Неточные совпадения
Прошло мучительных десять минут, а Родион Антоныч
все не приходил. Раиса Павловна лежала в своем кресле с полузакрытыми глазами, в сотый раз перебирая несколько фраз, которые лезли ей в голову: «Генерал Блинов честный человек… С ним едет
одна особа, которая пользуется безграничным влиянием на генерала; она, кажется, настроена против вас, а в особенности против Сахарова. Осторожность и осторожность…»
А еще скажу вам, что в зимний сезон Евгений Константиныч очень были заинтересованы
одной балериной и, несмотря на
все старания Прейна, до сих пор ничего не могли от нее добиться, хотя это им стоило больших тысяч».
Вид на Кукарский завод и на стеснившие его со
всех сторон горы из господского сада, а особенно с веранды господского дома, был замечательно хорош, как
одна из лучших уральских панорам.
— С ним, конечно, едет Прейн, потом толпа молодежи… Превесело проведем
все лето. Самый отличный случай для твоих первых триумфов!.. Да, мы им
всем вскружим голову… У нас
один бюст чего стоит, плечи, шея… Да?.. Милочка, женщине так мало дано от бога на этом свете, что она своим малым должна распорядиться с величайшей осторожностью. Притом женщине ничего не прощают, особенно не прощают старости… Ведь так… а?..
Будь ты умна, как
все семь греческих мудрецов, но ни
один мужчина не посмотрит на тебя, как на женщину, если ты не будешь красива.
Отец и дед Тетюева служили управителями в Кукарском заводе и прославились в темные времена крепостного права особенной жестокостью относительно рабочих; под их железной рукой стонали и гнулись в бараний рог не
одни рабочие, а
весь штат заводских служащих, набранных из тех же крепостных.
Вся эта детская беззаботная болтовня, как в фокусе, сосредоточивалась в
одном магическом слове: мама…
Раиса Павловна успела утратить
одно за другим
все свои женские достоинства, оставшись при
одном колоритном темпераменте и беспокойном, озлобленном уме, который вечно чего-то искал и не находил удовлетворения.
—
Все эти мужчины,
все до
одного — подлецы! — таков был общий знаменатель, к которому пришла Раиса Павловна.
Какой-нибудь Тетюев пользовался княжескими почестями, а насколько сильна была эта выдержка на
всех уральских заводах, доказывает
одно то, что и теперь при встрече с каждым, одетым «по-городски», старики рабочие почтительно ломают шапки.
Оговорено было даже то, что содержание церквей, школ и больниц остается на том же усмотрении заводовладельца, который волен
все это в
одно прекрасное утро «прекратить», то есть лишить материального обеспечения.
Достаточно сказать, что ни
одного дела по заводам не миновало рук Родиона Антоныча, и
все обращались к нему, как к сказочному волшебнику.
— Увидим,
все увидим, — уныло соглашался Родион Антоныч, терявший последние признаки своей бодрости при
одном имени барина.
— Я не понимаю только
одного, ведь Луша выходит за Яшу Кормилицына, давно
всем известно, и сама же Раиса Павловна об этом так хлопотала.
— Вздор!.. Наша Раиса
всех в
один узел завяжет — вот увидите, — уверенно отвечала m-lle Эмма, делая энергичный жест рукой. — Да если бы и смазали ее, невелика беда: не пропадем. Махнем в столицу, и прямо объявление в газетах: «Молодая особа и т. д.» Вот и
вся недолга. По крайней мере, можно пожить в свое удовольствие.
Даже самые трусливые, в том числе Родион Антоныч, настолько были утомлены этим тянувшим душу чувством, что, кажется, уже ничего не боялись и желали только
одного, чтобы
все это поскорее разрешилось в ту или другую сторону.
Когда
все таким образом привыкли к своему положению и даже начали говорить, что
все разно — двух смертей не бывать, а
одной не миновать, из Петербурга от Прохора Сазоныча прилетела наконец давно ожидаемая телеграмма, гласившая: «Сегодня Лаптев выезжает с Прейном и Блиновым. Заводных приготовьте пятнадцать троек».
— Подлецы! Ах, да
все они на
одну колодку выкроены. Тетюева видели? Доволен?..
