Неточные совпадения
Я записан в шестую часть родословной книги своей губернии; получил в наследство по разным прямым и боковым линиям около двух тысяч душ крестьян; учился когда-то и в России и за границей; служил неволею в военной службе; холост, корнет в отставке, имею преклонные лета, живу постоянно за границей и проедаю там мои выкупные свидетельства; очень люблю Россию, когда ее не
вижу, и непомерно раздражаюсь против нее, когда живу в ней; а потому наезжаю в нее как можно реже, в экстренных случаях, подобных
тому, от которого сегодня только освободился.
Но княжна и этим не пронялась: она села на диван и велела передать князю, что до
тех пор не встанет и не уедет, пока не
увидит новорожденного.
Кончилось все это для меня
тем, что я здесь впервые в жизни ощутил влияние пиршества, в питье дошел до неблагопристойной потребности уснуть в чужом доме и получил от Трубицына кличку «Филимон-простота», — обстоятельство ничтожное, но имевшее для меня, как
увидите, самые трагические последствия.
Я был какой-то темный, неопределенный; он такой же голубой, каким я его
видел и каким он мне только и мог представляться; но у него, кроме
того, были большие влажные крылышки; помахивая ими, он меня словно всего склеивал, и свист от взмахов этих крыльев и сладостно и резко раздавался в моем слухе.
Не забудьте, что в тогдашнее время
увидеть в своей комнате голубого солдата было совсем не
то, что теперь, хотя и теперь, конечно, это визит не из особенно приятных, но тогда… это спаси боже что значило!
Дядя наблюдал за моим здоровьем, но сам скрывался; он показался мне только в самую минуту моего отъезда, но это отнюдь не был уже
тот мой дядя, какого я привык
видеть: это был старец смирный, тихий, убитый, в сермяжном подряснике, подпоясанном черным ремнем, и с седою щетиной на бороде.
— Нет, не требуют, но ведь хочется же на виду быть… Это доходит нынче даже до цинизма, да и нельзя иначе… иначе ты закиснешь; а между
тем за всем за этим своею службою заниматься некогда. Вот
видишь, у меня шестнадцать разных книг; все это казначейские книги по разным ученым и благотворительным обществам… Выбирают в казначеи, и иду… и служу… Все дело-то на грош, а его нужно вписать, записать, перечесть, выписать в расходы, и все сам веду.
— Как же-с, непременно есть, и вот недалеко ходить. Вон
видите, за
тем столом сидит пентюх-то, — это известный православист, он меня на днях как-то тут встречает и говорит: «Что ж вы, батюшка, нам-то ничего не даете?»
«Другажды, — читаю, пишут отец Маркел, — проходя с дьяконом случайно вечернею порою мимо дома
того же священника отца Иоанна, опять
видели, как он со всем своим семейством, с женою, племянником и с купно приехавшею к нему на каникулярное время из женской гимназии племянницею, азартно играл в карты, яростно ударяя по столу
то кралею,
то хлапом, и при сем непозволительно восклицал: „никто больше меня, никто!“» Прочитав сие, взглянул я на преосвященного владыку и, не дожидаясь его вопроса, говорю...
„Стой, — говорю, — стой, ни одна не смей больше ни слова говорить! Этого я не могу! Давайте, — говорю, — на
том самом спорить, на чем мы все поровну учены, и
увидим, кто из нас совершеннее? Есть, — говорю, — у нас карты?“»
Я понимаю прогресс по Спенсеру,
то есть прогресс
вижу в наисовершеннейшем раскрытии наших способностей; но этот «наш век» какие же раскрыл способности?
А когда мысленно делаю себя чьим-нибудь судьей,
то я, в здравом уме, думаю, как король Лир думал в своем помешательстве: стоит только вникнуть в историю преступлений и
видишь: «нет виноватых».
Он
видит вопиющую несообразность в
том, что я, допуская свободную волю, не оправдываю убийства и мщения, и клянется, что меня за мои несообразности когда-нибудь в желтый дом посадят.
— Это уж не вы одни мне говорите, но ведь все это так только кажется, а на самом деле я,
видите, никак еще для себя не определюсь в самых важных вопросах; у меня все мешается
то одно,
то другое…
Думал, думал и,
видя, что ничего не выдумаю, решил себе съездить в свой уездный город и повидаться с
тем материалистом-врачом Отрожденским, о котором мне говорил и с которым даже советовал повидаться становой Васильев. Сказано — сделано: приезжаю в городишко, остановился на постоялом дворе и, чтобы иметь предлог познакомиться с доктором не совсем официальным путем, посылаю просить его к себе как больной врача.
