Неточные совпадения
Верстовой столб представляется великаном и совсем как будто идет, как будто вот-вот нагонит; надбрежная ракита смотрит горою, и запоздалая овца, торопливо перебегающая по разошедшимся половицам моста, так хорошо и так звонко стучит своими копытками, что никак не хочется
верить, будто
есть люди, равнодушные к красотам природы, люди, способные то же самое чувствовать, сидя вечером на каменном порожке инвалидного дома, что чувствуешь только, припоминая эти милые, теплые ночи, когда и сонная река, покрывающаяся туманной дымкой, <и> колеблющаяся возле ваших ног луговая травка, и коростель, дерущий свое горло на противоположном косогоре, говорят вам: «Мы все одно, мы все природа,
будем тихи теперь, теперь такая пора тихая».
В описываемую нами эпоху, когда ни одно из смешных и, конечно, скоропреходящих стремлений людей, лишенных серьезного смысла, не проявлялось с нынешнею резкостью, когда общество слепо
верило Белинскому, даже в том, например, что «самый почтенный мундир
есть черный фрак русского литератора», добрые люди из деморализованных сынов нашей страны стремились просто к добру.
— Да, по-моему,
есть их собственная драма.
Поверьте, бабы коробьинские отлично входят в борьбу убийцы, а мы в нее не можем войти.
Мне одно понятно, что все эти теории или вытягивают чувства, или обрубают разум, а я
верю, что человечество не
будет счастливо, пока не открыто
будет средство жить по чистому разуму, не подавляя присущего нашей натуре чувства.
—
Поверьте, мой друк, как это никогда
будет.
— Знаменитость! (франц.).] другие же просто говорили, что маркиза любила Оничку более всех потому, что он
был ее первенец, и этому можно
верить, потому что родительская нежность маркизы к Оничке нимало не пострадала даже после того, когда московский пророк Иван Яковлевич назвал его «ослицей вааловой».
Рогнеда Романовна от природы
была очень правдива, и, может
быть, она не лгала даже и в настоящем случае, но все-таки ей нельзя
было во всем
верить на слово, потому что она
была женщина «политичная». — Давно известно, что в русском обществе недостаток людей политических всегда щедро вознаграждался обилием людей политичных, и Рогнеда Романовна
была одним из лучших экземпляров этого завода.
— У всякого
есть свой царь в голове, говорится по-русски, — заметил Стрепетов. — Ну, а я с вами говорю о тех, у которых свой царь-то в отпуске. Вы ведь их знаете, а Стрепетов старый солдат, а не сыщик, и ему, кроме плутов и воров, все
верят.
— Мне
будет странно говорить вам, Александр Павлович, что я ведь сам опальный. Я без мала почти то же самое часто рассказываю. До студентской истории я
верил в общественное сочувствие; а с тех пор я вижу, что все это сочувствие
есть одна модная фраза.
Лиза вспыхнула; она жарко вступилась за Розанова и смело настаивала, что этого не может
быть. Ей не очень
верили, но все-таки она в значительной мере противодействовала безапелляционному обвинению Райнера и Розанова в шпионстве.
То она твердо отстаивала то, в чем сама сомневалась; то находила удовольствие оставлять под сомнением то, чему
верила; читала много и жаловалась, что все книги глупы; задумывалась и долго смотрела в пустое поле, смотрела так, что не
было сомнения, как ей жаль кого-то, как ей хотелось бы что-то облегчить, поправить, — и сейчас же на языке насмешка, часто холодная и неприятная, насмешка над чувством и над людьми чувствительными.
— То-то и дело, — заметила Ступина. — Если бы вы
были добрее, так и несчастий бы стольких не
было, и мы бы вам
верили.
— Да что это вы говорите, — вмешалась Бертольди. — Какое же дело кому-нибудь
верить или не
верить. На приобретение ребенка
была ваша воля, что ж, вам за это деньги платить, что ли? Это, наконец, смешно! Ну, отдайте его в воспитательный дом. Удивительное требование: я рожу ребенка и в награду за это должна получать право на чужой труд.
Поверьте, что они вам
будут не под силу.
— Пишите без излишней скромности: если вы
будете бояться их, они вам не
поверят.
— Я, социалист Райнер, я, Лизавета Егоровна, от всей души желаю, чтобы так или иначе скорее уничтожилась жалкая смешная попытка, профанирующая учение, в которое я
верю. Я, социалист Райнер,
буду рад, когда в Петербурге не
будет ДомаСогласия. Я благословлю тот час, когда эта безобразная, эгоистичная и безнравственная куча самозванцев разойдется и не станет мотаться на людских глазах.
— Мне давно надоело жить, — начал он после долгой паузы. — Я пустой человек… ничего не умел, не понимал, не нашел у людей ничего. Да я… моя мать
была полька… А вы… Я недавно слышал, что вы в инсуррекции… Не
верил… Думал, зачем вам в восстание? Да… Ну, а вот и правда… вот вы смеялись над национальностями, а пришли умирать за них.
— Ну, как вам сказать: нет, это не все равно! А лучше, не поручите ли вы этого дела мне?
Поверьте, это
будет гораздо лучше.
Неточные совпадения
Иной городничий, конечно, радел бы о своих выгодах; но,
верите ли, что, даже когда ложишься спать, все думаешь: «Господи боже ты мой, как бы так устроить, чтобы начальство увидело мою ревность и
было довольно?..» Наградит ли оно или нет — конечно, в его воле; по крайней мере, я
буду спокоен в сердце.
А князь опять больнехонек… // Чтоб только время выиграть, // Придумать: как тут
быть, // Которая-то барыня // (Должно
быть, белокурая: // Она ему, сердечному, // Слыхал я, терла щеткою // В то время левый бок) // Возьми и брякни барину, // Что мужиков помещикам // Велели воротить! //
Поверил! Проще малого // Ребенка стал старинушка, // Как паралич расшиб! // Заплакал! пред иконами // Со всей семьею молится, // Велит служить молебствие, // Звонить в колокола!
Не
верьте, православные, // Привычке
есть предел: // Нет сердца, выносящего // Без некоего трепета // Предсмертное хрипение, // Надгробное рыдание, // Сиротскую печаль!
Стародум.
Поверь мне, всякий найдет в себе довольно сил, чтоб
быть добродетельну. Надобно захотеть решительно, а там всего
будет легче не делать того, за что б совесть угрызала.
Верь мне, что наука в развращенном человеке
есть лютое оружие делать зло.