Неточные совпадения
Полагают, что «Сеничкин яд», которым опоены многие души
в России, изобретен и выработан
в шестидесятых
годах в химической лаборатории военно-медицинской академии лекарским сыном Базаровым. Здесь же этот яд будто разлит и разослан прямо во все мужские и женские училища, причем наибольшие его дозы попали и
в духовные семинарии. Таким образом будто и пошла отрава самым вредным
из ядов — «Сеничкиным ядом».
По возвращении
из заграничного путешествия он уже не возвратил мальчика бабушке, у которой внук дожился до того, что его пришлось целый
год «лечить вояжами», а отдал этого молодца
в какой-то «институт»
в Петербурге.
Вообще с оценкою патриотических и педагогических хлопот и терзаний генерала читатель должен повременить до конца этого небольшого очерка патриотических притворств одного
из видных деятелей тридцатых
годов, когда было
в ходу беззастенчивое лицемерие и благоуспешно производилось самое усердное разрыхление почвы под нигилистические засевы.
Конечно, может быть, генерал очень преувеличивал царствовавшее
в военных школах тридцатых
годов растление, или, по крайней мере, дурное мнение о корпусах принадлежало ему единолично? Но генерал ручался, что «не один он так думает, и перечислил несколько лиц
из важных государственных особ, недовольных общественным
в то время воспитанием».
С общего совета составили проект; наняли прекрасный дом; пригласили отличных учителей; на содержание института определили по 5000 руб. ассигнациями
в год с каждого воспитанника; главный надзор за ходом учения и образом жизни воспитанников и вообще всю дирекцию института приняли на себя непосредственно, и по очереди каждый
из нас
в свою неделю должен был посещать институт раз или два
в день, непременно требовал отчета
в успехах и поведении учеников: просматривать лекции преподавателей и давать приказы, направляя все к общей цели заведения.
Генерал шел напролом и составил план, чтобы
из его разбалованного шалопая, который требовал «лозы учительной», хитро-мудро и невеликим коштом образовать человека государственного, и именно «дипломата
в русском духе». Он открыл этот план Исмайлову и сделал ему заказ приготовить дипломата
в русском вкусе
в «три
года».
По запискам Исмайлова, мальчику,
из которого предстояло сделать дипломата,
в это время было «десять
лет».
Отрок,
из которого бывший профессор вифанской семинарии и будущий синодальный секретарь должен был, по желанию его отца,
в три
года «образовать дипломата», обнаруживал склонности совсем не дипломатические, а такие, что ни себе посмотреть, ни людям показать.
Вероятно, это
в тридцатых
годах имело какое-нибудь условное значение, которое нам теперь непонятно, но, во всяком случае, надо полагать, это было значение не
из лучших. Вот чем и кончилось все это патриотическое юродство.
Наша цель была показать
из правдивых записей современника тридцатых
годов, что ядовитые отравы, приписываемые только новейшему «послереформенному времени», имели место и значение
в русской жизни и
в то прекрасное время, которое зовут «глухою порою», но действовали тогда эти отравы еще злее и хуже, — по преимуществу
в высших сферах общества, где эти отравы вошли
в первое употребление и оттуда сообщились низшим.
Отыскали покладистых старичков, те под пьяную руку подмахнули за все общество уставную грамоту, и дело пошло гулять по всем мытарствам. Мастеровые и крестьяне всеми способами старались доказать неправильность составленной уставной грамоты и то, что общество совсем не уполномачивало подписывать ее каких-то сомнительных старичков. Так дело и тянулось
из года в год. Мужики нанимали адвокатов, посылали ходоков, спорили и шумели с мировым посредником, но из этого решительно ничего не выходило.
Следующие четыре дня (с 9 по 12 декабря) мы употребили на переход по реке Уленгоу. Река эта берет начало с Сихотэ-Алиня и течет сначала к юго-востоку, потом к югу, километров 30 опять на юго-восток и последние 5 км снова на юг. В средней части Уленгоу разбивается на множество мелких ручьев, теряющихся в лесу среди камней и бурелома. Вследствие
из года в год не прекращающихся пожаров лес на горах совершенно уничтожен. Он сохранился только по обоим берегам реки и на островах между протоками.
Благо еще, что ко взысканию не подают, а только документы
из года в год переписывают. Но что, ежели вдруг взбеленятся да потребуют: плати! А по нынешним временам только этого и жди. Никто и не вспомнит, что ежели он и занимал деньги, так за это двери его дома были для званого и незваного настежь открыты. И сам он жил, и другим давал жить… Все позабудется; и пиры, и банкеты, и оркестр, и певчие; одно не позабудется — жестокое слово: «Плати!»
Неточные совпадения
Хлестаков, молодой человек
лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя
в голове, — один
из тех людей, которых
в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не
в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают
из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем более он выиграет. Одет по моде.
В каком
году — рассчитывай, //
В какой земле — угадывай, // На столбовой дороженьке // Сошлись семь мужиков: // Семь временнообязанных, // Подтянутой губернии, // Уезда Терпигорева, // Пустопорожней волости, //
Из смежных деревень: // Заплатова, Дырявина, // Разутова, Знобишина, // Горелова, Неелова — // Неурожайка тож, // Сошлися — и заспорили: // Кому живется весело, // Вольготно на Руси?
Стародум. Любезная Софья! Я узнал
в Москве, что ты живешь здесь против воли. Мне на свете шестьдесят
лет. Случалось быть часто раздраженным, ино-гда быть собой довольным. Ничто так не терзало мое сердце, как невинность
в сетях коварства. Никогда не бывал я так собой доволен, как если случалось
из рук вырвать добычь от порока.
4) Урус-Кугуш-Кильдибаев, Маныл Самылович, капитан-поручик
из лейб-кампанцев. [Лейб-кампанцы — гвардейские офицеры или солдаты, участники дворцовых переворотов XVIII века.] Отличался безумной отвагой и даже брал однажды приступом город Глупов. По доведении о сем до сведения, похвалы не получил и
в 1745
году уволен с распубликованием.
Уважение к старшим исчезло; агитировали вопрос, не следует ли, по достижении людьми известных
лет, устранять их
из жизни, но корысть одержала верх, и порешили на том, чтобы стариков и старух продать
в рабство.