Неточные совпадения
— Что мне, мой
друг, нападать-то! Она мне не враг, а своя, родная. Мне вовсе не приятно, как
о ней пустые-то языки благовестят.
— Что-о! в
другой монастырь?
— Да, не все, — вздохнув и приняв угнетенный вид, подхватила Ольга Сергеевна. — Из нынешних институток есть такие, что, кажется, ни перед чем и ни перед кем не покраснеют.
О чем прежние и думать-то, и рассуждать не умели, да и не смели, в том некоторые из нынешних с старшими зуб за зуб. Ни советы им, ни наставления, ничто не нужно. Сами всё больше
других знают и никем и ничем не дорожат.
Одни решили, что она много
о себе думает;
другие, что она ехидная-преехидная: все молчит да выслушивает; третьи даже считали ее на этом же основании интриганкой, а четвертые, наконец, не соглашаясь ни с одним из трех вышеприведенных мнений, утверждали, что она просто дура и кокетка.
— Вы это что
о нас с Лизой распускаете, Юстин Феликсович? — спрашивала на
другой день Гловацкая входящего Помаду.
Ни с кем
другим Женни не говорила
о Лизе.
С пьяными людьми часто случается, что, идучи домой, единым Божиим милосердием хранимы, в одном каком-нибудь расположении духа они помнят, откуда они идут, а взявшись за ручку двери, неожиданно впадают в совершенно
другое настроение или вовсе теряют понятие
о всем, что было с ними прежде, чем они оперлись на знакомую дверную ручку. С трезвыми людьми происходит тоже что-то вроде этого. До двери идет один человек, а в дверь ни с того ни с сего войдет
другой.
Гловацкая, подав Лизе сухари, исправлявшие должность бисквитов, принесла шоколату себе и Помаде. В комнате началась беседа сперва
о том,
о сем и ни
о чем, а потом
о докторе. Но лишь только Женни успела сказать Лизе: «да, это очень гадкая история!» — в комнату вбежал Петр Лукич, по-прежнему держа в одной руке шпагу, а в
другой шляпу.
— Уехать, работать, оставить ее в покое, заботиться
о девочке.
Другой мир,
другие люди,
другая обстановка, все это вас оживит. Стыдитесь, Дмитрий Петрович! Вы хуже Помады, которого вы распекаете. Вместо того чтобы выбиваться, вы грязнете, тонете, пьете водку… Фуй!
— Нет, не все равно; мой отец болен, может быть опасен, и вы в такую минуту вызываете меня на ответ
о… личных чувствах. Я теперь должна заботиться об отце, а не…
о чем
другом.
Дарью Афанасьевну очень огорчала такая каторжная жизнь мужа. Она часто любила помечтать, как бы им выбиться из этой проклятой должности, а сам Нечай даже ни
о чем не мечтал. Он вез как ломовая лошадь, которая, шатаясь и дрожа, вытягивает воз из одного весеннего зажора, для того чтобы попасть с ним в
другой, потому что свернуть в сторону некуда.
Пастор одною рукою оперся
о плечо гренадера, а
другою взял за руку сына.
Пастор взглянул на блестящую, алмазную митру горы, сжал ручонку сына и, опершись
другою рукою
о плечо гренадера, спокойно стал у столба над выкопанною у него ямою.
Это была русская женщина, поэтически восполняющая прелестные типы женщин Бертольда Ауэрбаха. Она не была второю Женни, и здесь не место говорить
о ней много; но автор, находясь под неотразимым влиянием этого типа, будет очень жалеть, если у него не достанет сил и уменья когда-нибудь в
другом месте рассказать, что за лицо была Марья Михайловна Райнер, и напомнить ею один из наших улетающих и всеми позабываемых женских типов.
Уйдя с Ульрихом Райнером после ужина в его комнату, он еще убедительнее и жарче говорил с ним
о других сторонах русской жизни, далеко забрасывал за уши свою буйную гриву, дрожащим, нервным голосом, с искрящимися глазами развивал старику свои молодые думы и жаркие упования.
О ля!
о ля!
До
другой девчины.
Старшею феею, по званию, состоянию и общественному положению, была маркиза де Бараль. У нее был соединенный герб. В одной стороне щита были изображены колчан со стрелами и накрест татарская нагайка, а в
другой вертел. Первая половина щита свидетельствовала
о какой-то услуге, оказанной предком маркизы, казанским татарином Маймуловым, отцу Ивана IV, а вторая должна была символически напоминать, что какой-то предок маркизиного мужа накормил сбившегося с дороги короля Людовика Святого.
За обедом все шли толки
о квартире или держался
другой общий разговор
о предметах, весьма интересных.
