Неточные совпадения
Целый век он изжил таскаючись и
только лет с восемь приютился оседло, примостив себе кроватку в
одном порожнем стойле господской конюшни.
Только в
одной стороне две ветряные мельницы лениво махали своими безобразными крыльями.
— Этой науки, кажется, не ты
одна не знаешь. По-моему, жить надо как живется; меньше говорить, да больше делать, и еще больше думать; не быть эгоисткой, не выкраивать из всего
только одно свое положение, не обращая внимания на обрезки, да, главное дело, не лгать ни себе, ни людям. Первое дело не лгать. Людям ложь вредна, а себе еще вреднее. Станешь лгать себе, так всех обманешь и сама обманешься.
Разумеется, мать, больно ей было,
один сын
только, и того лишилась.
Верстовой столб представляется великаном и совсем как будто идет, как будто вот-вот нагонит; надбрежная ракита смотрит горою, и запоздалая овца, торопливо перебегающая по разошедшимся половицам моста, так хорошо и так звонко стучит своими копытками, что никак не хочется верить, будто есть люди, равнодушные к красотам природы, люди, способные то же самое чувствовать, сидя вечером на каменном порожке инвалидного дома, что чувствуешь
только, припоминая эти милые, теплые ночи, когда и сонная река, покрывающаяся туманной дымкой, <и> колеблющаяся возле ваших ног луговая травка, и коростель, дерущий свое горло на противоположном косогоре, говорят вам: «Мы все
одно, мы все природа, будем тихи теперь, теперь такая пора тихая».
Юстин Помада
только один раз горевал во все время университетского курса.
Особым расположением Помады пользовался
только один уездный врач, Дмитрий Петрович Розанов, лекарь cum euximia laude. [букв.: с высшей похвалой (лат.).]
— Ну, положим, что так,
только произошло это в Петре Лукиче разом, в
один прием.
Оба окна в комнате у Ольги Сергеевны были занавешены зелеными шерстяными занавесками, и
только в
одном уголок занавески был приподнят и приколот булавкой. В комнате был полусвет. Ольга Сергеевна с несколько расстроенным лицом лежала в кровати. Возле ее подушек стоял кругленький столик с баночками, пузыречками и чашкою недопитого чаю. В ногах, держась обеими руками за кровать, стояла Лиза. Глаза у нее были заплаканы и ноздерки раздувались.
Только один отец не брюзжит, а то все, таки решительно все.
Теперь
только, когда этот голос изобличил присутствие в комнате Помады еще
одного живого существа, можно было рассмотреть, что на постели Помады, преспокойно растянувшись, лежал человек в дубленом коротком полушубке и, закинув ногу на ногу, преспокойно курил довольно гадкую сигару.
Здесь свечечка оказывалась еще бессильнее при темных обоях комнаты.
Только один неуклюжий, запыленный чехол, окутывавший огромную люстру с хрустальными подвесками, невозможно выделялся из густого мрака, и из
одной щелки этого чехла на Помаду смотрел крошечный огненный глазок. Точно Кикимора подслушала Помадины думы и затеяла пошутить с ним: «Вот, мол, где я сижу-то: У меня здесь отлично, в этом пыльном шалашике».
Берег, на котором стоял город, был еще несколько круче, а противоположный берег уже почти совсем отлог, и с него непосредственно начиналась огромная, кажется,
только в
одной просторной России возможная, пойменная луговина.
И так счастливо, так преданно и так честно глядел Помада на Лизу, высказав свою просьбу заслонить ее больные глаза своими, что никто не улыбнулся. Все
только случайно взглянули на него, совсем с хорошими чувствами, и лишь
одна Лиза вовсе на него не взглянула, а небрежно проронила...
Только один старик Бахарев часто вздыхал и ворочался, лежа на мягком диване в кабинете Гловацкого.
За обед Помада сел, как семьянин. И за столом и после стола до самой ночи он чего-то постоянно тревожился, бросался и суетливо оглядывался, чем бы и как услужить Лизе. То он наливал ей воды, то подавал скамейку или, как
только она сходила с
одного места и садилась на другое, он переносил за нею ее платок, книгу и костяной ножик.
— Вы всё драматических этюдов отыскиваете, — продолжал он. — Влезьте вон в сердце наемщику-рекруту, да и посмотрите, что там порою делается. В простой, несложной жизни, разумеется, борьба проста, и видны
только одни конечные проявления, входящие в область уголовного дела, но это совсем не значит, что в жизни вовсе нет драмы.
