Неточные совпадения
Все разом загалдели. Особенно волновались бабы, успевшие высчитать, что на три артели
придется получить из конторы меньше двух рублей, — это на двадцать-то душ!.. По гривеннику
не заработали.
— Ну, что он? Поди, из лица весь выступил? А? Ведь ему это без смерти смерть. Как другая цепная собака: ни во двор, ни со двора
не пущает.
Не поглянулось ему? А?.. Еще сродни мне
приходится по мамыньке — ну, да мне-то это все едино. Это уж мамынькино дело: она с ним дружит. Ха-ха!.. Ах, андел ты мой, Андрон Евстратыч! Пряменько тебе скажу: вдругорядь нашу Фотьянку с праздником делаешь, — впервой, когда россыпь открыл, а теперь — словечком своим озолотил.
Дорога в Тайболу проходила Низами, так что Яше
пришлось ехать мимо избушки Мыльникова, стоявшей на тракту, как называли дорогу в город. Было еще раннее утро, но Мыльников стоял за воротами и смотрел, как ехал Яша. Это был среднего роста мужик с растрепанными волосами, клочковатой рыжей бороденкой и какими-то «ядовитыми» глазами. Яша
не любил встречаться с зятем, который обыкновенно поднимал его на смех, но теперь неловко было проехать мимо.
Громадное дело было доведено горными инженерами от казны до полного расстройства, так что новому управляющему
пришлось всеми способами и средствами замазывать чужие грехи, чтобы
не поднимать скандала.
Фабрика
не успевала истолочь его и промыть, а рабочим
приходилось ждать очереди по месяцам, что вызывало ропот и недовольство.
Но что поделаешь, когда и тут
приходилось только сводить концы с концами, потому что компания требовала только дивидендов и больше ничего знать
не хотела, да и главная сила Балчуговских промыслов заключалась
не в жильном золоте, а в россыпном.
Он очень полюбил молодого Зыкова и устроил так, что десятилетняя каторга для него была
не в каторгу, а в обыкновенную промысловую работу, с той разницей, что только ночевать ему
приходилось в остроге.
— А ты
не хрюкай на родню. У Родиона Потапыча первая-то жена, Марфа Тимофеевна, родной сестрой
приходилась твоей матери, Лукерье Тимофеевне. Значит, в свойстве и выходит. Ловко Лукерья Тимофеевна прижала Родиона Потапыча. Утихомирила разом, а то совсем Яшку собрался драть в волости. Люблю…
На Маяковой слани партия Кишкина «затемнала», и
пришлось брести в темноте по страшному месту. Особенно доставалось несчастной Оксе, которая постоянно спотыкалась в темноте и несколько раз чуть
не растянулась в грязь. Мыльников брел по грязи за ней и в критических местах толкал ее в спину чернем лопаты.
Ему
приходилось делать большие обходы, чтобы
не попасть на глаза Шишке, а Мина Клейменый вел все вперед и вперед своим ровным старческим шагом. Петр Васильич быстро утомился и даже вспотел. Наконец Мина остановился на краю круглого болотца, которое выливалось ржавым ручейком в Мутяшку.
Родион Потапыч только вздыхал. Находил же время Карачунский ездить на Дерниху чуть
не каждый день, а тут от Фотьянки рукой подать: и двух верст
не будет. Одним словом,
не хочет, а Оникова подослал назло. Нечего делать,
пришлось мириться и с Ониковым и делать по его приказу, благо немного он смыслит в деле.
— Да, да… Догадываюсь. Ну, я пошутил, вы забудьте на время о своей молодости и красоте, и поговорим как хорошие старые друзья. Если я
не ошибаюсь, ваше замужество расстроилось?.. Да? Ну, что же делать… В жизни
приходится со многим мириться. Гм…
— Значит, Феня ему по самому скусу
пришлась… хе-хе!.. Харч, а
не девка: ломтями режь да ешь. Ну а что было, баушка, как я к теще любезной приехал да объявил им про Феню, что, мол, так и так!.. Как взвыли бабы, как запричитали, как заголосили истошными голосами — ложись помирай. И тебе, баушка, досталось на орехи. «Захвалилась, — говорят, — старая грымза, а Феню
не уберегла…» Родня-то, баушка, по нынешним временам везде так разговаривает. Так отзолотили тебя, что лучше и
не бывает, вровень с грязью сделали.