Другим Лиза не понравилась. Брюхачев сказал
о ней, что это сверчок, а Белоярцев буркнул: «карандаш».
На этих собраниях бывали: Розанов, Арапов, Райнер, Слободзиньский, Рациборский и многие
другие. Теперь маркиза уже не начинала разговора с «il est mort» или «толпа идет, и он идет». Она теперь говорила преимущественно
о жандармах, постоянно окружающих ее дом.
Дни шли за днями; дом маркизин заметно пустел, феи хотя продолжали презрительно говорить об одной партии, но столь же презрительно и даже еще более презрительно отзывались и
о другой.
Углекислый либерализм поступал иначе. Дорожа правом говорить
о своем беспристрастии и
других качествах, отличающих людей высшего развития, он торжественно восстановил доброе имя Розанова, и напрасно тот избегал встреч с углекислыми: здесь ему готовы были честь и место.
В опустевших домах теперь пошла новая жизнь. Розанов, проводив Бахаревых, в тот же день вечером зашел к Лизе и просидел долго за полночь. Говорили
о многом и по-прежнему приятельски, но не касались в этих разговорах
друг друга.
В Полиньке некоторые губернские власти приняли участие, наскоро свертели передачу ее гостиницы
другому лицу, а ее самоё с ребенком выпроводили из города. Корнету же Калистратову было объявлено, что если он хоть мало-мальски будет беспокоить свою жену, то немедленно будет начато дело
о его жестоком обращении с нею и
о неоднократном его покушении на жизнь ребенка.
Настаивала Бертольди на этом до тех пор, пока Лиза, думая
о чем-то
другом, проговорила: «Да делайте, Бертольди, как знаете».
—
О тебе, брат, часто, часто мы вспоминали: на твоем месте теперь такой лекаришка… гордый, интересан. Раз не заплати —
другой не поедет.
— Да, я тогда принимала вас совсем за
другого человека; а вы вовсе не то, что я
о вас думала.
В этих ночных беседах ни она, ни он никогда не говорили
о своем будущем, но незаметно для них самих самым тщательным образом рассказали
друг другу свое прошедшее. Перед Розановым все более и более раскрывалась нежная душа Полиньки, а в Полиньке укреплялось сожаление к доктору.
Долго шли они молча; зашли в какой-то трактирчик, попили там чайку, ни
о чем не говоря
Друг с
другом, и вышли.
Мой дед был птичный охотник. Я спал у него в большой низенькой комнате, где висели соловьи. Наши соловьи признаются лучшими в целой России. Соловьи
других мест не умеют так хорошо петь
о любви,
о разлуке и обо всем,
о чем сложена соловьиная песня.
— Ну, господа, а
другие вопросы, — возгласила Бертольди и, вынув из кармана бумажку, начала читать: — «Вопрос первый:
о прислуге,
о ее правах и обязанностях в ассоциации, как ее сочленов».
— А вы отшельницей живете, скрываетесь. Мы с Женни сейчас же отыскали
друг друга, а вы!.. Целые годы в одном городе, и не дать
о себе ни слуху ни духу. Делают так добрые люди?
Или
другой раз Николай Степанович начинал речь с вопроса
о том, как записан Полинькин ребенок?
— Позвольте, господа, — начал он, — я думаю, что никому из нас нет дела до того, как кто поступит с своими собственными деньгами. Позвольте, вы, если я понимаю, не того мнения
о нашей ассоциации. Мы только складываемся, чтобы жить дешевле и удобнее, а не преследуем
других идей.
Лизы никогда не было дома. На вопросы, которые Белоярцев предлагал
о ней
другим, ему отвечали, что Лиза теперь занята, что она днюет и ночует у Райнера, но что она непременно их оставит.
Я хочу говорить не
о себе, а
о вас и, устранив на время все личные счеты, буду с вами объясняться просто как член известной ассоциации с
другим членом той же ассоциации.
— Знаете что? — говорил он ей в
другой раз, уже нажужжав в уши
о ее талантах. — Оденьтесь попроще; возьмите у Марфы ее платье, покройтесь платочком, а я надену мою поддевку и пойдемте смотреть народные сцены. Я уверен, что вы завтра же захотите писать и напишете отлично.
На
другое утро Помада явился к Розанову. Он был, по обыкновению, сердечен и тепел, но Розанову показалось, что он как-то неспокоен и рассеян. Только
о Лизе он расспрашивал со вниманием, а ни город, ни положение всех
других известных ему здесь лиц не обращали на себя никакого его внимания.
В одном месте, подрывшись под стенку стога, два человека, стуча зуб
о зуб, изредка шепотом обмениваются
друг с
другом отрывочными фразами.