Солнце, совсем спускаясь к закату, слабо освещало бледно-оранжевым светом окна и трепетно отражалось на противоположных стенах.
Одни комнаты были совершенно пусты, в других оставалась кое-какая мебель, закрытая или простынями, или просто рогожами.
Только одни кровати не были ничем покрыты и производили неприятное впечатление своими пустыми досками.
Она
только с большим трудом перенесла известие, что брат Ипполит, которого и она и отец с нетерпением ожидали к каникулам, арестован и попал под следствие по делу студентов, расправившихся собственным судом с некоторым барином, оскорбившим
одного из их товарищей.
Только одни листья прибрежных водорослей, то многоугольные, как листья «мать-и-мачеха», то длинные и остроконечные, как у некоторых видов пустынной пальмы, лениво покачивались, роскошничая на мелкой ряби тихо бежавшей речки.
— Все это так и есть, как я предполагал, — рассказывал он, вспрыгнув на фундамент перед окном, у которого работала Лиза, — эта сумасшедшая орала, бесновалась, хотела бежать в
одной рубашке по городу к отцу, а он ее удержал. Она выбежала на двор кричать, а он ей зажал рукой рот да впихнул назад в комнаты, чтобы люди у ворот не останавливались;
только всего и было.
Гловацкая, подав Лизе сухари, исправлявшие должность бисквитов, принесла шоколату себе и Помаде. В комнате началась беседа сперва о том, о сем и ни о чем, а потом о докторе. Но лишь
только Женни успела сказать Лизе: «да, это очень гадкая история!» — в комнату вбежал Петр Лукич, по-прежнему держа в
одной руке шпагу, а в другой шляпу.
Ни на висках, ни на темени у Саренки не было ни
одной волосинки, и
только из-под воротника по затылку откуда-то выползала довольно черная косица, которую педагог расстилал по всей голове и в виде лаврового венка соединял ее концы над низеньким лбом.
Здесь был
только зоологический Розанов, а был еще где-то другой, бесплотный Розанов, который летал то около детской кроватки с голубым ситцевым занавесом, то около постели, на которой спала женщина с расходящимися бровями, дерзостью и эгоизмом на недурном, но искаженном злостью лице, то бродил по необъятной пустыне, ловя какой-то неясный женский образ, возле которого ему хотелось упасть, зарыдать, выплакать свое горе и, вставши по
одному слову на ноги, начать наново жизнь сознательную, с бестрепетным концом в пятом акте драмы.
— Давно. Я всего
только два письма имел от него из Москвы;
одно вскоре после его отъезда, так в конце сентября, а другое в октябре; он на мое имя выслал дочери какие-то безделушки.
— Бог их знает. Я знаю
только одно, что мне очень жаль Лизу.
— Евгения Петровна! — начал опять еще покорнее Вязмитинов. — Я ведь ничего не прошу: я
только хотел бы услышать из ваших уст
одно,
одно слово, что вы не оттолкнете моего чувства.
Если, бывало, кому-нибудь из соседок доводилось, проходя мимо дома Давыдовской, увидать, как она стоит с длинным чубуком в
одной руке, а другою рукою обирает сухие листья с волкомерии, то соседка
только замечала: «а ведь Давыдовчихин муж-то, должно что, еще жив», и всякая совершенно довольствовалась этим предположением.
Ребенок, пососав несколько дней материнское молоко, отравленное материнским горем, зачах, покорчился и умер. Мария Райнер целые годы неутешно горевала о своем некрещеном ребенке и оставалась бездетною.
Только весною 1840 года она сказала мужу: «Бог услышал мою молитву: я не
одна».
Она
только один раз была весела и счастлива.
Розанов видел, что «черт»
одна из тех многочисленных личностей, которые обитают в Москве, целый век таясь и пресмыкаясь, и понимал, что этому созданию с вероятностью можно ожидать паспорта
только на тот свет; но как могли эти ручищи свертывать и подклеивать тонкую папиросную гильзу — Розанов никак не мог себе вообразить, однако же ничего не сказал угрюмому Арапову.
Райнер все стоял, прислонясь к столу и скрестя на груди свои сильные руки; студент и Барилочка сидели молча, и
только один Арапов спорил с Ярошиньским.
Сусанна росла недовольною Коринной у
одной своей тетки, а Вениамин, обличавший в своем характере некоторую весьма раннюю нетерпимость, получал от родительницы каждое первое число по двадцати рублей и жил с некоторыми военными людьми в
одном казенном заведении. Он оттуда каким-то образом умел приходить на университетские лекции, но к матери являлся
только раз в месяц. Да, впрочем, и сама мать стеснялась его посещениями.