— Ох, и говорить-то страшно… Считай: двадцать тысяч за пуд золота, за десять пудов это выйдет двести тысяч, а за двадцать все четыреста. Ничего, кругленькая копеечка… Ну, за работу
придется заплатить тысяч шестьдесят,
не больше, а остальные голенькими останутся. Ну, считай для гладкого счета — триста тысяч.
— Ну, тогда
придется идти к Ермошке. Больше
не у кого взять, — решительно заявил Кишкин. — Его счастье — все одно, рубль на рубль барыша получит
не пито —
не едено.
С Петром Васильичем вообще что-то сделалось, и он просто бросался на людей, как чумной бык. С баушкой у них шли постоянные ссоры, и они старались
не встречаться. И с Марьей у баушки все шло «на перекосых», — зубастая да хитрая оказалась Марья,
не то что Феня, и даже помаленьку стала забирать верх в доме. Делалось это само собой, незаметно, так что баушка Лукерья только дивилась, что ей самой
приходится слушаться Марьи.
Через неделю дудку его залило подступившей вешней водой, а машину для откачки воды старатели
не имели права ставить, и ему
пришлось бросить работу.
Заявлять свой прииск он
не хотел, потому что много хлопот с такими заявками, да и ждать
приходилось, пока сделают отвод.
Марье
пришлось прожить на Фотьянке дня три, но она все-таки
не могла дождаться баушкиных похорон. Да надо было и Наташку поскорее к месту пристроить. На Богоданке-то она и всю голову прокормит, и пользу еще принесет. Недоразумение вышло из-за Петруньки, но Марья вперед все предусмотрела. Ей было это даже на руку, потому что благодаря Петруньке из девчонки можно было веревки вить.
Таким образом, Марья торжествовала. Она обещала привезти Наташку и привезла. Кишкин, по обыкновению, разыграл комедию: накинулся на Марью же и долго ворчал, что у него
не богадельня и что всей Марьиной родни до Москвы
не перевешать. Скоро этак-то ему
придется и Тараса Мыльникова кормить, и Петра Васильича. На Наташку он
не обращал теперь никакого внимания и даже как будто сердился. В этой комедии ничего
не понимал один Семеныч и ужасно конфузился каждый раз, когда жена цеплялась зуб за зуб с хозяином.
Неточные совпадения
Случается, к недужному // Придешь:
не умирающий, // Страшна семья крестьянская // В тот час, как ей
приходится // Кормильца потерять!
Тем
не менее, говоря сравнительно, жить было все-таки легко, и эта легкость в особенности
приходилась по нутру так называемым смердам.
Но злаков на полях все
не прибавлялось, ибо глуповцы от бездействия весело-буйственного перешли к бездействию мрачному. Напрасно они воздевали руки, напрасно облагали себя поклонами, давали обеты, постились, устраивали процессии — бог
не внимал мольбам. Кто-то заикнулся было сказать, что"как-никак, а
придется в поле с сохою выйти", но дерзкого едва
не побили каменьями, и в ответ на его предложение утроили усердие.
Но к полудню слухи сделались еще тревожнее. События следовали за событиями с быстротою неимоверною. В пригородной солдатской слободе объявилась еще претендентша, Дунька Толстопятая, а в стрелецкой слободе такую же претензию заявила Матренка Ноздря. Обе основывали свои права на том, что и они
не раз бывали у градоначальников «для лакомства». Таким образом,
приходилось отражать уже
не одну, а разом трех претендентш.
Но глуповцам
приходилось не до бунтовства; собрались они, начали тихим манером сговариваться, как бы им «о себе промыслить», но никаких новых выдумок измыслить
не могли, кроме того, что опять выбрали ходока.