург для исполнения самой естественной, известной всем служащим, хотя и непонятной для неслужащих, нужнейшей обязанности, без которой нет возможности служить, — напомнить о себе в министерстве, — и при исполнении этой обязанности, взяв почти все
деньги из дому, весело и приятно проводил время и на скачках и на дачах, Долли
с детьми переехала в деревню, чтоб уменьшить сколько возможно расходы.
Вронский, несмотря на свою легкомысленную
с виду светскую жизнь, был человек, ненавидевший беспорядок. Еще смолоду, бывши в корпусе, он испытал унижение отказа, когда он, запутавшись, попросил взаймы
денег, и
с тех пор он ни разу не ставил себя в такое положение.
В последнее время мать, поссорившись
с ним за его связь и отъезд из Москвы, перестала присылать ему
деньги.
Он стоял за каждый свой грош (и не мог не стоять, потому что стоило ему ослабить энергию, и ему бы не достало
денег расплачиваться
с рабочими), а они только стояли зa то, чтобы работать спокойно и приятно, то есть так, как они привыкли.
— Я несогласен, что нужно и можно поднять еще выше уровень хозяйства, — сказал Левин. — Я занимаюсь этим, и у меня есть средства, а я ничего не мог сделать. Банки не знаю кому полезны. Я, по крайней мере, на что ни затрачивал
деньги в хозяйстве, всё
с убытком: скотина — убыток, машина — убыток.
30 сентября показалось
с утра солнце, и, надеясь на погоду, Левин стал решительно готовиться к отъезду. Он велел насыпать пшеницу, послал к купцу приказчика, чтобы взять
деньги, и сам поехал по хозяйству, чтобы сделать последние распоряжения перед отъездом.
Приказчик, ездивший к купцу, приехал и привез часть
денег за пшеницу. Условие
с дворником было сделано, и по дороге приказчик узнал, что хлеб везде застоял в поле, так что неубранные свои 160 копен было ничто в сравнении
с тем, что было у других.
Николай сказал, что он приехал теперь получить эти
деньги и, главное, побывать в своем гнезде, дотронуться до земли, чтобы набраться, как богатыри, силы для предстоящей деятельности. Несмотря на увеличившуюся сутуловость, несмотря на поразительную
с его ростом худобу, движения его, как обыкновенно, были быстры и порывисты. Левин провел его в кабинет.
— Обязанности сопряжены
с правами; власть,
деньги, почести: их-то ищут женщины, — сказал Песцов.
Художник Михайлов, как и всегда, был за работой, когда ему принесли карточки графа Вронского и Голенищева. Утро он работал в студии над большою картиной. Придя к себе, он рассердился на жену за то, что она не умела обойтись
с хозяйкой, требовавшею
денег.
Он не знал того чувства перемены, которое она испытывала после того, как ей дома иногда хотелось капусты
с квасом или конфет, и ни того ни другого нельзя было иметь, а теперь она могла заказать что хотела, купить груды конфет, издержать, сколько хотела
денег и заказать какое хотела пирожное.
Она поехала в игрушечную лавку, накупила игрушек и обдумала план действий. Она приедет рано утром, в 8 часов, когда Алексей Александрович еще, верно, не вставал. Она будет иметь в руках
деньги, которые даст швейцару и лакею,
с тем чтоб они пустили ее, и, не поднимая вуаля, скажет, что она от крестного отца Сережи приехала поздравить и что ей поручено поставить игрушки у кровати сына. Она не приготовила только тех слов, которые она скажет сыну. Сколько она ни думала об этом, она ничего не могла придумать.
— Зачем же
деньги брать? Они вас, значит, поштовали. Разве у них продажная водка? — сказал солдат, стащив наконец
с почерневшим чулком замокший сапог.
— Не понимаю тебя, — сказал Левин, поднимаясь на своем сене, — как тебе не противны эти люди. Я понимаю, что завтрак
с лафитом очень приятен, но неужели тебе не противна именно эта роскошь? Все эти люди, как прежде наши откупщики, наживают
деньги так, что при наживе заслуживают презрение людей, пренебрегают этим презрением, а потом бесчестно нажитым откупаются от прежнего презрения.
В сентябре Левин переехал в Москву для родов Кити. Он уже жил без дела целый месяц в Москве, когда Сергей Иванович, имевший именье в Кашинской губернии и принимавший большое участие в вопросе предстоящих выборов, собрался ехать на выборы. Он звал
с собою и брата, у которого был шар по Селезневскому уезду. Кроме этого, у Левина было в Кашине крайне нужное для сестры его, жившей за границей, дело по опеке и по получению
денег выкупа.
— А на эти
деньги он бы накупил скота или землицу купил бы за бесценок и мужикам роздал бы внаймы, —
с улыбкой докончил Левин, очевидно не раз уже сталкивавшийся
с подобными расчетами. — И он составит себе состояние. А вы и я — только дай Бог нам свое удержать и детям оставить.
— Нет, ничего не будет, и не думай. Я поеду
с папа гулять на бульвар. Мы заедем к Долли. Пред обедом тебя жду. Ах, да! Ты знаешь, что положение Долли становится решительно невозможным? Она кругом должна,
денег у нее нет. Мы вчера говорили
с мама и
с Арсением (так она звала мужа сестры Львовой) и решили тебя
с ним напустить на Стиву. Это решительно невозможно.
С папа нельзя говорить об этом… Но если бы ты и он…
И, так просто и легко разрешив, благодаря городским условиям, затруднение, которое в деревне потребовало бы столько личного труда и внимания, Левин вышел на крыльцо и, кликнув извозчика, сел и поехал на Никитскую. Дорогой он уже не думал о
деньгах, а размышлял о том, как он познакомится
с петербургским ученым, занимающимся социологией, и будет говорить
с ним о своей книге.
Дома Кузьма передал Левину, что Катерина Александровна здоровы, что недавно только уехали от них сестрицы, и подал два письма. Левин тут же, в передней, чтобы потом не развлекаться, прочел их. Одно было от Соколова, приказчика. Соколов писал, что пшеницу нельзя продать, дают только пять
с половиной рублей, а
денег больше взять неоткудова. Другое письмо было от сестры. Она упрекала его за то, что дело ее всё еще не было сделано.
«Я вас не держу, — мог сказать он. — Вы можете итти куда хотите. Вы не хотели разводиться
с вашим мужем, вероятно, чтобы вернуться к нему. Вернитесь. Если вам нужны
деньги, я дам вам. Сколько нужно вам рублей?»
— Это Сорокина
с дочерью заезжала и привезла мне
деньги и бумаги от maman. Я вчера не мог получить. Как твоя голова, лучше? — сказал он спокойно, не желая видеть и понимать мрачного и торжественного выражения ее лица.