Розанов
только мог разобрать, что этот голос произносил: «Звонок дзынь, влетает
один: il est mort; [Он мертв (франц.).] опять дзынь, — другой: il est mort, и еще, и еще. Полноте, говорю, господа, вы мне звонок оборвете».
— Я, мой милый Райнер, — начала она, оживляясь и слегка дергаясь на стуле, —
только что рассказывала, как мне приносили весть.
Только что я встала и еще не была одета, как вдруг «дзынь», входит
один: «il est mort»; потом другой…
— Говорила? Да, это ужасно было, — обратилась она к Розанову. —
Только один взойдет, другой «дзынь», — il est mort, а по улицам люди, люди, люди…
Маркиза понеслась зря. Все ее слушали, кто удерживая смех, кто с изумлением, и
только одна Рогнеда Романовна, по долгу дружбы, с восторгом, да Малек-Адель — с спокойною важностью, точно барышня вырезала его из картинки и приставила дыбки постоять у стенки. А Белоярцев, смиренно пригнувшись к уху Арапова, слегка отпрукивал маркизу, произнося с расстановкой: «тпру, тпру, тпрусь, милочка, тпрусь».
Искренно ответили
только Арапов и Бычков, назвавшие себя прямо красными. Остальные, даже не исключая Райнера, играли словами и выходили какими-то пестрыми. Неприкосновенную белизну сохранили
одни феи, да еще Брюхачев с Белоярцевым не солгали. Первый ничего не ответил и целовал женину руку, а Белоярцев сказал, что он в жизни понимает
только одно прекрасное и никогда не будет принадлежать ни к какой партии.
Только одна старушка, держа ладонь на груди у другой старушки, стесняясь, шептала: «по розовому песочку и алые веточки, — очень хороши пошли ситцы».
Пусть приют для младенцев будет,
только при этих-то порядках это все грех
один.
— Или адресные билеты, — зачинал другой. — Что это за билеты? Склыка
одна да беспокойство. Нет, это не так надо устроить! Это можно устроить в два слова по целой России, а не то что здесь да в Питере,
только склыка
одна. Деньги нужны — зачем не брать,
только с чего ж бы и нас не спросить.
— Да Лиза с матерью пошли квартирку тут
одну посмотреть, а Соня сейчас
только поехала. Я думал, вы ее встретили.
— К воскресным школам! Нет, нам надо дело делать, а они частенько там… Нет, мы сами по себе. Вы
только идите со мною к Беку, чтоб не заподозрил, что это я
один варганю. А со временем я вам дам за то кафедру судебной медицины в моей академии.
Только нет, — продолжал он, махнув весело рукою, — вы неисправимы. Бегучий господин. Долго не посидите на
одном месте. Провинция да идеализм загубили вас.
Только одно усиленное старание Лобачевского работать по больнице за себя и Розанова избавляло последнего от дурных последствий его крайней неглижировки службой.
— Не беспокойтесь, — отвечал надзиратель. — Я
только боюсь
одного.
— Ну да,
только одни свои.
В двух окнах ближе к старинному крыльцу светилось, а далее в окнах было совсем черно, и
только в
одном из них вырезалась слабая полоска света, падавшего из какого-то другого помещения.
— Да как же не ясно? Надо из ума выжить, чтоб не видать, что все это безумие. Из раскольников, смирнейших людей в мире, которым дай
только право молиться свободно да верить по-своему, революционеров посочинили. Тут… вон… общину в коммуну перетолковали: сумасшествие, да и
только! Недостает, чтоб еще в храме Божием манифестацию сделали: разные этакие афиши, что ли, бросили… так народ-то еще
один раз кулаки почешет.
Все это слабо освещалось
одною стеариновою свечкою, стоявшею перед литографическим камнем, за которым на корточках сидел Персиянцев. При этом слабом освещении, совершенно исчезавшем на темных стенах погреба и
только с грехом пополам озарявшем камень и работника, молодой энтузиаст как нельзя более напоминал собою швабского поэта, обращенного хитростью Ураки в мопса и обязанного кипятить горшок у ведьмы до тех пор, пока его не размопсит совершенно непорочная девица.
«Где же ум был? — спрашивал он себя, шагая по комнате. — Бросил
одну прорву, попал в другую, и все это даже не жалко, а
только смешно и для моих лет непростительно глупо. Вон диссертация валяется… а дома Варинька…»