Неточные совпадения
Целый век он изжил таскаючись и
только лет с восемь приютился оседло, примостив себе кроватку в
одном порожнем стойле господской конюшни.
Только в
одной стороне две ветряные мельницы лениво махали своими безобразными крыльями.
Разумеется, мать, больно ей было,
один сын
только, и того лишилась.
Верстовой столб представляется великаном и совсем как будто идет, как будто вот-вот нагонит; надбрежная ракита смотрит горою, и запоздалая овца, торопливо перебегающая по разошедшимся половицам моста, так хорошо и так звонко стучит своими копытками, что никак не хочется верить, будто есть люди, равнодушные к красотам природы, люди, способные то же самое чувствовать, сидя вечером на каменном порожке инвалидного дома, что чувствуешь
только, припоминая эти милые, теплые ночи, когда и сонная река, покрывающаяся туманной дымкой, <и> колеблющаяся возле ваших ног луговая травка, и коростель, дерущий свое горло на противоположном косогоре, говорят вам: «Мы все
одно, мы все природа, будем тихи теперь, теперь такая пора тихая».
— Что такое? что такое? — Режьте скорей постромки! — крикнул Бахарев, подскочив к испуганным лошадям и держа за повод дрожащую коренную, между тем как упавшая пристяжная барахталась, стоя по брюхо в воде, с оторванным поводом и
одною только постромкою. Набежали люди, благополучно свели с моста тарантас и вывели, не входя вовсе в воду, упавшую пристяжную.
— Ну, положим, что так,
только произошло это в Петре Лукиче разом, в
один прием.
Оба окна в комнате у Ольги Сергеевны были занавешены зелеными шерстяными занавесками, и
только в
одном уголок занавески был приподнят и приколот булавкой. В комнате был полусвет. Ольга Сергеевна с несколько расстроенным лицом лежала в кровати. Возле ее подушек стоял кругленький столик с баночками, пузыречками и чашкою недопитого чаю. В ногах, держась обеими руками за кровать, стояла Лиза. Глаза у нее были заплаканы и ноздерки раздувались.
Теперь
только, когда этот голос изобличил присутствие в комнате Помады еще
одного живого существа, можно было рассмотреть, что на постели Помады, преспокойно растянувшись, лежал человек в дубленом коротком полушубке и, закинув ногу на ногу, преспокойно курил довольно гадкую сигару.
— Ну, брат, если
одного только требуешь, так уж по этому холоду далеко не пойду отыскивать.
Берег, на котором стоял город, был еще несколько круче, а противоположный берег уже почти совсем отлог, и с него непосредственно начиналась огромная, кажется,
только в
одной просторной России возможная, пойменная луговина.
И так счастливо, так преданно и так честно глядел Помада на Лизу, высказав свою просьбу заслонить ее больные глаза своими, что никто не улыбнулся. Все
только случайно взглянули на него, совсем с хорошими чувствами, и лишь
одна Лиза вовсе на него не взглянула, а небрежно проронила...
За обед Помада сел, как семьянин. И за столом и после стола до самой ночи он чего-то постоянно тревожился, бросался и суетливо оглядывался, чем бы и как услужить Лизе. То он наливал ей воды, то подавал скамейку или, как
только она сходила с
одного места и садилась на другое, он переносил за нею ее платок, книгу и костяной ножик.
Если б я был писатель, я показал бы не вам
одним, как происходят у нас дикие, вероятно у нас
одних только и возможные драмы, да еще в кружке, который и по-русски-то не больно хорошо знает.
Она
только с большим трудом перенесла известие, что брат Ипполит, которого и она и отец с нетерпением ожидали к каникулам, арестован и попал под следствие по делу студентов, расправившихся собственным судом с некоторым барином, оскорбившим
одного из их товарищей.
— Все это так и есть, как я предполагал, — рассказывал он, вспрыгнув на фундамент перед окном, у которого работала Лиза, — эта сумасшедшая орала, бесновалась, хотела бежать в
одной рубашке по городу к отцу, а он ее удержал. Она выбежала на двор кричать, а он ей зажал рукой рот да впихнул назад в комнаты, чтобы люди у ворот не останавливались;
только всего и было.
Гловацкая, подав Лизе сухари, исправлявшие должность бисквитов, принесла шоколату себе и Помаде. В комнате началась беседа сперва о том, о сем и ни о чем, а потом о докторе. Но лишь
только Женни успела сказать Лизе: «да, это очень гадкая история!» — в комнату вбежал Петр Лукич, по-прежнему держа в
одной руке шпагу, а в другой шляпу.
Ни на висках, ни на темени у Саренки не было ни
одной волосинки, и
только из-под воротника по затылку откуда-то выползала довольно черная косица, которую педагог расстилал по всей голове и в виде лаврового венка соединял ее концы над низеньким лбом.