Мастеровые в новых зипунах и армяках, старики с палками, бабы в пестрых платках, босоногие ребятишки —
все слилось в
одну массу, которая приготовилась простоять здесь до самого вечера, чтобы хотя
одним глазком взглянуть на барина.
Все эти люди, изо дня в день тянувшие каторжную заводскую работу, которую бойкий заводский человек недаром окрестил огненной, теперь слились в
одно общее желание взглянуть на барина, для которого они жарились у горнов, ворочали клещами раскаленные двенадцатипудовые крицы, вымогались над такой работой, от которой пестрядевые рубахи, посла двух смен, вставали от потовой соли коробом.
— Это ты верно говоришь, дедушка, — вступился какой-то прасол. —
Все барином кормимся,
все у него за спиной сидим, как тараканы за печкой. Стоит ему сказать единое слово — и кончено:
все по миру пойдем… Уж это верно! Вот взять хошь нас! живем своей торговой частью, барин для нас тьфу, кажется, а разобрать, так…
одно слово: барин!.. И пословица такая говорится: из барина пух — из мужика дух.
Она нервно переходила из
одной комнаты в другую, осматривала в сотый раз,
все ли готово, и с тупым выражением лица останавливалась у окна, стараясь не глядеть в дальний конец Студеной улицы.
Его упитанная, выхоленная фигура, красивое, бесстрастное лицо, безукоризненные манеры, костюм, прическа, произношение, ногти на руках —
все было проникнуто
одним сплошным достоинством, которому не было границ.
Аннинька во
всей этой суматохе видела только
одного человека, и этот человек, был, конечно, Гуго Братковский; m-lle Эмма волновалась по другой причине — она с сердитым лицом ждала того человека, которого ненавидела и презирала.
Теперь уж ждала не
одна она, а
все ждали — и Раиса Павловна, и m-lle Эмма, и Аннинька.
В голове у Раисы Павловны от этих слов
все пошло кругом; она бессильно опустилась на ближайшее кресло и только проговорила
одно слово: «Воды!» Удар был нанесен так верно и так неожиданно, что на несколько мгновений эта решительная и энергичная женщина совсем потерялась. Когда после нескольких глотков воды она немного пришла в себя, то едва могла сказать Родиону Антонычу...
Последний
все время сидел как на иголках: у бедного ходили круги в глазах при
одной мысли о том, что его ждет вечером у семейного очага.
Сначала еще можно было различить их движения, а потом
все слилось в
одну мутную полосу, вертевшуюся с поразительной быстротой и тем особенным напряженным постукиванием, которое невольно заставляло думать, что вот-вот, еще несколько поворотов водяного колеса — и
вся эта масса вертящегося чугуна, железа и стали разлетится вдребезги.
— Ты, кажется, уж давненько живешь на заводах и можешь в этом случае сослужить службу, не мне, конечно, а нашему общему делу, — продолжал свою мысль генерал. — Я не желаю мирволить ни владельцу, ни рабочим и представить только
все дело в его настоящем виде. Там пусть делают, как знают. Из своей роли не выходить — это мое правило. Теория —
одно, практика — другое.
Это — относительно, так сказать, внутренней политики; что же касается до внешних отношений, то здесь вопрос усложняется тем, что нужно говорить не об
одном заводе, даже не о заводском округе, даже не об Урале, а вообще о
всей нашей промышленной политике, которая постоянно колебалась и колеблется между полной свободой внешнего рынка и покровительственной системой в строгом смысле слова.
— Тем хуже для тебя! Если я погибаю, то погибаю только
одной своей особой, от чего никому ни тепло, ни холодно, а ты хочешь затянуть мертвой петлей десятки тысяч людей во имя своих экономических фантазий. Иначе я не могу назвать твоей системы… Что это такое,
вся эта ученая галиматья, если ее разобрать хорошенько? Самая некрасивая подтасовка научных выводов, чтобы угодить золотому тельцу.
— Нет, а мне каково достается! — перебил Сарматов, хлопая себя по лысине. — Извольте-ка составить любительский спектакль буквально из ничего… Раиса Павловна помешалась на плечах Наташи Шестеркиной, а много ли сделаешь из
одних плеч, когда она
вся точно деревянная — ступить по-человечески не умеет.
Когда
все убрались, Майзель медленно сделал налево кругом, как будто поворачивал целую роту, и тяжело, как матерый седой медведь, побрел на половину Амалии Карловны, которая встретила его в дверях спальни в
одной кофточке, совсем готовая отойти ко сну.
