Неточные совпадения
Кривушок кончил скорее, чем предполагал. Его нашли мертвым около кабака. Денег при Кривушке не оказалось, и молва приписала его ограбление Фролке. Вообще все дело так и
осталось темным. Кривушка похоронили, а его жилку взяла
за себя компания и поставила здесь шахту Рублиху.
— А я с Кожиным цельных три дня путался. Он
за воротами
остался… Скажи ему, баушка, чтобы ехал домой. Нечего ему здесь делать… Я для родни в ниточку вытягиваюсь, а мне вон какая от вас честь. Надоело, признаться сказать…
Из-за отца и в девках
осталась, а когда старик умрет, тогда и деваться будет некуда.
Настоящими рабочими
оставались сам Кишкин, Яша Малый, Матюшка, Турка и Мина Клейменый — последний в артели отвечал
за кашевара.
Так Анна и ушла ни с чем для первого раза, потому что муж был не один и малодушно прятался
за других.
Оставалось выжидать случая, чтобы поймать его с глазу на глаз и тогда рассчитаться
за все.
— Ох, и говорить-то страшно… Считай: двадцать тысяч
за пуд золота,
за десять пудов это выйдет двести тысяч, а
за двадцать все четыреста. Ничего, кругленькая копеечка… Ну,
за работу придется заплатить тысяч шестьдесят, не больше, а остальные голенькими
останутся. Ну, считай для гладкого счета — триста тысяч.
От всего богатства Мыльникова
остались одни новые ворота да сотни три бревен, которые подрядчик увез к себе, потому что
за них не было заплачено.
Сильный был человек Илья Федотыч, так что Кишкин для него послал в Балчуговский завод
за бутылкой мадеры, благо секретарь
остается ночевать в Богоданке.
Как теперь, видел Родион Потапыч своего старого начальника, когда он приехал
за три дня и с улыбочкой сказал: «Ну, дедушка, мне три дня
осталось жить — торопись!» В последний роковой день он приехал такой свежий, розовый и уже ничего не спросил, а глазами прочитал свой ответ на лице старого штейгера.
— Ну, недотрога-царевна, пойдешь
за меня? — повторял Кишкин. — Лучше меня жениха не найдешь… Всего-то я поживу года три, а потом ты богатой вдовой
останешься. Все деньги на тебя в духовной запишу… С деньгами-то потом любого да лучшего жениха выбирай.
Осталось за мной. Я тотчас же вынул деньги, заплатил, схватил альбом и ушел в угол комнаты; там вынул его из футляра и лихорадочно, наскоро, стал разглядывать: не считая футляра, это была самая дрянная вещь в мире — альбомчик в размер листа почтовой бумаги малого формата, тоненький, с золотым истершимся обрезом, точь-в-точь такой, как заводились в старину у только что вышедших из института девиц. Тушью и красками нарисованы были храмы на горе, амуры, пруд с плавающими лебедями; были стишки:
— Одевайся, Верочка! чать, скоро придет. — Она очень заботливо осмотрела наряд дочери. — Если ловко поведешь себя, подарю серьги с большими-то изумрудами, — они старого фасона, но если переделать, выйдет хорошая брошка. В залоге
остались за 150 р., с процентами 250, а стоят больше 400. Слышишь, подарю.
Неточные совпадения
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного
осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)Что это
за жаркое? Это не жаркое.
И скатерть развернулася, // Откудова ни взялися // Две дюжие руки: // Ведро вина поставили, // Горой наклали хлебушка // И спрятались опять. // Крестьяне подкрепилися. // Роман
за караульного //
Остался у ведра, // А прочие вмешалися // В толпу — искать счастливого: // Им крепко захотелося // Скорей попасть домой…
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, //
За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя
за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда
останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, // До смерти не избыть!
За первым ломтем последовал другой, потом третий, до тех пор, пока не
осталось ни крохи…
Но так как он вслед
за тем умылся, то, разумеется, следов от бесчестья не
осталось никаких.