— Прежде цвета были разные, кто какие хотел, а потом был старичок губернатор —
тот велел всё в одинаковое, в розовое окрасить, а потом его сменил молодой губернатор,
тот приказал сделать всё в одинаковое, в мрачно-серое, а этот нынешний как приехали: «что это, — изволит говорить, — за гадость такая! перекрасить все в одинаковое, в голубое», но только оно по розовому с серым в голубой не вышло, а выяснилось, как изволите
видеть, вот этак под утиное яйцо.
— А что, — говорит, — братец, прав я или нет?.. Да посмотри:
то ли еще
увидишь? Ты вот изволь-ка завтра снаряжаться на большое представление.
Но все дело не в
том, и не это меня остановило, и не об этом я размышлял, когда, отворив дверь губернаторского кабинета, среди описанной обстановки
увидел пред самым большим письменным столом высокое с резными украшениями кресло, обитое красным сафьяном, и на нем… настоящего геральдического льва, каких рисуют на щитах гербов.
Лев приподнялся, движением брови выпустил из орбиты стеклышко и… вместе с
тем из него все как будто выпало: теперь я
видел, что это была просто женщина, еще не старая, некрасивая, с черными локонами, крупными чертами и повелительным, твердым выражением лица. Одета она была строго, в черное шелковое платье без всякого банта за спиной; одним словом, это была губернаторша.
Нет, это самое неприятное место, и я им совершенно недовольна; разумеется, если Егор Егорович говорит, что это нужно для будущего,
то я в его мужские дела не мешаюсь, но все, что я
вижу, все, во что я вникаю в течение дел по его должности,
то, по-моему, это такая мизерность, которою способному человеку даже стыдно заниматься.
Я вовсе не
вижу на
то причины!
— Ну, скажите, ради бога, не тонкая ли бестия? — воскликнул, подскочив, генерал. —
Видите, выдумал какой способ! Теперь ему все будут кланяться, вот
увидите, и заискивать станут. Не утаю греха — я ему вчера первый поклонился: начнете, мол, нашего брата солдата в одном издании ругать, так хоть в другом поддержите. Мы, мол, за
то подписываться станем.
Поймал меня
тот щуковатый полицеймейстер, которого я
видел у губернатора.
Дергальский отставлен и сидит в остроге за возмущение мещан против полицейского десятского, а пристав Васильев выпущен на свободу, питается акридами и медом, поднимался вместе с прокурором на небо по лестнице, которую
видел во сне Иаков, и держал там дебаты о беззаконности наказаний, в чем и духи и прокурор пришли к полному соглашению; но как господину прокурору нужно получать жалованье, которое ему дается за обвинения,
то он уверен, что о невменяемости с ним говорили или «легкие», или «шаловливые» духи, которых мнение не авторитетно, и потому он спокойно продолжает брать казенное жалованье, говорить о возмутительности вечных наказаний за гробом и подводить людей под возможно тяжкую кару на земле.
Неточные совпадения
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите,
то… Только
увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого человека, что хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Хлестаков. Сделайте милость, садитесь. Я теперь
вижу совершенно откровенность вашего нрава и радушие, а
то, признаюсь, я уж думал, что вы пришли с
тем, чтобы меня… (Добчинскому.)Садитесь.
Добчинский.
То есть оно так только говорится, а он рожден мною так совершенно, как бы и в браке, и все это, как следует, я завершил потом законными-с узами супружества-с. Так я, изволите
видеть, хочу, чтоб он теперь уже был совсем,
то есть, законным моим сыном-с и назывался бы так, как я: Добчинский-с.
Здесь есть один помещик, Добчинский, которого вы изволили
видеть; и как только этот Добчинский куда-нибудь выйдет из дому,
то он там уж и сидит у жены его, я присягнуть готов…
Анна Андреевна. Ну да, Добчинский, теперь я
вижу, — из чего же ты споришь? (Кричит в окно.)Скорей, скорей! вы тихо идете. Ну что, где они? А? Да говорите же оттуда — все равно. Что? очень строгий? А? А муж, муж? (Немного отступя от окна, с досадою.)Такой глупый: до
тех пор, пока не войдет в комнату, ничего не расскажет!