Неточные совпадения
Всё ведь, говорю, люди, которые смотрят
на жизнь совсем не так, как наше купечество, да даже и дворянство, а посмотри, какого о них мнения
все?
— А как же! Он сюда за мною должен заехать: ведь искусанные волком не ждут, а завтра к обеду назад и сейчас ехать с исправником. Вот вам и
жизнь, и естественные, и всякие другие науки, — добавил он, глядя
на Лизу. — Что и знал-то когда-нибудь, и то
все успел семь раз позабыть.
— И должен благодарить, потому что эта идеальность тебя до добра не доведет. Так вот и просидишь
всю жизнь на меревском дворе, мечтая о любви и самоотвержении, которых
на твое горе здесь принять-то некому.
Женни при этом обыкновенно работала, а Петр Лукич или растирал в блюдце грушевою ложечкою нюхательный табак, или, подперши ладонями голову, молча глядел
на Женни, заменившую ему
все радости в
жизни.
В своей чересчур скромной обстановке Женни, одна-одинешенька, додумалась до многого. В ней она решила, что ее отец простой, очень честный и очень добрый человек, но не герой, точно так же, как не злодей; что она для него дороже
всего на свете и что потому она станет жить только таким образом, чтобы заплатить старику самой теплой любовью за его любовь и осветить его закатывающуюся
жизнь. «
Все другое
на втором плане», — думала Женни.
Не говоря о докторе, Вязмитинов больше
всех прочих отвечал симпатиям Женни. В нем ей нравилась скромность, спокойствие воззрений
на жизнь и сердечное сожаление о людях, лишних
на пиру
жизни, и о людях, ворующих пироги с жизненного пира.
«Лиза чту! — размышляла Женни, заправив соус и снова сев под своим окошком, — Лизе
все бы это ни
на что не годилось, и ничто ее не остановило бы. Она только напрасно думала когда-то, что моя
жизнь на что-нибудь ей пригодилась бы».
— Да, считаю, Лизавета Егоровна, и уверен, что это
на самом деле. Я не могу ничего сделать хорошего: сил нет. Я ведь с детства в каком-то разладе с
жизнью. Мать при мне отца поедом ела за то, что тот не умел низко кланяться; молодость моя прошла у моего дяди, такого нравственного развратителя, что и нет ему подобного. Еще тогда
все мои чистые порывы повытоптали. Попробовал полюбить
всем сердцем… совсем черт знает что вышло.
Вся смелость меня оставила.
— И еще… — сказала Лиза тихо и не смотря
на доктора, — еще… не пейте, Розанов. Работайте над собой, и вы об этом не пожалеете:
все будет,
все придет, и новая
жизнь, и чистые заботы, и новое счастье. Я меньше вас живу, но удивляюсь, как это вы можете не видеть ничего впереди.
Сравнивая по временам здешнюю
жизнь с своею уездною, Розанов находил, что тут живется гораздо потруднее, и переполнялся еще большим почтением и благодарностью к Нечаю и особенно к его простодушной жене. С ней они с первого же дня стали совершенно своими людьми и доверчиво болтали друг с другом обо
всем, что брело
на ум.
После этих похорон в
жизни Райнеров произошла большая перемена. Старик как-то осунулся и неохотно занимался с сыном. В дом переехала старушка-бабушка, забывшая счет своим годам, но отсутствие Марьи Михайловны чувствовалось
на каждом шагу. Более
всех отдавалось оно в сердце молодого Райнера.
Рогнеда Романовна не могла претендовать ни
на какое первенство, потому что в ней надо
всем преобладало чувство преданности, а Раиса Романовна и Зоя Романовна были особы без речей. Судьба их некоторым образом имела нечто трагическое и общее с судьбою Тристрама Шанди. Когда они только что появились близнецами
на свет, повивальная бабушка, растерявшись, взяла вместо пеленки пустой мешочек и обтерла им головки новорожденных. С той же минуты младенцы сделались совершенно глупыми и остались такими
на целую
жизнь.
Розанову даже становилось весело, и он, забывая
все тревоги, радовался, что через несколько часов он снова будет с семьею, и потом пойдет тихая, осмысленная
жизнь на пользу ребенка, и т. п.
Это объяснялось тем, что маркиза сделала визит Ольге Сергеевне и, встретясь здесь с Варварой Ивановной Богатыревой, очень много говорила о себе, о людях, которых она знала, о преследованиях, которые терпела от правительства в течение
всей своей
жизни и, наконец, об обществе, в котором она трудится
на пользу просвещения народа.