Здесь был
только зоологический Розанов, а был еще где-то другой, бесплотный Розанов, который летал то около детской кроватки с голубым ситцевым занавесом, то около постели, на которой спала женщина с расходящимися бровями, дерзостью и эгоизмом на недурном, но искаженном злостью лице, то бродил по необъятной пустыне, ловя какой-то неясный женский образ, возле которого ему хотелось упасть, зарыдать, выплакать свое горе и, вставши по
одному слову на ноги, начать наново жизнь сознательную, с бестрепетным концом в пятом акте драмы.
— Давно. Я всего
только два письма имел от него из Москвы;
одно вскоре после его отъезда, так в конце сентября, а другое в октябре; он на мое имя выслал дочери какие-то безделушки.
— Евгения Петровна! — начал опять еще покорнее Вязмитинов. — Я ведь ничего не прошу: я
только хотел бы услышать из ваших уст
одно,
одно слово, что вы не оттолкнете моего чувства.
Если, бывало, кому-нибудь из соседок доводилось, проходя мимо дома Давыдовской, увидать, как она стоит с длинным чубуком в
одной руке, а другою рукою обирает сухие листья с волкомерии, то соседка
только замечала: «а ведь Давыдовчихин муж-то, должно что, еще жив», и всякая совершенно довольствовалась этим предположением.
Ребенок, пососав несколько дней материнское молоко, отравленное материнским горем, зачах, покорчился и умер. Мария Райнер целые годы неутешно горевала о своем некрещеном ребенке и оставалась бездетною.
Только весною 1840 года она сказала мужу: «Бог услышал мою молитву: я не
одна».
Розанов видел, что «черт»
одна из тех многочисленных личностей, которые обитают в Москве, целый век таясь и пресмыкаясь, и понимал, что этому созданию с вероятностью можно ожидать паспорта
только на тот свет; но как могли эти ручищи свертывать и подклеивать тонкую папиросную гильзу — Розанов никак не мог себе вообразить, однако же ничего не сказал угрюмому Арапову.
Сусанна росла недовольною Коринной у
одной своей тетки, а Вениамин, обличавший в своем характере некоторую весьма раннюю нетерпимость, получал от родительницы каждое первое число по двадцати рублей и жил с некоторыми военными людьми в
одном казенном заведении. Он оттуда каким-то образом умел приходить на университетские лекции, но к матери являлся
только раз в месяц. Да, впрочем, и сама мать стеснялась его посещениями.
Розанов
только мог разобрать, что этот голос произносил: «Звонок дзынь, влетает
один: il est mort; [Он мертв (франц.).] опять дзынь, — другой: il est mort, и еще, и еще. Полноте, говорю, господа, вы мне звонок оборвете».
— Я, мой милый Райнер, — начала она, оживляясь и слегка дергаясь на стуле, —
только что рассказывала, как мне приносили весть.
Только что я встала и еще не была одета, как вдруг «дзынь», входит
один: «il est mort»; потом другой…
— И этого довольно.
Одной только пошлости довольно.
Пусть приют для младенцев будет,
только при этих-то порядках это все грех
один.
— Или адресные билеты, — зачинал другой. — Что это за билеты? Склыка
одна да беспокойство. Нет, это не так надо устроить! Это можно устроить в два слова по целой России, а не то что здесь да в Питере,
только склыка
одна. Деньги нужны — зачем не брать,
только с чего ж бы и нас не спросить.
— Да Лиза с матерью пошли квартирку тут
одну посмотреть, а Соня сейчас
только поехала. Я думал, вы ее встретили.
— К воскресным школам! Нет, нам надо дело делать, а они частенько там… Нет, мы сами по себе. Вы
только идите со мною к Беку, чтоб не заподозрил, что это я
один варганю. А со временем я вам дам за то кафедру судебной медицины в моей академии.
Только нет, — продолжал он, махнув весело рукою, — вы неисправимы. Бегучий господин. Долго не посидите на
одном месте. Провинция да идеализм загубили вас.
— Не беспокойтесь, — отвечал надзиратель. — Я
только боюсь
одного.
В двух окнах ближе к старинному крыльцу светилось, а далее в окнах было совсем черно, и
только в
одном из них вырезалась слабая полоска света, падавшего из какого-то другого помещения.
— Да как же не ясно? Надо из ума выжить, чтоб не видать, что все это безумие. Из раскольников, смирнейших людей в мире, которым дай
только право молиться свободно да верить по-своему, революционеров посочинили. Тут… вон… общину в коммуну перетолковали: сумасшествие, да и
только! Недостает, чтоб еще в храме Божием манифестацию сделали: разные этакие афиши, что ли, бросили… так народ-то еще
один раз кулаки почешет.
