Неточные совпадения
Что это
за проект — пока неизвестно, но Блинову удалось убедить Евгения Константиныча отправиться нынче же на Урал, а это что-нибудь значит, и вы можете судить по этому, насколько сильно влияние генерала.
Знаю,
что вам интересно бы узнать,
что эта
за особа, которая вертит генералом, — разузнавал и пока узнал только то,
что она живет с генералом в гражданском виде, очень некрасива и немолода.
— Если бы Лаптев ехал только с генералом Блиновым да с Прейном — это все были бы пустяки, а тут замешалась особа. Кто она?
Что ей
за дело до нас?
— Я вас
за что люблю? — неожиданно прервал Прозоров ход своих мыслей. — Люблю
за то именно,
чего мне недостает, хотя сам я этого, пожалуй, и не желал бы иметь. Ведь вы всегда меня давили и теперь давите, даже давите вот своим настоящим милостивым присутствием…
В сущности, Прозоров не понимал Тетюева: и умный он был человек, этот Авдей Никитич, и образование приличное получил, и хорошие слова умел говорить, и благородной энергией постоянно задыхался, а все-таки, если его разобрать, так черт его знает,
что это был
за человек…
За бутылкой рейнвейна Прозоров разболтался, и Тетюев много и долго говорил о процветании Ельниковского земства, о народном образовании, а особенно о том,
что Кукарские заводы в стройном земском концерте являются страшным диссонансом, который необходимо перевести в гармонические комбинации.
— А
что, Лукреция, Яшка Кормилицын все еще ухаживает
за тобой? Ах, бисов сын! Ну, да ничего, дело житейское, а он парень хороший — как раз под дамское седло годится. А все-таки враг горами качает...
Этот профессор принадлежал к университетским замухрышкам, которые всю жизнь тянут самую неблагодарную лямку: работают
за десятерых, не пользуются благами жизни и кончают тем,
что оставляют после себя несколько томов исследования о каком-нибудь греческом придыхании и голодную семью.
Началось с того,
что Прозоров для первого раза «разошелся» с университетским начальством из-за самого ничтожного повода: он
за глаза сострил над профессором, под руководством которого работал.
И подрядчик не в накладе остался, да и Родион Антоныч даром получил материал; железо на крышу, скобки да гвоздики были припасены еще заранее, когда Родион Антоныч был еще только магазинером, — из остатков и разной заводской «ветхости»; лес на службы и всякое прочее обзаведение привезли сами лесообъездчики тоже ни
за грош, потому
что Родион Антоныч, несмотря на свою официальную слепоту, постоянно ездил с Майзелем
за дупелями.
Но здесь же Сахаров и получил первый жестокий урок
за свое излишнее усердие: чтобы выслужиться, он принялся нажимать на рабочих и довел их до того,
что в одну темную осеннюю ночь его так поучили,
что он пролежал в больнице целый месяц.
Этот урок глубоко запал в душу Родиона Антоныча, так
что он к концу крепостного права, по рецепту Тетюева, добился совершенно самостоятельного поста при отправке металлов по реке Межевой. Это было — тепленькое местечко, где рвали крупные куши, но Сахаров не зарывался, а тянул свою линию год
за годом, помаленьку обгоняя всех своих товарищей и сверстников.
Специально
за этим на заводы выехал Прейн и прожил целое лето, напрасно выжидая,
что старый Тетюев догадается и сам подаст в отставку.
Именно, Прейн назначил внезапную ревизию заводоуправления и послал
за Тетюевым как раз в тот момент, когда старик только
что сел обедать — самое священное время тетюевского дня.
Неразрывные до тех пор интересы заводовладельца и мастеровых теперь раскалывались на две неровных половины, причем нужно было вперед угадать, как и где встретятся взаимные интересы,
что необходимо обеспечить
за собой и
чем, ничего не теряя, поступиться в пользу мастеровых.
Так
что в результате на стороне заводовладельца оставались все выгоды, даже был оговорен оброк
за пользование покосами и выгонами с тех мастеровых, которые почему-либо не находятся на заводской работе.
