Неточные совпадения
Окончив письма, Степан Аркадьич придвинул к себе бумаги из присутствия, быстро перелистовал два
дела, большим карандашом
сделал несколько отметок и, отодвинув
дела, взялся за кофе; за кофеем он развернул еще сырую утреннюю газету и стал читать ее.
Она только что пыталась
сделать то, что пыталась
сделать уже десятый раз в эти три
дня: отобрать детские и свои вещи, которые она увезет к матери, — и опять не могла на это решиться; но и теперь, как в прежние раза, она говорила себе, что это не может так остаться, что она должна предпринять что-нибудь, наказать, осрамить его, отомстить ему хоть малою частью той боли, которую он ей
сделал.
Главные качества Степана Аркадьича, заслужившие ему это общее уважение по службе, состояли, во-первых, в чрезвычайной снисходительности к людям, основанной в нем на сознании своих недостатков; во-вторых, в совершенной либеральности, не той, про которую он вычитал в газетах, но той, что у него была в крови и с которою он совершенно равно и одинаково относился ко всем людям, какого бы состояния и звания они ни были, и в-третьих — главное — в совершенном равнодушии к тому
делу, которым он занимался, вследствие чего он никогда не увлекался и не
делал ошибок.
— Нет, вы уж так
сделайте, как я говорил, — сказал он, улыбкой смягчая замечание, и, кратко объяснив, как он понимает
дело, отодвинул бумаги и сказал: — Так и
сделайте, пожалуйста, так, Захар Никитич.
— Может быть. Но всё-таки мне дико, так же, как мне дико теперь то, что мы, деревенские жители, стараемся поскорее наесться, чтобы быть в состоянии
делать свое
дело, а мы с тобой стараемся как можно дольше не наесться и для этого едим устрицы….
И вдруг они оба почувствовали, что хотя они и друзья, хотя они обедали вместе и пили вино, которое должно было бы еще более сблизить их, но что каждый думает только о своем, и одному до другого нет
дела. Облонский уже не раз испытывал это случающееся после обеда крайнее раздвоение вместо сближения и знал, что надо
делать в этих случаях.
Она знала, что старуху ждут со
дня на
день, знала, что старуха будет рада выбору сына, и ей странно было, что он, боясь оскорбить мать, не
делает предложения; однако ей так хотелось и самого брака и, более всего, успокоения от своих тревог, что она верила этому.
Теперь она верно знала, что он затем и приехал раньше, чтобы застать ее одну и
сделать предложение. И тут только в первый раз всё
дело представилось ей совсем с другой, новой стороны. Тут только она поняла, что вопрос касается не ее одной, — с кем она будет счастлива и кого она любит, — но что сию минуту она должна оскорбить человека, которого она любит. И оскорбить жестоко… За что? За то, что он, милый, любит ее, влюблен в нее. Но,
делать нечего, так нужно, так должно.
— Да, вот вам кажется! А как она в самом
деле влюбится, а он столько же думает жениться, как я?… Ох! не смотрели бы мои глаза!.. «Ах, спиритизм, ах, Ницца, ах, на бале»… — И князь, воображая, что он представляет жену, приседал на каждом слове. — А вот, как
сделаем несчастье Катеньки, как она в самом
деле заберет в голову…
— Так видишь, — продолжал Николай Левин, с усилием морща лоб и подергиваясь. Ему, видимо, трудно было сообразить, что сказать и
сделать. — Вот видишь ли… — Он указал в углу комнаты какие-то железные бруски, завязанные бичевками. — Видишь ли это? Это начало нового
дела, к которому мы приступаем.
Дело это есть производительная артель….
— Ты приехала сюда и
сделала доброе
дело, — сказала Долли, внимательно высматривая ее.
Дело сестричек (это было филантропическое, религиозно-патриотическое учреждение) пошло было прекрасно, но с этими господами ничего невозможно
сделать, — прибавила графиня Лидия Ивановна с насмешливою покорностью судьбе.
И для того чтоб успевать
сделать то, что ему предстояло каждый
день, он держался строжайшей аккуратности.
— Он всё не хочет давать мне развода! Ну что же мне
делать? (Он был муж ее.) Я теперь хочу процесс начинать. Как вы мне посоветуете? Камеровский, смотрите же за кофеем — ушел; вы видите, я занята
делами! Я хочу процесс, потому что состояние мне нужно мое. Вы понимаете ли эту глупость, что я ему будто бы неверна, с презрением сказала она, — и от этого он хочет пользоваться моим имением.
Он находил это естественным, потому что
делал это каждый
день и при этом ничего не чувствовал и не думал, как ему казалось, дурного, и поэтому стыдливость в девушке он считал не только остатком варварства, но и оскорблением себе.
