Неточные совпадения
Сегодняшнего же числа Машенька
в двенадцатом часу пошла
в сад посмотреть цветы и кануфер полить и взяла с собой Николушку (меня) на
руках у Анны (поныне живой старушки).
Я, конечно, не помню, откуда взялась взбешенная Рябка и куда ее дел Голован, после того как она захрипела, барахтаясь лапами и извиваясь всем телом
в его высоко поднятой железной
руке; но я помню момент… только момент.
В нем Голован растил петуший камень, который пригоден на множество случаев: на то, чтобы счастье приносить, отнятое государство из неприятельских
рук возвращать и старых людей на молодых переделывать.
Помню тоже, что у нее были удивительно красивые
руки, что составляет большую редкость
в рабочем классе, а она была такая работница, что отличалась деятельностью даже
в трудолюбивой семье Голована.
Все это и делала Павла своими тонкими
руками,
в вечном молчании, глядя на свет божий из под своих персидских бровей.
Вначале такой сирота поставит себе у изголовья ведерко с водою и черпает ковшиком, пока
рука поднимается, а потом ссучит из рукава или из подола рубашки соску, смочит ее, сунет себе
в рот, да так с ней и закостенеет.
А лечить еще «левкарем да антелем, печатною землею да землею армейскою; вином малмозеею, да водкой буглосовою, вирианом виницейским, митридатой да сахаром монюс-кристи», а входящим к больному «держать во рте дягилева корьние, а
в руках — полынь, а ноздри сворбориновым уксусом помазаны и губу
в уксусе мочену жохать».
Это было по весне, должно быть вскоре после того, как выехал на русские поля изумрудные молодой Егорий светлохрабрый, по локоть
руки в красном золоте, по колени ноги
в чистом серебре, во лбу солнце,
в тылу месяц, по концам звезды перехожие, а божий люд честной-праведный выгнал встреч ему мал и крупен скот.
— Поди мне большой лопух сорви, — и как парень от него отвернулся, он снял косу с косья, присел опять на корточки, оттянул одною
рукою икру у ноги, да
в один мах всю ее и отрезал прочь. Отрезанный шмат мяса величиною
в деревенскую лепешку швырнул
в Орлик, а сам зажал рану обеими
руками и повалился.
А услыхавшие про это сразу догадались, что Голован это сделал неспроста, а что он таким образом, изболясь за людей, бросил язве шмат своего тела на тот конец, чтобы он прошел жертвицей по всем русским рекам из малого Орлика
в Оку, из Оки
в Волгу, по всей Руси великой до широкого Каспия, и тем Голован за всех отстрадал, а сам он от этого не умрет, потому что у него
в руках аптекарев живой камень и он человек «несмертельный».
Лихая же хвороба после этой жертвы действительно прекратилась, и настали дни успокоения: поля и луга уклочились густой зеленью, и привольно стало по ним разъезжать молодому Егорию светлохраброму, по локоть
руки в красном золоте, по колени ноги
в чистом серебре, во лбу солнце,
в тылу месяц, а по концам звезды перехожие.
В таковых видах можно было и после приехать, а они не того доспевали: они ехали, томились, дома дело на приказчицкие
руки бросили и дорогою за все втридорога платили, и вот тебе вдруг какое утешение.
Всякого разнообразия здесь было более, чем
в гостиничных номерах, доставшихся только особым избранникам, или под навесами постоялых дворов, где
в вечном полумраке местились
в повозках люди второй
руки.
Правда,
в бедный обоз не заходили тучные иноки и иподиаконы, не видать было даже и настоящих, опытных странников, но зато здесь были свои мастера на все
руки и шло обширное кустарное производство разных «святостей».
Купцы спустили очи и пошли с благоговением и
в этом же «бедном обозе» подошли к одной повозке, у которой стояла у хрептуга совсем дохлая клячонка, а на передке сидел маленький золотушный мальчик и забавлял себя, перекидывая с
руки на
руку ощипанные плоднички желтых пупавок. На этой повозке под липовым лубком лежал человек средних лет, с лицом самих пупавок желтее, и
руки тоже желтые, все вытянутые и как мягкие плети валяются.
Те догадались, что он немой. «Ничего, — говорят, — ничего, раб божий, не благодари нас, а богу благодарствуй», — и стали его вытаскивать из повозки — мужчины под плечи и под ноги, а женщины только его слабые ручки поддерживали и еще более напугались страшного состояния больного, потому что
руки у него
в плечевых суставах совсем «перевалилися» и только волосяными веревками были кое-как перевязаны.
Но он еще мало говорил и неявственно — очень шамкал с непривычки и больше всего на купцов исцеленною
рукою показывал: «их-де спрашивайте, они родственники, они всё знают». И тогда те поневоле говорили, что он их родственник; но вдруг под все это подкралась неожиданная неприятность:
в ночь, наставшую после исцеления желтого расслабленного, было замечено, что у бархатного намета над гробом угодника пропал один золотой шнур с такою же золотою кистью.
— С какой стати это Фотей! — но
в эту же самую минуту Фотей вырвал у него пирог, а другою
рукою дал ему оглушительную пощечину и крикнул...