Неточные совпадения
Гаврило. «Молчит»! Чудак ты… Как же ты хочешь, чтоб
он разговаривал, коли у
него миллионы! С кем
ему разговаривать? Есть человека два-три в городе, с
ними он разговаривает, а больше не с кем;
ну,
он и молчит.
Он и живет здесь не подолгу от этого от самого; да и не жил бы, кабы не дела. А разговаривать
он ездит в Москву, в Петербург да за границу, там
ему просторнее.
Кнуров. Что за вздор такой! Вот фантазия!
Ну, что такое Карандышев! Не пара ведь
он ей, Василий Данилыч!
Вожеватов. Ездить-то к ней — все ездят, — потому что весело очень: барышня хорошенькая, играет на разных инструментах, поет, обращение свободное,
оно и тянет…
Ну, а жениться-то надо подумавши.
Кнуров. Да неловко: много у
них всякого сброду бывает, потом встречаются, кланяются, разговаривать лезут. Вот, например, Карандышев,
ну, что за знакомство для меня!
Паратов.
Ну, хорошо, спасибо! На! (Дает
ему рублевую бумажку.)
Паратов. Нет, со мной, господа, нельзя, я строг на этот счет. Денег у
него нет, без моего разрешения давать не велено, а у меня как попросит, так я
ему в руки французские разговоры, на счастье нашлись у меня; изволь прежде страницу выучить, без того не дам…
Ну и учит сидит. Как старается!
Паратов.
Ну, нет, какой хороший!
Он все амплуа прошел и в суфлерах был; а теперь в оперетках играет. Ничего, так себе, смешит.
Я немножко виноват перед ней, то есть так виноват, что не должен бы и носу к
ним показывать;
ну, а теперь она выходит замуж, значит, старые счеты покончены, и я могу опять явиться, поцеловать ручки у ней и у тетеньки.
Илья.
Ну, не вам будь сказано: гулял. Так гулял, так гулял! Я говорю: «Антон, наблюдай эту осторожность!» А
он не понимает. Ах, беда, ах, беда! Теперь сто рублей человек стуит, вот какое дело у нас, такого барина ждем, а Антона набок свело. Какой прямой цыган был, а теперь кривой! (3апевает басом.) «Не искушай…»
Паратов. Ну-с, чем же вы считаете бурлаков? Я судохозяин и вступаюсь за
них, я сам такой же бурлак.
Огудалова. Сергей Сергеич, я на колени брошусь перед вами;
ну, ради меня, извините
его!
Евфросинья Потаповна.
Ну, покушали и встали бы; чего еще дожидаются? Уж достался мне этот обед; что хлопот, что изъяну! Поваришки разбойники, в кухню-то точно какой победитель придет, слова
ему сказать не смей!
Евфросинья Потаповна. Да не об ученье peчь, а много очень добра изводят. Кабы свой материал, домашний, деревенский, так я бы слова не сказала, а то купленный, дорогой, так
его и жалко. Помилуйте, требует сахару, ванилю, рыбьего клею; а ваниль этот дорогой, а рыбий клей еще дороже.
Ну и положил бы чуточку для духу, а
он валит зря: сердце-то и мрет, на
него глядя.
Робинзон (глядит в дверь налево). Погиб Карандышев. Я начал, а Серж
его докончит. Наливают, устанавливаются в позу; живая картина. Посмотрите, какая у Сержа улыбка! Совсем Бертрам. (Поет из «Роберта».) «Ты мой спаситель». — «Я твой спаситель!» — «И покровитель». — «И покровитель».
Ну, проглотил. Целуются. (Поет.) «Как счастлив я!» — «Жертва моя!» Ай, уносит Иван коньяк, уносит! (Громко.) Что ты, что ты, оставь! Я
его давно дожидаюсь. (Убегает.)
Карандышев. Я, господа… (Оглядывает комнату.) Где ж
они? Уехали? Вот это учтиво, нечего сказать!
Ну, да тем лучше! Однако когда ж
они успели? И вы, пожалуй, уедете! Нет, уж вы-то с Ларисой Дмитриевной погодите! Обиделись? — понимаю.
Ну, и прекрасно. И мы останемся в тесном семейном кругу… А где же Лариса Дмитриевна? (У двери направо.) Тетенька, у вас Лариса Дмитриевна?
Карандышев. Да, это смешно… Я смешной человек… Я знаю сам, что я смешной человек. Да разве людей казнят за то, что
они смешны? Я смешон —
ну, смейся надо мной, смейся в глаза! Приходите ко мне обедать, пейте мое вино и ругайтесь, смейтесь надо мной — я того стою. Но разломать грудь у смешного человека, вырвать сердце, бросить под ноги и растоптать
его! Ох, ох! Как мне жить! Как мне жить!
Робинзон. Я заснул; а
он не посмел меня беспокоить, будить,
ну, и уехал один. Давай играть!
Робинзон.
Они пошутить захотели надо мной;
ну, и прекрасно, и я пошучу над
ними. Я с огорчения задолжаю рублей двадцать, пусть расплачиваются.
Они думают, что мне общество
их очень нужно — ошибаются; мне только бы кредит; а то я и один не соскучусь, я и solo могу разыграть очень веселое. К довершению удовольствия, денег бы занять…
Робинзон. Какой народ! Удивляюсь. Везде поспеют; где только можно взять, все уж взято, непочатых мест нет.
Ну, не надо, не нуждаюсь я в
нем. Ты
ему не говори ничего, а то
он подумает, что и я хочу обмануть; а я горд.
Лариса.
Ну, что же! И хорошо, что
он забудет.
Карандышев. Уж вы слишком невзыскательны. Кнуров и Вожеватов мечут жребий, кому вы достанетесь, играют в орлянку — и это не оскорбление? Хороши ваши приятели! Какое уважение к вам!
Они не смотрят на вас, как на женщину, как на человека, — человек сам располагает своей судьбой;
они смотрят на вас как на вещь.
Ну, если вы вещь, это другое дело. Вещь, конечно, принадлежит тому, кто ее выиграл, вещь и обижаться не может.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Да из собственного
его письма. Приносят ко мне на почту письмо. Взглянул на адрес — вижу: «в Почтамтскую улицу». Я так и обомлел. «
Ну, — думаю себе, — верно, нашел беспорядки по почтовой части и уведомляет начальство». Взял да и распечатал.
Осип. Давай
их, щи, кашу и пироги! Ничего, всё будем есть.
Ну, понесем чемодан! Что, там другой выход есть?
Анна Андреевна.
Ну, Машенька, нам нужно теперь заняться туалетом.
Он столичная штучка: боже сохрани, чтобы чего-нибудь не осмеял. Тебе приличнее всего надеть твое голубое платье с мелкими оборками.
Анна Андреевна.
Ну вот! Боже сохрани, чтобы не поспорить! нельзя, да и полно! Где
ему смотреть на тебя? И с какой стати
ему смотреть на тебя?
«Ах, боже мой!» — думаю себе и так обрадовалась, что говорю мужу: «Послушай, Луканчик, вот какое счастие Анне Андреевне!» «
Ну, — думаю себе, — слава богу!» И говорю
ему: «Я так восхищена, что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже мой! — думаю себе.