Неточные совпадения
В Балчуговском заводе у старика Зыкова
был собственный дом, но он почти никогда не
жил в нем, предпочитая лесные избушки, землянки и балаганы.
— Балчуговские сами по себе: ведь у них площадь в пятьдесят квадратных верст. На сто лет хватит… Жирно
будет, ежели бы им еще и Кедровскую дачу захватить: там четыреста тысяч десятин… А какие места: по Суходойке-реке, по Ипатихе, по Малиновке — везде золото. Все россыпи от Каленой горы пошли, значит, в ней
жилы объявляются… Там еще казенные разведки
были под Маяковой сланью, на Филькиной гари, на Колпаковом поле, у Кедрового ключика. Одним словом, Палестина необъятная…
— Ермошке
будет и того, что он в моем собственном доме сейчас
живет.
Замечательной особенностью тайболовцев
было еще и то, что,
живя в золотоносной полосе, они совсем не «занимались золотом».
— А вот это самое…
Будет тебе надо мной измываться. Вполне даже достаточно… Пора мне и своим умом
жить… Выдели меня, и конец тому делу. Купи мне избу, лошадь, коровенку, ну обзаведение, а там я сам…
Господский дом на Низах
был построен еще в казенное время, по общему типу построек времен Аракчеева: с фронтоном, белыми колоннами, мезонином, галереей и подъездом во дворе. Кругом шли пристройки: кухня, людская, кучерская и т. д. Построек
было много, а еще больше неудобств, хотя главный управляющий Балчуговских золотых промыслов Станислав Раймундович Карачунский и
жил старым холостяком. Рабочие перекрестили его в Степана Романыча. Он служил на промыслах уже лет двенадцать и давно
был своим человеком.
— У нас
есть своя поговорка мужицкая, Степан Романыч: тем море не испоганилось, что пес налакал… Сама виновата, ежели не умела правильной девицей
прожить.
— Ежели бы
жив был Иван Герасимыч, — со вздохом проговорил он, — да, кажется, из земли бы вырыли девку. Отошло, видно, времечко… Прости на глупом слове, Степан Романыч. Придется уж, видно, через волость.
— Ох, и не говори, Родион Потапыч! У нас на Фотьянке тоже мужики пируют без утыху… Что только и
будет, как жить-то
будут. Ополоумели вконец… Никакой страсти не стало в народе.
Родная мать наша
была церковь-то православная: сколько, бывало, поплачем да помолимся, столько и
поживем.
Э, голубчики,
будет:
пожили, порадовались — надо и честь знать.
— Ну, баушка,
будем жить-поживать да добра наживать, — весело говорил он, располагая свои пожитки в чистой горнице.
Появлением Ястребова в доме Петра Васильича больше всех
был огорчен Кишкин. Он рассчитывал устроить в избе главную резиденцию, а теперь пришлось занять просто баню, потому что в задней избе
жила сама баушка Лукерья с Феней.
Единственным живым пунктом
был кордон на Меледе, где зиму и лето
жил лесник.
Особенно заманчивой являлась Рублиха, из которой старатели дудками добыли около полпуда золота, — это и
была та самая
жила, которую Карачунский пробовал на фабрике сам.
— А так… Место не настоящее. Золото гнездовое: одно гнездышко подвернулось, а другое, может, на двадцати саженях… Это уж не работа, Степан Романыч. Правильная
жила идет ровно… Такая надежнее, а эта игрунья: сегодня позолотит, да год
будет душу выматывать. Это уж не модель…
Дудка Кривушка оставалась в стороне, а шахта
была заложена ниже, чтобы пересечь
жилу саженях на двадцати в глубину.
Таким образом зараз решались две задачи: откачивалась вода на предельном горизонте, а затем работы можно
было вести сразу в двух направлениях — вверх и вниз, по отрезкам
жилы.
Следовательно, можно
было по приблизительному расчету выйти на
жилу на известной глубине.
Ульянов кряж закрывал Рублиху со стороны Фотьянки, и старик Зыков
был очень рад этому обстоятельству, потому что мог теперь
жить совершенно в лесу.
Это
были первые пропластки основных гранитных пород, а
жилы залегают в спаях таких пропластков.
Как ни
был вымуштрован Родион Потапыч относительно всяческого уважения ко всяческому начальству, но поведение Оникова задело его за живое: он чувствовал, что молодой инженер не верит в эту
жилу и не сочувствует затеянной работе.
— Ваше высокоблагородие, ничего я в этих делах не знаю… — заговорил Родион Потапыч и даже ударил себя в грудь. — По злобе обнесен вот этим самым Кишкиным… Мое дело маленькое, ваше высокоблагородие. Всю жисть в лесу
прожил на промыслах, а что они там в конторе делали — я не известен. Да и давно это
было… Ежели бы и знал, так запамятовал.
— Много денег на Фотьянке
было раньше-то… — смеялась Марья. — Богачи все
жили, у всех-то вместе одна дыра в горсти… Бабы фотьянские теперь в кумачи разрядились, да в ботинки, да в полушалки, а сами ступить не умеют по-настоящему. Смешно на них и глядеть-то: кувалды кувалдами супротив наших балчуговских.
Жаль
было Марье старухи-матери, да жить-то ведь ей, Марье, а мать свой век изжила.