Навестив еще раза два дачниц, Розанов прельстился их
жизнью и решил сам перебраться из города. Он раздобылся за недорогую цену
на все лето незавидною верховою лошадкою, чтобы ездить в больницу, и поселился в Сокольниках, неподалеку от Полиньки.
— Слушайте, Бахарева, что я написала, — сказала она, вставши, и прочла вслух следующее: «Мы живем самостоятельною
жизнью и, к великому скандалу
всех маменек и папенек, набираем себе знакомых порядочных людей. Мы знаем, что их немного, но мы надеемся сформировать настоящее общество. Мы войдем в сношения с Красиным, который живет в Петербурге и о котором вы знаете: он даст нам письма. Метя
на вас только как
на порядочного человека, мы предлагаем быть у нас в Богородицком, с того угла в доме Шуркина». Хорошо?
— Я сейчас, — продолжал нараспев Калистратов, — раз, два, рукою за дверцу, а она ко мне
на руки. Крохотная такая и
вся разодетая, как херувимчик. «Вы, говорит, мой спаситель; я вам
жизнью обязана. Примите, говорит, от меня это
на память». Видишь там ее портрет?
— Нет, вы теперь объясните мне: согласны вы, чтобы гробовщики жили
на одном правиле с столярями? — приставал бас с другой стороны Лизиной комнаты. — Согласны, — так так и скажите. А я
на это ни в
жизнь, ни за что не согласен. Я сам доступлю к князю Суворову и к министру и скажу: так и так и извольте это дело рассудить, потому как ваша
на все это есть воля. Как вам угодно, так это дело и рассудите, но только моего
на это согласия никакого нет.
Лиза оставалась неподвижною одна-одинешенька в своей комнате. Мертвая апатия, недовольство собою и
всем окружающим, с усилием подавлять
все это внутри себя, резко выражались
на ее болезненном личике. Немного нужно было иметь проницательности, чтобы, глядя
на нее теперь, сразу видеть, что она во многом обидно разочарована и ведет свою странную
жизнь только потому, что твердо решилась не отставать от своих намерений — до последней возможности содействовать попытке избавиться от семейного деспотизма.
Егор Николаевич Бахарев, скончавшись
на третий день после отъезда Лизы из Москвы, хотя и не сделал никакого основательного распоряжения в пользу Лизы, но, оставив
все состояние во власть жены, он, однако, успел сунуть Абрамовне восемьсот рублей, с которыми старуха должна была ехать разыскивать бунтующуюся беглянку, а жену в самые последние минуты неожиданно прерванной
жизни клятвенно обязал давать Лизе до ее выдела в год по тысяче рублей, где бы она ни жила и даже как бы ни вела себя.
По диванам и козеткам довольно обширной квартиры Райнера расселились: 1) студент Лукьян Прорвич, молодой человек, недовольный университетскими порядками и желавший утверждения в обществе коммунистических начал, безбрачия и вообще естественной
жизни; 2) Неофит Кусицын, студент, окончивший курс, — маленький, вострорыленький, гнусливый человек, лишенный средств совладать с своим самолюбием, также поставивший себе обязанностью написать свое имя в ряду первых поборников естественной
жизни; 3) Феофан Котырло, то, что поляки характеристично называют wielke nic, [Букв.: великое ничто (польск.).] — человек, не умеющий ничего понимать иначе, как понимает Кусицын, а впрочем, тоже коммунист и естественник; 4) лекарь Сулима, человек без занятий и без определенного направления, но с непреодолимым влечением к бездействию и покою; лицом черен, глаза словно две маслины; 5) Никон Ревякин, уволенный из духовного ведомства иподиакон, умеющий везде пристроиваться
на чужой счет и почитаемый неповрежденным типом широкой русской натуры; искателен и не прочь действовать исподтишка против лучшего из своих благодетелей; 6) Емельян Бочаров, толстый белокурый студент, способный
на все и ничего не делающий; из
всех его способностей более других разрабатывается им способность противоречить себе
на каждом шагу и не считаться деньгами, и 7) Авдотья Григорьевна Быстрова, двадцатилетняя девица, не знающая, что ей делать, но полная презрения к обыкновенному труду.
— Какие вы
все несчастные! Боже мой, боже мой! как посмотрю я
на вас, сердце мое обливается кровью: тому так, другому этак, — каждый из вас не
жизнь живет, а муки оттерпливает.