Неточные совпадения
— Вот то-то и есть: «кажется»… Вы бы в моей коже посидели, тогда на носу себе зарубили бы этот денек… двадцать третьего апреля — Егория вешнего — поняли? Только ленивая соха в поле не выезжает после Егория…
Ну, обыкновенно, сплав затянулся, а пришел Егорий — все мужичье и взбеленилось: подай
им сплав, хоть роди. Давеча так меня обступили, так с ножом к горлу и лезут… А я разве виноват, что весна выпала нынче поздняя?..
— Достаточно и этих подлецов… Никуда не годен человек, —
ну и валяй на сплав! У нас все уйдет. Нам ведь с
них не воду пить. Нынче по заводам, с печами Сименса […с печами Сименса. — Сименс Фридрих, немецкий инженер, усовершенствовал процесс варки стали.] да разными машинами, все меньше и меньше народу нужно — вот и бредут к нам. Все же хоть из-за хлеба на воду заработает.
— Да ты зарезать меня хочешь, мошенник! — завопил
он, с бешенством накидываясь на несчастного мужика. —
Ну чего тебе от меня нужно… а?..
Ну говори, говори, не тяни за душу!
—
Ну вас к богу совсем! — проговорил Силантий, усаживаясь на приступок крыльца. — Ступайте, коли хотите, а я останусь… Тебе, Митрей, видно, охота, чтобы шкуру спустили в волости, когда со сплаву прибежишь, — заметил
он, вынимая из котомки берестяный бурак.
— Нельзя, милый барин. Знамо, не по своей воле тащимся на сплав, а нужда гонит. Недород у нас… подати справляют…
Ну, а где взять? А караванные приказчики уж пронюхают, где недород, и по зиме все деревни объедут. Приехали — сейчас в волость: кто подати не донес? А писарь и старшина уж ждут
их, тоже свою спину берегут, и сейчас кондракт… За десять-то рублев ты и должон месить сперва на пристань тыщу верст, потом сплаву обжидать, а там на барке сбежать к Перме али дальше, как подрядился по кондракту.
Я сам ходил смотреть на
них: наестся человек и шатается, как пьяный; глаза блуждают,
ну, одним словом, все признаки отравления алкоголем.
—
Ну, так досыта наглядитесь, чего стоят эти роскошные ужины, дорогие вина и тайные дивиденды караванной челяди. Живым мясом рвут все из-под той же бурлацкой спины… Вы только подумайте, чего стоит снять с мели одну барку в полую воду, когда по реке идет еще лед? Люди идут на верную смерть, а
их даже не рассчитают порядком… В результате получается масса калек, увечных, больных.
— Черти полуношные!.. — ругался Осип Иваныч, отправляясь отворять дверь. — Умереть не дадут спокойно…
Ну, какого черта понадобилось караванному, чтобы
ему провалиться вместе с конторой? — спрашивал
он в передней посланца.
— Всякие и бабы бывают, только по нашему делу
они несподручны. Теперь взять, омелела барка —
ну, мужики с чегенями в воду, а бабу, куда ты ее повернешь, коли она этой воды, как кошка, боится до смерти.
— Да штук двести, поди, наберется… Вон у Гришкинова поносного, третья с краю робит бабенка — это
его жена. Как же… Как напьется — сейчас колотить ее, а все за собой по сплавам таскает. Маришкой ее звать… Гришка-то вон какой, Христос с
ним, настоящий деревянный черт, за двоих ворочает, —
ну, жена-то и идет на придачу.
— За Кыном по-настоящему следовало бы схватиться, — объяснял Савоська. — Да видишь, под самым Кыном перебор сумлительный…
Он бы и ничего, перебор-от, да, вишь, кыновляне караван грузят в реке,
ну, либо на караван барку снесет, либо на перебор, только держись за грядки. Одинова там барку вверх дном выворотило. Силища несосветимая у этой воды! Другой сплавщик не боится перебора, так опять прямо в кыновский караван врежется: и свою барку загубит, и кыновским достанется.
