Неточные совпадения
— Этой науки, кажется, не ты одна не знаешь. По-моему, жить надо как живется; меньше говорить, да больше
делать, и еще больше думать; не быть эгоисткой, не выкраивать из всего только одно свое положение, не обращая внимания на обрезки, да, главное
дело, не лгать ни себе, ни людям. Первое
дело не лгать. Людям ложь вредна, а себе еще вреднее. Станешь лгать себе, так всех обманешь и сама обманешься.
— Помада! Он того мнения, что я все на свете знаю и все могу
сделать. Вы ему не верьте, когда
дело касается меня, — я его сердечная слабость. Позвольте мне лучше осведомиться, в каком он положении?
— Да это вовсе не в том
дело. Здесь никто не сердился и не сердится, но скажите, пожалуйста, разве вы, Женни, оправдываете то, что
сделала сестра Лиза по своему легкомыслию?
— Другое
дело, если бы оставила ты свое доброе родным, или не родным, да людям, которые понимали бы, что ты это
делаешь от благородства, и сами бы поучались быть поближе к добру-то и к Богу.
— Помилуйте, я с моим удовольствием. Я даже сам рассуждал это предложение
сделать Лизавете Егоровне. Я хоть где-нибудь могу, а их
дело нежное.
— Оставь времени
делать свое
дело.
— Да, считаю, Лизавета Егоровна, и уверен, что это на самом
деле. Я не могу ничего
сделать хорошего: сил нет. Я ведь с детства в каком-то разладе с жизнью. Мать при мне отца поедом ела за то, что тот не умел низко кланяться; молодость моя прошла у моего дяди, такого нравственного развратителя, что и нет ему подобного. Еще тогда все мои чистые порывы повытоптали. Попробовал полюбить всем сердцем… совсем черт знает что вышло. Вся смелость меня оставила.
— Да не публично этих
дел и не
делают, — спокойно отвечала игуменья.
— Что она в самом
деле там
делает? Ведь наверное же доктор у них бывает.
Обстоятельства
делали sous-lieutenant'a владыкою жизни и смерти в местности, занятой его отрядом. Он сам составил и сам конфирмовал смертный приговор пастора Райнера и мог в один
день безответственно расстрелять без всякого приговора еще двадцать человек с тою короткою формальностью, с которою осудил на смерть молодого козленка.
— Они всё говорить будут, когда нужно
дело. Вон в Петербурге уж
делают.
Потом он
сделал себе паспортик, бежал с ним, окрестился второй раз, получил сто рублей от крестной матери и тридцать из казначейства, поступил в откупную контору, присмотрелся между
делом, как литографируют ярлыки к штофам, отлитографировал себе новый паспорт и, обокрав кассу, очутился в Одессе.
— Да еще бы вы с таким вздором приехали. Ведь охота же, право, вам, Розанов, бог знает с кем якшаться.
Дело бы
делали. Я вот вас запречь хочу.
Романовны также каркали об опасном положении маркизы, но отставали в сторону; Брюхачев отзывался недосугами; Бычков вел какое-то особенное
дело и не показывался; Сахаров ничего не
делал; Белоярцев и Завулонов исчезли с горизонта.
— Извините, сударыня: у меня много
дела. Я вам сказал, что людей, которых ни в чем не обвиняют, нельзя сажать под арест. Это, наконец, запрещено законом, а я вне закона не вправе поступать. Вперед мало ли кто что может
сделать: не посажать же под арест всех. Повторяю вам, это запрещено законом.
— То-то и
дело, Лизавета Егоровна, что вы этого даже и не хотите, а
делаете.
— А мне до него с этих пор нет
дела: я попрошу его оставить меня и
делать, что ему там нужно и полезно.
— Слуга-личарда верный, — сказал он Помаде, — когда ты дело-то будешь
делать?
Лакей
раздел и уложил доктора в кровать. Полинька велела никого не пускать сюда и говорить, что Розанов уехал. Потом она сняла шляпу, бурнус и калоши, разорвала полотенце и,
сделав компресс, положила его на голову больного.
— Дмитрий Петрович, — говорила ему Полинька, — советовать в таких
делах мудрено, но я не считаю грехом сказать вам, что вы непременно должны уехать отсюда. Это смешно: Лиза Бахарева присоветовала вам бежать из одного города, а я теперь советую бежать из другого, но уж
делать нечего: при вашем несчастном характере и неуменье себя поставить вы должны отсюда бежать. Оставьте ее в покое, оставьте ей ребенка…
Дела Розанова шли ни хорошо и ни дурно. Мест служебных не было, но Лобачевский обещал ему хорошую работу в одном из специальных изданий, — обещал и
сделал. Слово Лобачевского имело вес в своем мире. Розанов прямо становился на полторы тысячи рублей годового заработка, и это ему казалось очень довольно.
Егор Николаевич Бахарев, скончавшись на третий
день после отъезда Лизы из Москвы, хотя и не
сделал никакого основательного распоряжения в пользу Лизы, но, оставив все состояние во власть жены, он, однако, успел сунуть Абрамовне восемьсот рублей, с которыми старуха должна была ехать разыскивать бунтующуюся беглянку, а жену в самые последние минуты неожиданно прерванной жизни клятвенно обязал давать Лизе до ее выдела в год по тысяче рублей, где бы она ни жила и даже как бы ни вела себя.
— Да; но позвольте, Лизавета Егоровна: ведь это
дело общее. Ведь вы же мне
делали выговор за мнимое самоволие.
— Это совсем другое
дело: вы
делали выбор, зависевший ото всех, а я распоряжаюсь сама собою. Мои гости касаются меня.
— Так вот, господа, — начал Белоярцев, — вы сами видите на опыте несомненные выгоды ассоциации. Ясное
дело, что, издержав в месяц только по двадцати пяти рублей, каждый из нас может
сделать невозможные для него в прежнее время сбережения и ассоциация может дозволить себе на будущее время несравненно большие удобства в жизни и даже удовольствия.
Так и всегда поступал Белоярцев со всеми, и, надо ему отдать честь, умел он
делать подобные
дела с неподражаемым артистическим мастерством. Проснется после обеда, покушает в своей комнате конфеток или орешков, наденет свой архалучек и выйдет в общую залу пошутить свои шуточки — и уж пошутит!
Она дорожила только свободою
делать что ей захочется, но до всего остального мира ей не было никакого
дела.
— Не буду, — отвечала, улыбаясь, Агата, чувствуя, что у нее в самом
деле в глазах все как-то начинало рябить и двоиться. — Вы думаете, что я в самом
деле пятилетняя девочка: я могу
делать то же, что и все; я вот беру еще стакан шампанского и выпиваю его.
Зимою madame Мечникова, доживая последнюю сотню рублей, простудилась, катаясь на тройке, заболела и в несколько
дней умерла. Сестре ее нечего было
делать в этой квартире. Она забрала доставшуюся ей по наследству ветхую мебелишку и переехала в комнату, нанятую за четыре рубля в одном из разрушающихся деревянных домов Болотной улицы.
— Я ничего не
делаю, Лизавета Егоровна, без причины.
Дело это, как вы его называете, выходит вовсе не
дело. По милости всякого шутовства и лжи оно сделалось общим посмешищем.