Неточные совпадения
Оплакав
свою потерю, она
стала думать, как ей прожить с детьми
своей головою.
Через день после визита, сделанного мне Шульцем, я отправился к Норкам узнать о здоровье Мани. Это было перед вечером. Маня сама отперла мне двери и этим сделала вопрос о ее здоровье почти неуместным, но тем не менее меня все встретили здесь очень радушно, и я очень скоро не только познакомился с семейством Норков, но даже
стал в нем почти
своим или, по крайней мере, очень близким человеком.
Красивое, часто дышавшее истинным вдохновением и страстью, лицо Истомина
стало дерзким, вызывающим и надменным; назло
своим врагам и завистникам он начал выставлять на вид и напоказ все выгоды
своего положения — квартиру
свою он обратил в самую роскошную студию, одевался богато, жил весело, о женщинах говорил нехотя, с гримасами, пренебрежительно и всегда цинически.
Мне
стало стыдно
своей попытки слегка подтрунить над Маней.
Условиями этой мазурки требовалось, чтобы дамы сели по одной стене, а мужчины
стали по другой, напротив дам, и чтобы дамы выбирали себе кавалеров, доверяя имя
своего избранного одной общей доверенной, которою и взялась быть младшая дочь пастора.
Отчаянным мазуром летал он, тормоша и подбрасывая за руку
свою легкую даму;
становился перед нею, не теряя такта, на колени, вскакивал, снова несся, глядел ей с удалью в ее голубиные глазки, отрывался и, ловя на лету ее руки, увлекал ее снова и, наконец, опустившись на колено, перенес через
свою голову ее руку, раболепно поцеловал концы ее пальцев и, не поворачиваясь к дамам спиною, задом отошел на
свое место.
— Aber das muss; nichts zu machen, das muss, das muss, [Но так должно; ничего не поделаешь, так надо, так надо(нем.).] — повторяла стоявшая у женского фланга дочь пастора, и вот величественная Берта Ивановна, расправляя нарочно долго юбку
своего платья, медленно отделилась от стула и
стала застенчиво, но с королевской осанкой.
— Хорошо же! — сказал Истомин и, сложив
свои руки на груди,
стал полькировать с Бертой Ивановной по самой старинной моде. Развеселившаяся Берта не дала сконфузить
своего кавалера: шаля, закинула она назад
свои белые руки и пошла в такт отступать. Гости опять начали им аплодировать и смеяться.
Теперь эта слабость Шульца разжигала в нем желание во что бы то ни
стало показать
своим, что этот замечательный художник Истомин ему, Фридриху Шульцу, приходится самый близкий друг и приятель.
Полоскание зуб совсем не задалось: сам Шульц встал после сна невеселый, мне тоже не хотелось ни пить, ни говорить; Берте Ивановне, очевидно, хотелось спать, а Ида с Маней пришли на минутку и скоро
стали снова прощаться. Я встал и пошел вслед за ними. Шульц и не удерживал; он сам светил нам, пока мы надевали
свои шубы, зевал и, закрывая рукою рот, говорил...
С толпой безумною не
стануЯ пляску дикую плясать
И золоченому болвану,
Поддавшись гнусному обману,
Не
стану ладан воскурять.
Я не поверю рукожатьям
Мне яму роющих друзей;
Я не отдам себя объятьям
Надменных наглостью
своейПрелестниц…
Нет, лучше пасть, как дуб в ненастье,
Чтоб камышом остаться жить,
Чтобы потом считать за счастье —
Для франта тросточкой служить.
— Ну-с; и с тех пор ею плененный Пракситель навеки оставил Гнатэну, и ушел с Мегарянкою Фрине, и навеки ее сохранил в
своих работах. А когда он вдохнул ее в мрамор — то мрамор холодный
стал огненной Фриной, — рассказывал Мане Истомин, — вот это и было то чудо.
Ида кликнула кухарку и
стала сама помогать ей, а Софья Карловна еще раз поцеловала Маню и, сказав ей: «Поди гуляй, моя крошка», сама поплелась за
свои ширмы.
— Да, значит голова есть; я это знаю, — отвечала Ида и
стала завязывать перед зеркалом ленты
своей шляпы. Ей, кажется, хотелось, чтобы и Маня пошла с нею, но Маня не трогалась. Истомин вертелся: ему не хотелось уходить и неловко было оставаться.
Все, впрочем, довольно единогласно решали, что играть в карты он, может быть, и
станет, но танцевать
своей жене уж наверно не позволит.
Покрытый морозною пылью, лохматый пес был так же немногоречив, как его хозяин; он не рычал при приближении человека, а молча вскакивал во весь
свой рост в санях,
становился передними лапами на край и выжидал первого движения подходившего, чтобы броситься ему на грудь и перекусить горло.
Они так и сделали: конюх
стал опершись руками в стену, а слесарный ученик взмостился ему на плечи, но мороз очень густо разрисовал окна
своими узорами, и слесарный ученик увидел на стеклах только одни седые полосы, расходящиеся рогами.
— Да, еще тяжеле. Один в постелю ляжет, поплачет в изголовье, в
своем углу он перемучит горе
свое, помолится, когда душа молитвы хочет, и
станет выше, чище — приблизится страданьем к богу.
И на том же самом месте, где списана песня Деворы, вечная книга уже начинает новую повесть: тут не десять тысяч мужей боятся идти и зовут с собою женщину, а горсть в три сотни человек идет и гонит несметный
стан врагов
своих.
Я, право, не знаю, как описать, что произошло дальше. В первую минуту Хиония Алексеевна покраснела и гордо выпрямила
свой стан; в следующую за этим минуту она вернулась в гостиную, преисполненным собственного достоинства жестом достала свою шаль со стула, на котором только что сидела, и, наконец, не простившись ни с кем, величественно поплыла в переднюю, как смертельно оскорбленная королева, которая великодушно предоставила оскорбителей мукам их собственной совести.
Неточные совпадения
Вздохнул Савелий… — Внученька! // А внученька! — «Что, дедушка?» // — По-прежнему взгляни! — // Взглянула я по-прежнему. // Савельюшка засматривал // Мне в очи; спину старую // Пытался разогнуть. // Совсем
стал белый дедушка. // Я обняла старинушку, // И долго у креста // Сидели мы и плакали. // Я деду горе новое // Поведала
свое…
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал Телемака, тот пером
своим нравов развращать не
станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то, что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете быть возможно.
Стародум. А! Сколь великой душе надобно быть в государе, чтоб
стать на стезю истины и никогда с нее не совращаться! Сколько сетей расставлено к уловлению души человека, имеющего в руках
своих судьбу себе подобных! И во-первых, толпа скаредных льстецов…
Стародум. Они в руках государя. Как скоро все видят, что без благонравия никто не может выйти в люди; что ни подлой выслугой и ни за какие деньги нельзя купить того, чем награждается заслуга; что люди выбираются для мест, а не места похищаются людьми, — тогда всякий находит
свою выгоду быть благонравным и всякий хорош
становится.
Тогда выступили вперед пушкари и
стали донимать стрельцов насмешками за то, что не сумели
свою бабу от бригадировых шелепов отстоять.