Еще как только Кити в слезах вышла из комнаты, Долли с своею материнскою, семейною привычкой тотчас же увидала, что тут предстоит женское
дело, и приготовилась
сделать его.
— Что ж
делать? Мне там свиданье, всё по этому
делу моего миротворства.
Вронский видел всю неблаговидность этого
дела и что тут дуэли быть не может, что надо всё
сделать, чтобы смягчить этого титулярного советника и замять
дело.
— Вот-вот именно, — поспешно обратилась к нему княгиня Мягкая. — Но
дело в том, что Анну я вам не отдам. Она такая славная, милая. Что же ей
делать, если все влюблены в нее и как тени ходят за ней?
«И ужаснее всего то, — думал он, — что теперь именно, когда подходит к концу мое
дело (он думал о проекте, который он проводил теперь), когда мне нужно всё спокойствие и все силы души, теперь на меня сваливается эта бессмысленная тревога. Но что ж
делать? Я не из таких людей, которые переносят беспокойство и тревоги и не имеют силы взглянуть им в лицо».
Он думал о том, что Анна обещала ему дать свиданье нынче после скачек. Но он не видал ее три
дня и, вследствие возвращения мужа из-за границы, не знал, возможно ли это нынче или нет, и не знал, как узнать это. Он виделся с ней в последний раз на даче у кузины Бетси. На дачу же Карениных он ездил как можно реже. Теперь он хотел ехать туда и обдумывал вопрос, как это
сделать.
День скачек был очень занятой
день для Алексея Александровича; но, с утра еще
сделав себе расписанье
дня, он решил, что тотчас после раннего обеда он поедет на дачу к жене и оттуда на скачки, на которых будет весь Двор и на которых ему надо быть. К жене же он заедет потому, что он решил себе бывать у нее в неделю раз для приличия. Кроме того, в этот
день ему нужно было передать жене к пятнадцатому числу, по заведенному порядку, на расход деньги.
— По
делом за то, что всё это было притворство, потому что это всё выдуманное, а не от сердца. Какое мне
дело было до чужого человека? И вот вышло, что я причиной ссоры и что я
делала то, чего меня никто не просил. Оттого что всё притворство! притворство! притворство!…
— Я не об вас, совсем не об вас говорю. Вы совершенство. Да, да, я знаю, что вы все совершенство; но что же
делать, что я дурная? Этого бы не было, если б я не была дурная. Так пускай я буду какая есть, но не буду притворяться. Что мне зa
дело до Анны Павловны! Пускай они живут как хотят, и я как хочу. Я не могу быть другою… И всё это не то, не то!..
Особенность Алексея Александровича как государственного человека, та, ему одному свойственная характерная черта, которую имеет каждый выдвигающийся чиновник, та, которая вместе с его упорным честолюбием, сдержанностью, честностью и самоуверенностью
сделала его карьеру, состояла в пренебрежении к бумажной официальности, в сокращении переписки, в прямом, насколько возможно, отношении к живому
делу и в экономности.
Для того чтобы всегда вести свои
дела в порядке, он, смотря по обстоятельствам, чаще или реже, раз пять в год, уединялся и приводил в ясность все свои
дела. Он называл это посчитаться, или faire la lessive. [
сделать стирку.]
Лошадей запускали в пшеницу, потому что ни один работник не хотел быть ночным сторожем, и, несмотря на приказание этого не
делать, работники чередовались стеречь ночное, и Ванька, проработав весь
день, заснул и каялся в своем грехе, говоря: «воля ваша».
Он послал седло без ответа и с сознанием, что он
сделал что то стыдное, на другой же
день, передав всё опостылевшее хозяйство приказчику, уехал в дальний уезд к приятелю своему Свияжскому, около которого были прекрасные дупелиные болота и который недавно писал ему, прося исполнить давнишнее намерение побывать у него.
Еще меньше мог Левин сказать, что он был дрянь, потому что Свияжский был несомненно честный, добрый, умный человек, который весело, оживленно, постоянно
делал дело, высоко ценимое всеми его окружающими, и уже наверное никогда сознательно не
делал и не мог
сделать ничего дурного.
Левину невыносимо скучно было в этот вечер с дамами: его, как никогда прежде, волновала мысль о том, что то недовольство хозяйством, которое он теперь испытывал, есть не исключительное его положение, а общее условие, в котором находится
дело в России, что устройство какого-нибудь такого отношения рабочих, где бы они работали, как у мужика на половине дороги, есть не мечта, а задача, которую необходимо решить. И ему казалось, что эту задачу можно решить и должно попытаться это
сделать.
