Неточные совпадения
С летами все это обошлось; старики, примирившись с молодой монахиней, примерли; брат, над которым она имела сильный умственный перевес, возвратясь из своих походов, очень подружился с нею; и
вот сестра Агния
уже осьмой год сменила умершую игуменью Серафиму и блюдет суровый устав приюта не умевших найти в жизни ничего, кроме горя и страдания.
—
Вот вы
уже пришли, а мы еще не готовы совсем, — извините нас, пожалуйста.
— Ну, так
вот я вам
уж доскажу.
— А ваши еще страннее и еще вреднее. Дуйте, дуйте ей, сударыня, в уши-то, что она несчастная, ну и в самом деле увидите несчастную. Москва ведь от грошовой свечи сгорела. Вы
вот сегодня все выболтали
уж, так и беретесь снова за старую песню.
Только
вот они нынче резковаты становятся, точно
уж резковаты.
Право, я
вот теперь смотритель, и, слава богу, двадцать пятый год, и пенсийка
уж недалеко: всяких людей видал, и всяких терпел, и со всеми сживался, ни одного учителя во всю службу не представил ни к перемещению, ни к отставке, а воображаю себе, будь у меня в числе наставников твой брат, непременно должен бы искать случая от него освободиться.
—
Уж и по обыкновению! Эх, Петр Лукич!
Уж вот на кого Бог-то, на того и добрые люди. Я, Евгения Петровна, позвольте,
уж буду искать сегодня исключительно вашего внимания, уповая, что свойственная человечеству злоба еще не успела достичь вашего сердца и вы, конечно, не найдете самоуслаждения допиливать меня, чем занимается весь этот прекрасный город с своим уездом и даже с своим уездным смотрителем, сосредоточивающим в своем лице половину всех добрых свойств, отпущенных нам на всю нашу местность.
— Женни будет с вами делиться своим журналом. А я
вот буду просить Николая Степановича еще снабжать Женичку книгами из его библиотечки. У него много книг, и он может руководить Женичку, если она захочет заняться одним предметом. Сам я устарел
уж, за хлопотами да дрязгами поотстал от современной науки, а Николаю Степановичу за дочку покланяюсь.
— Ну, и так до сих пор: кроме «да» да «нет», никто от нее ни одного слова не слышал. Я
уж было и покричал намедни, — ничего, и глазом не моргнула. Ну, а потом мне жалко ее стало, приласкал, и она ласково меня поцеловала. — Теперь
вот перед отъездом моим пришла в кабинет сама (чтобы не забыть еще, право), просила ей хоть какой-нибудь журнал выписать.
—
Вот живи, Лизочек, — возгласил Егор Николаевич, усевшись отдохнуть на табурете в новом помещении Лизы, когда тут все
уже было уставлено и приведено в порядок.
— Чего? да разве ты не во всех в них влюблен? Как есть во всех. Такой
уж ты, брат, сердечкин, и я тебя не осуждаю. Тебе хочется любить, ты
вот распяться бы хотел за женщину, а никак это у тебя не выходит. Никто ни твоей любви, ни твоих жертв не принимает,
вот ты и ищешь все своих идеалов. Какое тут, черт, уважение. Разве, уважая Лизу Бахареву, можно уважать Зинку, или уважая поповну, рядом с ней можно уважать Гловацкую?
— Батюшка мой! — говорил доктор, взойдя в жилище конторщика, который
уже восстал от сна и ожидал разгадки странного появления барышни, — сделайте-ка вы милость, заложите поскорее лошадку да слетайте в город за дочкою Петра Лукича. Я
вот ей пару строчек у вас черкну. Да выходите-то, батюшка, сейчас: нам нужно у вас барышню поместить. Вы ведь не осердитесь?
— Что ж делать! — сказала она, выслушав первый раз отчаянный рассказ Женни. — Береги отца,
вот все, что ты можешь сделать, а горем
уж ничему не поможешь.
— Что! что! Этих мыслей мы не понимаем? — закричал Бычков, давно
уже оравший во всю глотку. — Это мысль наша родная; мы с ней родились; ее сосали в материнском молоке. У нас правда по закону свята, принесли ту правду наши деды через три реки на нашу землю. Еще Гагстгаузен это видел в нашем народе. Вы думаете там, в Польше, что он нам образец?.. Он нам тьфу! — Бычков плюнул и добавил: —
вот что это он нам теперь значит.