— То-то!.. Ты ведь у меня золото, а не сплавщик.
Ну, кто у тебя на барке плывет? — уже шутливо спрашивал
он.
— Так без погребения и покинули. Поп-то к отвалу только приехал…
Ну, добрые люди похоронят. А вот Степушки жаль… Помнишь, парень, который в огневице лежал. Не успел оклематься [Оклематься — поправиться. (Прим. Д.Н.Мамина-Сибиряка.)] к отвалу… Плачет, когда провожал. Что будешь делать: кому уж какой предел на роду написан, тот и будет. От пределу не уйдешь!.. Вон шестерых, сказывают, вытащили утопленников… Ох-хо-хо! Царствие
им небесное! Не затем, поди, шли, чтобы головушку загубить…
— Да мужландия… Целая артель убежала. Помните этого бунтовщика…
ну, старичонка, бородка клинышком:
он всю артель за собой увел. Жалею, что не отпорол этого мерзавца еще на Каменке.
Ну, да наше не уйдет… Я еще доберусь до
него… я… я…
— Ах, господи…
Ну, как
его там звали, Савоська?
— Жена — значит, своя рука владыка. Хошь расшиби на мелкие крошки — наше дело сторона… Ежели бы Гришка постороннюю женщину стал этак колышматить,
ну, тогда, известно, все заступились бы, а то ведь Маришка
ему жена. Ничего, барин, не поделаешь…
— Уж я спустил бы
им три шкуры, — ругался Осип Иваныч, — да теперь без
них нельзя… Что будете делать? Головорезы!.. Бубнов, шельма, знает, что рабочие до зарезу нужны, и бахвалится. Уж я
ему прописал бы, ежели бы Пал Петрович здесь был… я…
Ну, да черт с
ними! Вы с чем будете чай пить?
— Поедемте в Верею! — предлагал
он мне. — Отлично кутнем… Я уж заказал, чтобы баня была приготовлена и всякое прочее… Ха-ха… Не хотите?
Ну, до свидания… В Перми увидимся. Меня найдете в первом трактире…
Ну, дяде-то Селифону это уж нож вострый: Федьку-то
он примал из милости, а уж дочь отдавать за разбойника — это другой разговор.
Ну, усадила тетка этого Федьку за стол, а дядя принялся
его накачивать водкой: и
ему подносит и сам пьет, и я, глядя на
них, хлещу тоже водку.
Ну, как Федьке прилетело в ухо,
он соскочил, сгреб со стола нож да с ножом на дядю…
Ведь совсем зачал Федька одолевать стариков, могутный из себя парень,
ну куда с
ним старикам справиться.
Ну, тут уж за окошком-то я
его, Федьку, и прикончил…
Ну, покаялся я Аннушке в своем грехе, усмехнулась она и говорит: «Это за
него меня господь наказал…» Тут подошел сплав, я убежал с караваном, а Аннушка без меня и душу богу отдала.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Да из собственного
его письма. Приносят ко мне на почту письмо. Взглянул на адрес — вижу: «в Почтамтскую улицу». Я так и обомлел. «
Ну, — думаю себе, — верно, нашел беспорядки по почтовой части и уведомляет начальство». Взял да и распечатал.
Осип. Давай
их, щи, кашу и пироги! Ничего, всё будем есть.
Ну, понесем чемодан! Что, там другой выход есть?
Анна Андреевна.
Ну, Машенька, нам нужно теперь заняться туалетом.
Он столичная штучка: боже сохрани, чтобы чего-нибудь не осмеял. Тебе приличнее всего надеть твое голубое платье с мелкими оборками.
Анна Андреевна.
Ну вот! Боже сохрани, чтобы не поспорить! нельзя, да и полно! Где
ему смотреть на тебя? И с какой стати
ему смотреть на тебя?
«Ах, боже мой!» — думаю себе и так обрадовалась, что говорю мужу: «Послушай, Луканчик, вот какое счастие Анне Андреевне!» «
Ну, — думаю себе, — слава богу!» И говорю
ему: «Я так восхищена, что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже мой! — думаю себе.