Неточные совпадения
— У нас не торговля, а кот наплакал, Андрон Евстратыч.
Кому здесь и пить-то… Вот вода тронется,
так тогда поправляться будем. С голого, что со святого, — немного возьмешь.
Помрем,
так хоть похоронить есть
кому!» Глупы-глупы, а это соображаем, что без попа церковь не стоит…
— По одежде встречают, Тарас… Разбогатеешь,
так нас не забудь. Знаешь,
кому счастье?..
— И в
кого ты у нас уродилась, Окся, — часто говорила Татьяна, наблюдая дочь. — Ровно у нас
таких неуворотных баб и в роду не бывало. Дерево деревом.
— Ох, горе ты мое, Окся! — стонала Татьяна. — Другие-то девки вот замуж повыскакали, а ты
так в девках и зачичеревеешь…
Кому тебя нужно, несообразную!
— Что мы, разве невольники какие для твоего Родиона-то Потапыча? — выкрикивал Петр Васильич. — Ему хорошо,
так и другим тоже надо… Как собака лежит на сене: сам не ест и другим не дает. Продался конпании и знать ничего не хочет… Захудал народ вконец, взять хоть нашу Фотьянку, а
кто цены-то ставит? У него лишнего гроша никто еще не заработал…
Эта история с Оксей сделалась злобой промыслового дня.
Кто ее распустил —
так и осталось неизвестным, но об Оксе говорили на все лады и на Миляевом мысу, и на других разведках. Отчаянные промысловые рабочие рады были случаю и складывали самые невозможные варианты.
— А ты видел, как я его скупаю? Вот то-то и есть… Все кричат про меня, что скупаю чужое золото, а никто не видал. Значит,
кто поумнее,
так тот и промолчал бы.
— Нет
так!.. — ответил Кожин. — Известно, какие горничные у Карачунского… Днем горничная, а ночью сударка. А
кто ее довел до этого? Вы довели… вы!.. Феня, моя голубка… родная… Что ты сделала над собой?..
— Мамынька, что же это
такое? — взмолился Петр Васильич. — Я ведь, пожалуй, и шею искостыляю, коли на то пошло.
Кто у нас в дому хозяин?..
Это была, во всяком случае, оригинальная компания: отставной казенный палач, шваль Мыльников и Окся. Как ухищрялся добывать Мыльников пропитание на всех троих, трудно сказать; но пропитание, хотя и довольно скудное, все-таки добывалось. В котелке Окся варила картошку, а потом являлся ржаной хлеб. Палач Никитушка, когда был трезвый, почти не разговаривал ни с
кем — уставит свои оловянные глаза и молчит. Поест, выкурит трубку и опять за работу. Мыльников часто приставал к нему с разными пустыми разговорами.
—
Так он тебя в дудку запятил? То-то безголовый мужичонка…
Кто же баб в шахту посылает:
такого закону нет. Ну и дурак этот Тарас… Как ты к нему-то попала? Фотьянская, видно?
Марья терпеливо выслушала ворчанье и попреки старухи, а сама думала только одно: как это баушка не поймет, что если молодые девки выскакивают замуж без хлопот,
так ей надо самой позаботиться о своей голове. Не на
кого больше-то надеяться… Голова у Марьи
так и кружилась, даже дух захватывало. Не из важных женихов машинист Семеныч, а все-таки мужчина… Хорошо баушке Лукерье теперь бобы-то разводить, когда свой век изжила… Тятенька Родион Потапыч
такой же: только про себя и знают.
Мысль о деньгах засела в голове Кишкина еще на Мутяшке, когда он обдумал весь план, как освободиться от своих компаньонов, а главное, от Кожина, которому необходимо было заплатить деньги в первую голову. С этой мыслью Кишкин ехал до самой Фотьянки, перебирая в уме всех знакомых, у
кого можно было бы перехватить на
такой случай.
Таких знакомых не оказалось, кроме все того же секретаря Ильи Федотыча.
— Да уж
так… Куда его черт несет ночью? Да и в словах мешается… Ночным делом разве можно подъезжать этак-то:
кто его знает, что у него на уме.
— А
кто его знает… Мне не показывает. На ночь очень уж запираться стал; к окнам изнутри сделал железные ставни, дверь двойная и тоже железом окована… Железный сундук под кроватью,
так в ем у него деньги-то…
— Да вы, черти, белены объелись? — изумился Петр Васильич. — Я к вам, подлецам, с добром, а они на дыбы… На
кого ощерились-то, галманы?.. А ты, Матюшка, не больно храпай… Будет богатого из себя показывать. Побогаче тебя найдутся… А что касаемо Окси,
так к слову сказано. Право, черти… Озверели в лесу-то.
Действительно, горел дом Петра Васильича, занявшийся с задней избы. Громадное пламя
так и пожирало старую стройку из кондового леса, только треск стоял, точно
кто зубами отдирал бревна. Вся Фотьянка была уже на месте действия. Крик, гвалт, суматоха — и никакой помощи. У волостного правления стояли четыре бочки и пожарная машина, но бочки рассохлись, а у машины не могли найти кишки. Да и бесполезно было: слишком уж сильно занялся пожар, и все равно сгорит дотла весь дом.
Неточные совпадения
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда
кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо, что у вас больные
такой крепкий табак курят, что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Городничий. Скажите!
такой просвещенный гость, и терпит — от
кого же? — от каких-нибудь негодных клопов, которым бы и на свет не следовало родиться. Никак, даже темно в этой комнате?
Бобчинский (Добчинскому). Вот это, Петр Иванович, человек-то! Вот оно, что значит человек! В жисть не был в присутствии
такой важной персоны, чуть не умер со страху. Как вы думаете, Петр Иванович,
кто он
такой в рассуждении чина?
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да что в самом деле? Я
такой! я не посмотрю ни на
кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
Анна Андреевна. Ну, да
кто он
такой? генерал?