Заговаривая с мужиками о том же и
делая им предложения сдачи на новых условиях земель, он тоже сталкивался с тем главным затруднением, что они были так заняты текущей работой
дня, что им некогда было обдумывать выгоды и невыгоды предприятия.
— Ах, она гадкая женщина! Кучу неприятностей мне
сделала. — Но он не рассказал, какие были эти неприятности. Он не мог сказать, что он прогнал Марью Николаевну за то, что чай был слаб, главное же, за то, что она ухаживала за ним, как за больным. ― Потом вообще теперь я хочу совсем переменить жизнь. Я, разумеется, как и все,
делал глупости, но состояние ― последнее
дело, я его не жалею. Было бы здоровье, а здоровье, слава Богу, поправилось.
Каренины, муж и жена, продолжали жить в одном доме, встречались каждый
день, но были совершенно чужды друг другу. Алексей Александрович за правило поставил каждый
день видеть жену, для того чтобы прислуга не имела права
делать предположения, но избегал обедов дома. Вронский никогда не бывал в доме Алексея Александровича, но Анна видала его вне дома, и муж знал это.
Он знал все трудности, связанные с этим
делом, но он сказал, что
сделает это, и теперь он должен исполнить угрозу.
— Это ужасно! — сказал Степан Аркадьич, тяжело вздохнув. — Я бы одно
сделал, Алексей Александрович. Умоляю тебя,
сделай это! — сказал он. —
Дело еще не начато, как я понял. Прежде чем ты начнешь
дело, повидайся с моею женой, поговори с ней. Она любит Анну как сестру, любит тебя, и она удивительная женщина. Ради Бога поговори с ней!
Сделай мне эту дружбу, я умоляю тебя!
— Да, но на что направлена его деятельность? — сказал Алексей Александрович. — На то ли, чтобы
делать дело, или переделывать то, что сделано? Несчастье нашего государства — это бумажная администрация, которой он достойный представитель.
Два лакея и Матвей, в белых галстуках,
делали свое
дело с кушаньем и вином незаметно, тихо и споро.
Он не ел целый
день, не спал две ночи, провел несколько часов раздетый на морозе и чувствовал себя не только свежим и здоровым как никогда, но он чувствовал себя совершенно независимым от тела: он двигался без усилия мышц и чувствовал, что всё может
сделать.
И потому, решив
разделить приданое на две части, большое и малое приданое, княгиня согласилась
сделать свадьбу до поста.
Михайлов продал Вронскому свою картинку и согласился
делать портрет Анны. В назначенный
день он пришел и начал работу.
В Петербурге Вронский намеревался
сделать раздел с братом, а Анна повидать сына.
Она теперь с радостью мечтала о приезде Долли с детьми, в особенности потому, что она для детей будет заказывать любимое каждым пирожное, а Долли оценит всё ее новое устройство. Она сама не знала, зачем и для чего, но домашнее хозяйство неудержимо влекло ее к себе. Она, инстинктивно чувствуя приближение весны и зная, что будут и ненастные
дни, вила, как умела, свое гнездо и торопилась в одно время и вить его и учиться, как это
делать.
— Нет, я узнала бы. Как хорошо вы
сделали, что дали нам знать! Не было
дня, чтобы Костя не вспоминал о вас и не беспокоился.
Страдания, равномерно увеличиваясь,
делали свое
дело и приготовляли его к смерти.
Не давая себе отчета, для чего он это
делает, он все силы своей души напрягал в эти два
дня только на то, чтоб иметь вид спокойный и даже равнодушный.
Он знал, что единственное спасение от людей — скрыть от них свои раны, и он это бессознательно пытался
делать два
дня, но теперь почувствовал себя уже не в силах продолжать эту неравную борьбу.
Целый
день нынче я должен был
делать распоряжения, распоряжения по дому, вытекавшие (он налег на слово вытекавшие) из моего нового, одинокого положения.
— Мы вместе займемся Сережей. Я не сильна в практических
делах. Но я возьмусь, я буду ваша экономка. Не благодарите меня. Я
делаю это не сама…
Лидия Ивановна через своих знакомых разведывала о том, что намерены
делать эти отвратительные люди, как она называла Анну с Вронским, и старалась руководить в эти
дни всеми движениями своего друга, чтоб он не мог встретить их.
— Нет, я чувствую и особенно теперь: ты виновата, — сказал он, прижав ее руку, — что это не то. Я
делаю это так, слегка. Если б я мог любить всё это
дело, как я люблю тебя… а то я последнее время
делаю как заданный урок.