— Голубчик, это
все не то… Да. Я считала их гораздо выше, чем они есть в действительности. Во
всей этой компании, включая сюда и Евгения Константиныча с Прейном, есть только
один порядочный человек в смысле типичности — это лакей Евгения Константиныча, mister Чарльз.
Я уверена, что Евгений Константиныч только и уважает его
одного, потому что mister Чарльз единственный gentleman во
всей компании.
— Другие? Другие, выражаясь по-русски, просто сволочь… Извини, я сегодня выражаюсь немного резко. Но как иначе назвать этот невозможный сброд, прильнувший к Евгению Константинычу совершенно случайно. Ему просто лень прогнать
всех этих прихлебателей… Вообще свита Евгения Константиныча представляет какой-то подвижной кабак из отборнейших тунеядцев. Видела Летучего? Да
все они
одного поля ягоды… И я удивляюсь только
одному, чего смотрит Прейн! Тащит на Урал эту орду, и спрашивается — зачем?
Нужно сказать, что
все время, как приехал барин, от господского дома не отходила густая толпа, запрудившая
всю улицу.
Одни уходили и сейчас же заменялись другими. К вечеру эта толпа увеличивалась и начинала походить на громадное шевелившееся животное. Вместе с темнотой увеличивалась и смелость.
— Насчет наделу, батюшка-барин, — прибавил голос
одного из ходоков. — Обезживотили нас без тебя-то… На тебя
вся надёжа!
Отсюда понятно, что заводы одинаково дороги
всем, и в общей громадной работе не пропадает бесследно ни
одна крупица труда.
— Ах, нет… Я подумал, что можно ли быть красивой так… так бессовестно!.. Ведь это несправедливо со стороны природы — наделить
одну всеми дарами в ущерб остальным…
Раиса Павловна, может быть,
одна из
всех несколько понимала предательскую натуру Перекрестова и подозрительно следила за ним
все время.
А музыка лилась; «почти молодые люди» продолжали работать ногами с полным самоотвержением; чтобы оживить бал, Раиса Павловна в сопровождении Прейна переходила от группы к группе, поощряла молодых людей, шутила с своей обычной Откровенностью с молодыми девушками; в
одном месте она попала в самую веселую компанию, где
все чувствовали себя необыкновенно весело, — это были две беззаботно болтавшие парочки: Аннинька с Брат-ковским и Летучий с m-lle Эммой.
Это было «немного слишком», но Раиса Павловна смотрела сегодня на
все сквозь пальцы, наблюдая только
одну Лушу.
Этим разговор и кончился. После Лаптева на Раису Павловну посыпались визиты остальных приспешников: явились Перекрестов с Летучим, за ними сам генерал Блинов. Со
всеми Раиса Павловна обошлась очень любезно, помятуя турецкую пословицу, что
один враг сделает больше зла, чем сто друзей добра.
Если могли ревновать к Сарматову, то за участь Прозорова были
все совершенно спокойны;
все его величие могло разрушиться, как карточный домик, от
одной лишней рюмки водки.
Но
все эти логические построения разлетались прахом, когда перед глазами Лаптева, как сон, вставала стройная гордая девушка с типичным лицом и тем неуловимым шиком, какой вкладывает в своих избранников
одна тароватая на выдумки природа.
— Ничего… мне просто хорошо в вашем присутствии — и только. В детстве бонна-итальянка часто рассказывала мне про
одну маленькую фею, которая делала
всех счастливыми
одним своим присутствием, — вот вы именно такая волшебница, с той разницей, что вы не хотите делать людей счастливыми.
— Вы давеча упрекнули меня в неискренности… Вы хотите знать, почему я
все время никуда не показывалась, — извольте! Увеличивать своей особой сотни пресмыкающихся пред
одним человеком, по моему мнению, совершенно лишнее. К чему
вся эта комедия, когда можно остаться в стороне? До вашего приезда я, по свойственной
всем людям слабости, завидовала тому, что дается богатством, но теперь я переменила свой взгляд и вдвое счастливее в своем уголке.
Но я повторяю вам
одно, что именно теперь, когда
всё и
все против меня, я глубоко убеждена, что
вся эта кутерьма окончится в нашу пользу».