Неточные совпадения
—
Кто это
у тебя глупый человек? — спросила,
не оборачиваясь, игуменья.
—
Кто ж это вам сказал, что здесь ничего
не делают?
Не угодно ли присмотреться самой-то тебе поближе. Может быть, здесь еще более работают, чем где-нибудь.
У нас каждая почти одним своим трудом живет.
Жил он
у дяди в каморке, иногда обедал, а иногда нет, участия
не видал ни от
кого и был постоянным предметом насмешек за свою неуклюжесть и необычайную влюбчивость, обыкновенно весьма неудачную.
Все уездные любители церковного пения обыкновенно сходились в собор к ранней обедне, ибо Никон Родионович всегда приходили помолиться за ранней, и тут пели певчие. Поздней обедни Никон Родионович
не любили и ядовито замечали, что к поздней обедне только ходят приказничихи хвастаться,
у кого новые башмаки есть.
«
Кто бы эта такая? — подумала Лиза. — Женни? Нет, это
не Женни; и лошадь
не их, и
у Женни нет белого бурнуса. Охота же ехать в такую жару!» — подумала она и,
не тревожа себя дальнейшими догадками, спокойно начала зашивать накрепко вметанную полоску китового уса.
Кто-то распустил слух, что эта косица вовсе
не имеет своего начала на голове Саренки, но что
у него есть очень хороший, густой хвост, который педагог укладывает кверху вдоль своей спины и конец его выпускает под воротник и расстилает по черепу.
Райнер говорил, что в Москве все ненадежные люди, что он ни в
ком не видит серьезной преданности и что, наконец,
не знает даже, с чего начинать. Он рассказывал, что был
у многих из известных людей, но что все его приняли холодно и даже подозрительно.
Он еще завернул раза три к маркизе и всякий раз заставал
у нее Сахарова. Маркиза ему искала места. Розанову она тоже взялась протежировать и отдала ему самому письмо для отправления в Петербург к одному важному лицу. Розанов отправил это письмо, а через две недели к нему заехал Рациборский и привез известие, что Розанов определен ординатором при одной гражданской больнице; сообщая Розанову это известие, Рациборский ни одним словом
не дал почувствовать Розанову,
кому он обязан за это определение.
— Извините, сударыня:
у меня много дела. Я вам сказал, что людей, которых ни в чем
не обвиняют, нельзя сажать под арест. Это, наконец, запрещено законом, а я вне закона
не вправе поступать. Вперед мало ли
кто что может сделать:
не посажать же под арест всех. Повторяю вам, это запрещено законом.
— А-а! То-то вы Помаду
не хвалите. Фотограф-жид приезжал; я ему пять целковых дал и работки кое
у кого достал, — он и сделал.
Помада в это время жил
у одной хозяйки с Бертольди и несколькими студентами, а Розанов вовсе
не хотел теперь встречаться ни с
кем и тем более с Бертольди.
Это было такое бесхитростное время, в которое изолировавшийся кружок, толковавший об общественных реформах,
не видал ничего
у себя под носом и легко подчинялся каждому,
кто бы захотел подумать и, изловчившись, покрепче схватить его за нос.
— Хороший, Анна Львовна, да только все-таки лучше подождемте. Он может здесь бывать, но
не жить пока… понимаете, пока мы
не окрепли. А тогда всех, и его и всех,
кто у него живет, всех примем. До тех пор вот Грабилину уступим три комнаты: он один может платить за три.
А главное, все твердилось о труде: о форме труда, о правильном разделении труда, о выгодах ассоциационной жизни, о равномерном разделе заработков, а самого труда производилось весьма мало, и заработков ни
у кого, кроме Белоярцева, Прорвича и Кавериной,
не было никаких.
— Как
не худо, помилуйте, — отвечала в один голос прислуга, —
не знаем,
у кого живем и
кого слушаться.
По болезни Райнера ни
у кого из женщин
не было никакой работы; сам Белоярцев, находясь в тревоге, тоже ничего
не сделал в этот месяц; прислуга отошла, и вновь никого нельзя было нанять.
— Да как же, матушка барышня. Я уж
не знаю, что мне с этими архаровцами и делать. Слов моих они
не слушают, драться с ними
у меня силушки нет, а они всё тащат, всё тащат:
кто что зацепит, то и тащит. Придут будто навестить, чаи им ставь да в лавке колбасы на книжечку бери, а оглянешься — кто-нибудь какую вещь зацепил и тащит. Стану останавливать, мы, говорят, его спрашивали. А его что спрашивать! Он все равно что подаруй бесштанный. Как дитя малое, все
у него бери.
— Да
кто лечит? Сулима наш прописывает. Вот сейчас перед вашим приходом чуть с ним
не подралась: рецепт прописал, да смотрю, свои осматки с ног скидает, а его новые сапожки надевает. Вам, говорит, пока вы больны, выходить некуда. А он молчит. Ну что же это такое: последние сапожонки, и то
у живого еще с ног волокут! Ведь это ж аспиды, а
не люди.
Отчего ж
у меня
не болит?» Кто-нибудь приедет и расскажет, что нынче на Невском на торцах очень лошади падают; Белоярцев и тут остановит и скажет: «Падают!
— Дмитрий Петрович! — были первые слова, обращенные ею к Розанову. — Вы мой старый приятель, и я к вам могу обратиться с таким вопросом, с которым
не обратилась бы ни к
кому. Скажите мне, есть
у вас деньги?
— Я вам говорила, что мне нужны деньги. Просить взаймы я
не хочу ни
у кого, да и
не даст никто; ведь никому же
не известно, что
у меня есть состояние.
Неточные совпадения
А уж Тряпичкину, точно, если
кто попадет на зубок, берегись: отца родного
не пощадит для словца, и деньгу тоже любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько
у меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка ты мне теперь! Посмотрим,
кто кого!
Анна Андреевна. Ну, скажите, пожалуйста: ну,
не совестно ли вам? Я на вас одних полагалась, как на порядочного человека: все вдруг выбежали, и вы туда ж за ними! и я вот ни от
кого до сих пор толку
не доберусь.
Не стыдно ли вам? Я
у вас крестила вашего Ванечку и Лизаньку, а вы вот как со мною поступили!
Трудись!
Кому вы вздумали // Читать такую проповедь! // Я
не крестьянин-лапотник — // Я Божиею милостью // Российский дворянин! // Россия —
не неметчина, // Нам чувства деликатные, // Нам гордость внушена! // Сословья благородные //
У нас труду
не учатся. //
У нас чиновник плохонький, // И тот полов
не выметет, //
Не станет печь топить… // Скажу я вам,
не хвастая, // Живу почти безвыездно // В деревне сорок лет, // А от ржаного колоса //
Не отличу ячменного. // А мне поют: «Трудись!»
У батюшки,
у матушки // С Филиппом побывала я, // За дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, // Что год, то дети: некогда // Ни думать, ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К
кому оно привяжется, // До смерти
не избыть!
Г-жа Простакова. Я, братец, с тобою лаяться
не стану. (К Стародуму.) Отроду, батюшка, ни с
кем не бранивалась.
У меня такой нрав. Хоть разругай, век слова
не скажу. Пусть же, себе на уме, Бог тому заплатит,
кто меня, бедную, обижает.