— Только
вот, Розанов, если вас Пармен Семенович позовет лечить у себя кого-нибудь, так
уж, предупреждаю вас, не ездите, — сказал Лобачевский.
— Всем бы
вот, всем благодарю моего господа, да
вот эта страсть мучит все. Просто, не поверите, покоя себе даже во сне не могу найти. Все мне кажется, как эта гулька к сердцу будто идет. Я
вот теперь
уж бальзам такой достала, — дорогой бальзам, сейчас покажу вам.
— Некогда, Дмитрий Петрович. Непорядки все. Я ведь да няня, повар Сергей да швея Ненила, только всего и людей. Нынче
вот барышня Лизавета Егоровна пожаловали на извозчика и приказали разыскать вас и просить. Я
уж с полчаса места дожидаюсь.
— Ну
вот. А говорите: умный человек он; какой
уж тут ум.
— Ну
уж пусть ведут, а сам я не пойду. Лучше
вот что, — начал он, — лучше слетайте вы, милый Персиянцев…
«Чтобы черт меня взял, — думал Розанов, — прекрасная эта бабочка, Полинька Калистратова!
Вот если бы вместо Ольги-то Александровны была такая женщина, — и гром бы меня не отшиб. Да только
уж, видно, так и шабаш».
— Ну
вот поляки
уж не теоретики.
— Да я
уж привык к таким встрепкам, только досадно подумать, за что это на мою долю их так много выпадает. Ведь
вот всегда так, как видите. Ну чем я виноват сегодня?
— Сполна целостию. Нет, говорю: она моя жена теперь, шабаш. У меня женщину трогать ни-ни. Я
вот этой Кулобихе говорю: дай пять тысяч на развод, сейчас разведусь и благородною тебя сделаю. Я
уж не отопрусь. Я слово дал и не отопрусь.
— Нет, я знаю;
уж бывали примеры.
Вот видите, Дмитрий Петрович, я женщина, и кругом связанная, да не боюсь, а вы трусите.
— Вы расскажите, что мы это разовьем, что у нас будут и удобства.
Вот цветы
уже у нас.
— Да
вот же всё эти, что опивали да объедали его, а теперь тащат, кто за что схватится. Ну,
вот видите, не правду ж я говорила: последний халат —
вот он, — один только и есть, ему самому, станет обмогаться, не во что будет одеться, а этот глотик
уж и тащит без меня. — «Он, говорит, сам обещал», перекривляла Афимья. — Да кто вам, нищебродам, не пообещает! Выпросите. А
вот он обещал, а я не даю:
вот тебе и весь сказ.
—
Вот то-то и есть, что у нас от слова-то очень далеко до дела. На словах
вот мы отрицаемся важных чувств, выдуманных цивилизациею, а на деле какой-нибудь
уж чисто ложный стыд сейчас нас и останавливает.
— Ну ведь
вот то-то и есть, что с вами не сговоришь. Отчего ж я думаю иначе? Верно
уж я имею свои основания, — заговорил Белоярцев, позволивший себе по поводу экстренного случая и с Лизою беседовать в своем любимом тоне.
— Нарочно чертов сын заховался, — отвечал Бачинский. — А здесь самое первое место для нас. Там сзади проехали одно болото, тут
вот за хатою, с полверсты всего, — другое, а
уж тут справа идет такая трясина, что не то что москаль, а и сам дьявол через нее не переберется.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да
вот тогда вы дали двести, то есть не двести, а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы
уже ровно было восемьсот.
Анна Андреевна. Мы теперь в Петербурге намерены жить. А здесь, признаюсь, такой воздух… деревенский
уж слишком!., признаюсь, большая неприятность…
Вот и муж мой… он там получит генеральский чин.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было
уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так
вот и тянет! В одном ухе так
вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.
Лука Лукич (про себя, в нерешимости).
Вот тебе раз!
Уж этого никак не предполагал. Брать или не брать?
Городничий. Не верьте, не верьте! Это такие лгуны… им
вот эдакой ребенок не поверит. Они
уж и по всему городу известны за лгунов. А насчет мошенничества, осмелюсь доложить: это такие мошенники, каких свет не производил.