Все это слабо освещалось
одною стеариновою свечкою, стоявшею перед литографическим камнем, за которым на корточках сидел Персиянцев. При этом слабом освещении, совершенно исчезавшем на темных стенах погреба и
только с грехом пополам озарявшем камень и работника, молодой энтузиаст как нельзя более напоминал собою швабского поэта, обращенного хитростью Ураки в мопса и обязанного кипятить горшок у ведьмы до тех пор, пока его не размопсит совершенно непорочная девица.
«Где же ум был? — спрашивал он себя, шагая по комнате. — Бросил
одну прорву, попал в другую, и все это даже не жалко, а
только смешно и для моих лет непростительно глупо. Вон диссертация валяется… а дома Варинька…»
— Не сказали; я спрашивала — не сказали. Ревизию, говорят, имеем предписание произвести. Ну, да уж зато, скажу тебе, Арапка, и смеху ж было!
Только спустились двое хожалых в погреб, смотрим, летят оба. «Ай! ай! там Черт, говорят, сидит». Смотрю, у
одного все штаны так и располосованы. Впотьмах-то, дурак, на твоего барсука налез. Много хохотали после.
Когда
один раз Розанов прислал ей с сторожем деньги, занятые им у нее пред отъездом в Москву, она равнодушно прочла его вежливую записочку, надписала на своей карточке «получила и благодарю», и
только.
Феи дружно заботились о ее развитии.
Одна только Серафима Романовна стояла в сторонке, и хотя не одобряла Розанова, но не любила его и порицать в глаза жене.
Когда Помада вынул из своего ранца последний сверток, в котором были эти воротнички, и затем, не поднимаясь от ног Лизы, скатал трубочкою свой чемоданчик, Лиза смотрела на него до такой степени тепло, что, казалось,
одного движения со стороны Помады было бы достаточно, чтобы она его расцеловала не совсем
только лишь дружеским поцелуем.
Так проводили время наши сокольницкие пустынники, как московское небо стало хмуриться, и в
одно прекрасное утро показался снежок. Снежок, конечно, был пустой,
только выпал и сейчас же растаял; но тем не менее он оповестил дачников, что зима стоит недалеко за Валдайскими горами. Надо было переезжать в город.
Впрочем, верила порче
одна кухарка, женщина, недавно пришедшая из села; горничная же, девушка, давно обжившаяся в городе и насмотревшаяся на разные супружеские трагикомедии,
только не спорила об этом при Розанове, но в кухне говорила: «Точно ее, барыню-то нашу, надо отчитывать: разложить, хорошенько пороть, да и отчитывать ей: живи, мол, с мужем, не срамничай, не бегай по чужим дворам.
Заведение уже было пусто;
только за
одним столиком сидели два человека, перед которыми стояла водка и ветчина с хреном.
Прошел для Розанова
один прелестный зимний месяц в холодном Петербурге, и он получил письмо, которым жена приглашала его возвратиться в Москву; прошел другой, и она приглашала его уже
только взять от нее хоть ребенка.
Я дождался, пока снова отняли доски от клетки львицы. Львица казалась спокойною. Прижавшись в заднем углу, она лежала, пригнув голову к лапам; она
только вздыхала и, не двигаясь ни
одним членом, тревожно бросала во все стороны взоры, исполненные в
одно и то же время и гордости и отчаянья.
— Нет, вы теперь объясните мне: согласны вы, чтобы гробовщики жили на
одном правиле с столярями? — приставал бас с другой стороны Лизиной комнаты. — Согласны, — так так и скажите. А я на это ни в жизнь, ни за что не согласен. Я сам доступлю к князю Суворову и к министру и скажу: так и так и извольте это дело рассудить, потому как ваша на все это есть воля. Как вам угодно, так это дело и рассудите, но
только моего на это согласия никакого нет.
Около остановившихся подвод вовсе не было видно ни
одного человека.
Только впереди слышались неистовые ругательства, хлопанье кнутьев и отчаянные возгласы, заглушавшие сердитые крики кучера, требовавшего дороги.
— Хороший, Анна Львовна, да
только все-таки лучше подождемте. Он может здесь бывать, но не жить пока… понимаете, пока мы не окрепли. А тогда всех, и его и всех, кто у него живет, всех примем. До тех пор вот Грабилину уступим три комнаты: он
один может платить за три.
Не спал в этом доме еще Белоярцев. Он проходил по своей комнате целую ночь в сильной тревоге. То он брал в руки
один готовый слепок, то другой, потом опять он бросал их и тоже
только перед утром совсем одетый упал на диван, не зная, как вести себя завтра.
В числе гостей были: Красин,
одна молодая дама, не живущая с мужем майорша Мечникова с молоденькою, шестнадцатилетнею сестрою,
только что выпущенною с пансионерской скамейки, Райнер с своим пансионом, Ревякин, некогда встретивший Лизу вместе с Прорвичем в гостинице «Италия», и два молодых человека, приведенных Красиным в качестве сторонних посетителей, которых надлежало убедить в превосходстве нового рода жизни.