— Как хотите, так и делайте… Если хлопоты будут стоить столько же, сколько теперь приходится налогов, то заводам лучше же платить
за хлопоты,
чем этому земству! Вы понимаете меня?
Родион Антоныч, например, когда строил свой дом, то прежде
чем перейти в него, съездил
за триста верст
за двумя черными тараканами, без которых, как известно, богатство в доме не будет держаться.
Стороны взаимно наблюдали друг друга, и Родиона Антоныча повергло в немалое смущение то обстоятельство,
что Раиса Павловна, даже ввиду таких критических обстоятельств, решительно ничего не делает, а проводит все время с Лушей, которую баловала и
за которой ухаживала с необыкновенным приливом нежности. К довершению всех бед черные тараканы поползли из дома Родиона Антоныча, точно эта тварь предчувствовала надвигавшуюся грозу.
Горемыкин, несмотря на свои физические немощи и плохое зрение, всегда сам наблюдал
за производившимися работами, а теперь в особенности, потому
что дело было спешное.
Молодые парочки едут на Урал, где и узнают сначала,
что они крепостные Лаптева, следовательно, попали в крепостные и их жены, все эти немки и француженки, а затем они из-под европейских порядков перешли прямо в железные лапы Никиты Тетюева, который возненавидел их
за все:
за европейский костюм,
за приличные манеры, а больше всего
за полученное ими европейское образование.
Сказать спич, отделать тут же
за столом своего ближнего на все корки, посмеяться между строк над кем-нибудь — на все это Вершинин был великий мастер, так
что сама Раиса Павловна считала его очень умным человеком и сильно побаивалась его острого языка.
— Ах, душечка, меня, вероятно, самое скоро в шею смажут в собственном доме, — ответила Раиса Павловна. — Если бы Амалька вцепилась мне в физиономию, я уверена,
что ни один из присутствующих здесь не вступился бы
за меня… Взять хоть Демида Львовича для примера.
— Тогда хлопотала, а теперь оставит Яшеньку с носом и только, — засмеялась m-lle Эмма. — Не дорого дано… Да я на месте Луши ни
за что не пошла бы
за эту деревянную лестницу… Очень приятно!.. А ты слышала, какой подарок сделал доктор Луше, когда она изъявила желание выйти
за него замуж?
Поляк взъерошил свою красивую русую бородку, передернул широкими плечами и красиво зашагал по двору
за торопливо семенившим Родионом Антонычем. Дормез покатился
за ними, давя хрустевший под колесами речной хрящ, которым был усыпан весь двор, и остановился в следующем, где в сиренях и акациях кокетливо прятался только
что выбеленный флигелек в три окна.
— Уж это
что говорить, знамо дело,
что все барином дышим! — согласился
за всех кто-то в толпе.
В порыве чувства Раиса Павловна тихонько поцеловала Лушу в шею и сама покраснела
за свою институтскую нежность, чувствуя,
что Луше совсем не нравятся проявления чувства в такой форме.
— Передайте Прейну и Платону Васильичу,
что я извиняюсь пред Евгением Константинычем,
что не могу сегодня, по болезни, занять
за столом свое место хозяйки дома…
После обеда, когда вся компания сидела
за стаканами вина, разговор принял настолько непринужденный характер,
что даже Нина Леонтьевна сочла
за лучшее удалиться восвояси. Лаптев пил много, но не пьянел, а только поправлял свои волнистые белокурые волосы. Когда Сарматов соврал какой-то очень пикантный и невозможный анекдот из бессарабской жизни, Лаптев опять спросил у Прейна,
что это
за человек.
—
Что же мне было делать, когда эта свинья сама залезла
за стол! — оправдывался Прейн. — Не тащить же было ее
за хвост… Вы, вероятно, слышали, каким влиянием теперь пользуется генерал на Евгения Константиныча.
Летучий сидел уже с осовелыми, слипавшимися глазами и смотрел кругом с философским спокойствием, потому
что его роль была
за обеденным столом, а не
за кофе. «Почти молодые» приличные люди сделали серьезные лица и упорно смотрели прямо в рот генералу и, по-видимому, вполне разделяли его взгляды на причины упадка русского горного дела.