— Теперь уж скоро жилка
будет, — уверял самого себя Мыльников. — Мне еще покойный Кривушок сказывал, когда, бывало, вместе пировали. Родион-то Потапыч достигает ее на глыби, а она вся поверху расщепилась. Расшибло ее,
жилу…
Это
была совершенно оригинальная теория залегания золотоносных
жил, но нужно
было чему-нибудь верить, а у Мыльникова, как и у других старателей,
была своя собственная геология и терминология промыслового дела. Наконец в одно прекрасное утро терпение Мыльникова лопнуло. Он вылез из дудки, бросил оземь мокрую шапку и рукавицы и проговорил...
— А черт с ней и с дудкой!.. Через этот самый «пустяк» и с диомидом не пролезешь. Глыбко ушла
жила… Должно полагать, спьяну наврал проклятый Кривушок, не тем
будь помянут покойник.
Это
была ужасная ночь, полная молчаливого отчаяния и бессильных мук совести. Ведь все равно прошлого не вернешь, а начинать
жить снова поздно. Но совесть — этот неподкупный судья, который приходит ночью, когда все стихнет, садится у изголовья и начинает свое жестокое дело!.. Жениться на Фене? Она первая не согласится… Усыновить ребенка — обидно для матери, на которой можно жениться и на которой не женятся. Сотни комбинаций вертелись в голове Карачунского, а решение вопроса ни на волос не подвинулось вперед.
Пока в этом смысле все шло хорошо, хотя
жилы не
было и звания, а только изредка попадались пустые прожилки кварца.
Обыкновенно и при хорошем содержании «видимого золота» не бывает, за исключением отдельных «гнездовок», а «Оксина
жила»
была сплошь с видимым золотом.
Это
было уже через неделю, как партия
жила в лесу.
К чему теперь деньги, когда и жить-то осталось, может
быть, без году неделя?
— Ведь скромница
была, как
жила у отца, — рассказывала старуха, — а тут девка из ума вон. Присунулся этот машинист Семеныч, голь перекатная, а она к нему… Стыд девичий позабыла, никого не боится, только и ждет проклятущего машиниста. Замуж, говорит, выйду за него… Ох, согрешила я с этими девками!..
— Видал я господ всяких, Степан Романыч, а все-таки не пойму их никак… Не к тебе речь говорится, а вообще. Прежнее время взять, когда мужики за господами
жили, — правильные
были господа, настоящие: зверь так зверь, во всю меру, добрый так добрый, лакомый так лакомый. А все-таки не понимал я, как это всякую совесть в себе загасить… Про нынешних и говорить нечего: он и зла-то не может сделать, засилья нет, а так, одно званье что барин.
Вот о чем задумывался он, проводя ночи на Рублихе. Тысячу раз мысль проходила по одной и той же дороге, без конца повторяя те же подробности и производя гнетущее настроение. Если бы открыть на Рублихе хорошую
жилу, то тогда можно
было бы оправдать себя в глазах компании и уйти из дела с честью: это
было для него единственным спасением.
— Не по тому месту бьешь, Ермолай Семеныч, — жаловалась она. — Ты бы в самую кость норовил… Ох, в чужой век
живу! А то страви чем ни на
есть… Вон Кожин как жену свою изводит: одна страсть.
— Ну а теперь прощай, — заговорил Ястребов. — Кто умнее Ястребова хочет
быть, трех дней не
проживет. А ты дурак…
Это враждебное чувство к собственному детищу проснулось в душе Родиона Потапыча в тот день, когда из конторки выносили холодный труп Карачунского.
Жив бы
был человек, если бы не продала проклятая Рублиха. Поэтому он вел теперь работы с каким-то ожесточением, точно разыскивал в земле своего заклятого врага. Нет, брат, не уйдешь…
Ясно
было только одно: на Фотьянке ему больше не
жить.
— Приказала баушка Лукерья долго
жить, — заметил он, здороваясь с Марьей. — Главная причина — без покаяния старушка окончание приняла. Весьма жаль… А промежду протчим, очень древняя старушка
была, пора костям и на покой, кабы только по всей форме это самое дело вышло.
Марье пришлось
прожить на Фотьянке дня три, но она все-таки не могла дождаться баушкиных похорон. Да надо
было и Наташку поскорее к месту пристроить. На Богоданке-то она и всю голову прокормит, и пользу еще принесет. Недоразумение вышло из-за Петруньки, но Марья вперед все предусмотрела. Ей
было это даже на руку, потому что благодаря Петруньке из девчонки можно
было веревки вить.
Новый прииск лежал немного пониже Ульянова кряжа, так что, по всем признакам, россыпь образовалась из разрушившихся
жил, залегавших именно в этом кряже так, что золото зараз можно
было взять и из россыпи, и из коренного месторождения.
Когда взрыв
был произведен и Родион Потапыч взглянул на обвалившиеся куски камня, то даже отшатнулся, точно от наваждения. Взрывом
была обнажена прекрасная
жила толщиной в полтора аршина, а в проржавевшем кварце золотыми слезами блестел драгоценный металл.
Залитую водой Рублиху возобновить
было, пожалуй, дороже, чем выбить новую шахту, и найденная старым штейгером золотоносная
жила была снова похоронена в земле.