Однажды слышит
русский пленный, // В горах раздался клик военный: // «В табун, в табун!» Бегут, шумят; // Уздечки медные гремят, // Чернеют бурки, блещут брони, // Кипят оседланные кони, // К набегу весь аул готов, // И дикие питомцы брани // Рекою хлынули с холмов // И скачут по брегам Кубани // Сбирать насильственные дани.
— Однако ж, я думаю, — отвечал хладнокровно полковник, — вы видали много
русских пленных офицеров, которые вовсе на скифов не походят?
Но кто в ночной тени мелькает? // Кто легкой тенью меж кустов // Подходит ближе, чуть ступает, // Всё ближе… ближе… через ров // Идет бредучею стопою?.. // Вдруг видит он перед собою: // С улыбкой жалости немой // Стоит черкешенка младая! // Дает заботливой рукой // Хлеб и кумыс прохладный свой, // Пред ним колена преклоняя. // И взор ее изобразил // Души порыв, как бы смятенной. // Но пищу принял
русский пленный // И знаком ей благодарил.
Он целый день по лесам, примыкавшим к большой дороге, следил за большим французским транспортом кавалерийских вещей и
русских пленных, отделившимся от других войск и под сильным прикрытием, как это было известно от лазутчиков и пленных, направлявшимся к Смоленску.
Неточные совпадения
— Хуже, потому как над евреями допущено изгаляться, поляки — вроде
пленные, а мы —
русские, казенные люди.
Разве найдется во всей России уголок, где б дали приют
русской, вдове
пленного француза?..
Остальную часть дня и всю ночь
пленные, под прикрытием тридцати казаков и такого же числа вооруженных крестьян, шли, почти не отдыхая. Перед рассветом Зарецкой сделал привал и послал в ближайшую деревню за хлебом; в полчаса крестьяне навезли всяких съестных припасов. Покормив и своих и неприятелей, Зарецкой двинулся вперед. Вскоре стали им попадаться наши разъезды, и часу в одиннадцатом утра они подошли, наконец, к аванпостам
русского авангарда.
— Но неужели и
русские так же, как испанцы, не станут щадить никого?.. Будут резать беззащитных
пленных? — спросила с приметным беспокойством Полина.
Наши приятели, распростясь с начальником отряда, отправились в дорогу и, догнав в четверть часа
пленных, были свидетелями восторгов кирасирского офицера. Покрывая поцелуями портрет своей любезной, он повторял: «Боже мой, боже мой! кто бы мог подумать, чтоб этот казак, этот варвар имел такую душу!.. О, этот
русской достоин быть французом! Il est Francais dans l'вame!» [Он француз в душе! (франц.)]