Что это был
за человек — едва ли кто на Кукарских заводах знал хорошенько, хотя барину было уже
за тридцать лет.
Даже такие люди, как Прейн, у которого на руках вырос маленький «русский принц» — и тот не знал хорошенько,
что это был
за человек.
Заводские остряки по этому поводу говорили,
что Прейна можно даже послать в лавочку
за папиросами.
Такие дельцы, как Раиса Павловна или Нина Леонтьевна, в силу своих физических особенностей уже не могли иметь прямого значения, а должны были довольствоваться тем,
что выпадало на их долю из-за чужой спины.
— Да и расчетов никаких нет, Демид Львович, а просто одна сплошная глупость…
За кого он нас принимает,
что нам приходится брататься со всякой швалью?
— Ну
что ж из этого? — удивлялся Тетюев. — Николай Карлыч почтенный и заслуженный старик, которому многое можно извинить, а вы — еще молодой человек… Да к мы собрались сюда, право, не
за тем, чтобы быть свидетелями такой неприятной сцены.
— А то,
что даже в счастливом случае, когда нам удастся столкнуть Горемыкиных, кандидатами на их место являются Вершинин и Майзель… Извините, но
за такое удовольствие платить двадцать тысяч по меньшей мере глупо.
Все желали непременно видеть барина и ни
за что не хотели уходить от господского дома.
На поверку выходило так,
что Родион Антонович должен был выпутываться
за всех одной своей головой.
А теперь вот и расхлебывай кашу
за всех, да еще не смей пикнуть ни о
чем,
что могло бы бросить тень на Раису Павловну.
Такое грозное вступление не обещало ничего доброго, и Родион Антоныч совсем съежился, как человек, поставленный на барьер, прямо под дуло пистолета своего противника. Но вместе с тем у него мелькало сознание того,
что он является козлом отпущения не
за одни свои грехи. Последнее придавало ему силы и слабую надежду на возможность спасения.
Дело в том,
что Прейн серьезно взялся
за дело и повел его опытной рукой.
— Вот, Гликерия Витальевна… — равнодушно проговорила Раиса Павловна, чувствуя,
что у ней
за плечами улыбается довольной улыбкой Прейн.
Луша засмеялась и замолчала. Лаптев заложил ногу
за ногу, начал жаловаться на одолевавшую его скуку, на глупые дела, с которыми к нему пристает генерал каждый день, и кончил уверением,
что непременно уехал бы завтра же в Петербург, если бы не сегодняшняя встреча.
Свечи догорали в люстрах и канделябрах, на полу валялись смятые бумажки от конфет и апельсинные корки, музыканты нагружались в буфете, братаясь с запоздалыми подкутившими субъектами, ни
за что не хотевшими уходить домой.
Этим разговор и кончился. После Лаптева на Раису Павловну посыпались визиты остальных приспешников: явились Перекрестов с Летучим,
за ними сам генерал Блинов. Со всеми Раиса Павловна обошлась очень любезно, помятуя турецкую пословицу,
что один враг сделает больше зла,
чем сто друзей добра.
Сарматов обращался с ней, как с пожарной лошадью, так
что это наивное создание даже плакало
за кулисами.
— Вы очень зло отвечаете, — проговорил Лаптев после короткой паузы. — Я всегда уважаю докторов,
за исключением тех случаев, когда они выходят из пределов своей специальности. Впрочем, в данном случае докторские советы должны принести двойную пользу, и мне остается только пожалеть,
что я совершенный профан в медицине.
Происходили самые забавные схватки из-за пальмы первенства, и скоро всем сделалось очевидной та печальная истина,
что Нина Леонтьевна начинала быстро терять в глазах набоба присвоенное ей право на остроумие.
Неточные совпадения
Анна Андреевна.
Что тут пишет он мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька,
что состояние мое было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие,
за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я ничего не понимаю: к
чему же тут соленые огурцы и икра?
Осип. Да
что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право,
за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться,
что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)
Что это
за жаркое? Это не жаркое.
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга.
За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово:
что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала,
что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает,
что он
за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.