Неточные совпадения
Двух лет еще нет,
как ее братец
вот тут же, на этом самом месте, все развивал мне ваши идеи новые.
А Великий пост был: у нас в доме
как вот словно в монастыре, опричь грибов ничего не варили, да и то по середам и по пятницам без масла.
Верстовой столб представляется великаном и совсем
как будто идет,
как будто вот-вот нагонит; надбрежная ракита смотрит горою, и запоздалая овца, торопливо перебегающая по разошедшимся половицам моста, так хорошо и так звонко стучит своими копытками, что никак не хочется верить, будто есть люди, равнодушные к красотам природы, люди, способные то же самое чувствовать, сидя вечером на каменном порожке инвалидного дома, что чувствуешь только, припоминая эти милые, теплые ночи, когда и сонная река, покрывающаяся туманной дымкой, <и> колеблющаяся возле ваших ног луговая травка, и коростель, дерущий свое горло на противоположном косогоре, говорят вам: «Мы все одно, мы все природа, будем тихи теперь, теперь такая пора тихая».
— Да
вот плечико-то, видишь,
как разнесло.
—
Вот твой колыбельный уголочек, Женичка, — сказал Гловацкий, введя дочь в эту комнату. — Здесь стояла твоя колыбелька, а материна кровать
вот тут, где и теперь стоит. Я ничего не трогал после покойницы, все думал: приедет Женя, тогда
как сама хочет, — захочет, пусть изменяет по своему вкусу, а не захочет, пусть оставит все по-материному.
— Конечно, конечно, не все, только я так говорю… Знаешь, — старческая слабость: все
как ты ни гонись, а всё старые-то симпатии,
как старые ноги, сзади волокутся. Впрочем, я не спорщик.
Вот моя молодая команда, так те горячо заварены, а впрочем, ладим, и отлично ладим.
Ну ведь и у нас есть учители очень молодые,
вот, например, Зарницын Алексей Павлович, всего пятый год курс кончил, Вязмитинов, тоже пять лет
как из университета; люди свежие и неустанно следящие и за наукой, и за литературой, и притом люди добросовестно преданные своему делу, а посмотри-ка на них!
Вот тоже доктор у нас есть, Розанов, человек со странностями и даже не без резкостей, но и у этого самые резкости-то как-то затрудняюсь, право,
как бы тебе выразить это… ну, только именно резки, только выказывают прямоту и горячность его натуры, а вовсе не стремятся смять, уничтожить, стереть человека.
— Да
вот вам, что значит школа-то, и не годитесь, и пронесут имя ваше яко зло, несмотря на то, что директор нынче все настаивает, чтоб я почаще навертывался на ваши уроки. И будет это скоро, гораздо прежде, чем вы до моих лет доживете. В наше-то время отца моего учили, что от трудов праведных не наживешь палат каменных, и мне то же твердили, да и мой сын видел,
как я не мог отказываться от головки купеческого сахарцу; а нынче все это двинулось, пошло, и школа будет сменять школу. Так, Николай Степанович?
— А! видишь, я тебе, гадкая Женька, делаю визит первая. Не говори, что я аристократка, — ну, поцелуй меня еще, еще. Ангел ты мой!
Как я о тебе соскучилась — сил моих не было ждать, пока ты приедешь. У нас гостей полон дом, скука смертельная, просилась, просилась к тебе — не пускают. Папа приехал с поля, я села в его кабриолет покататься, да
вот и прикатила к тебе.
— А
как же! Он сюда за мною должен заехать: ведь искусанные волком не ждут, а завтра к обеду назад и сейчас ехать с исправником.
Вот вам и жизнь, и естественные, и всякие другие науки, — добавил он, глядя на Лизу. — Что и знал-то когда-нибудь, и то все успел семь раз позабыть.
— Что полно? не нравится?
Вот пожалуй-ка к маменьке. Она
как проснулась, так сейчас о тебе спросить изволила: видеть тебя желает.
— Полноте, что вам там дома с своим стариком делать? У нас
вот будет
какой гусарчик Канивцов — чудо!
— Да что тут за сцены! Велел тихо-спокойно запрячь карету, объявил рабе божией: «поезжай, мол, матушка, честью, а не поедешь, повезут поневоле»,
вот и вся недолга. И поедет,
как увидит, что с ней не шутки шутят, и с мужем из-за вздоров разъезжаться по пяти раз на год не станет. Тебя же еще будет благодарить и носа с прежними штуками в отцовский дом, срамница этакая, не покажет. — А Лиза
как?
— Чего? да разве ты не во всех в них влюблен?
Как есть во всех. Такой уж ты, брат, сердечкин, и я тебя не осуждаю. Тебе хочется любить, ты
вот распяться бы хотел за женщину, а никак это у тебя не выходит. Никто ни твоей любви, ни твоих жертв не принимает,
вот ты и ищешь все своих идеалов.
Какое тут, черт, уважение. Разве, уважая Лизу Бахареву, можно уважать Зинку, или уважая поповну, рядом с ней можно уважать Гловацкую?
—
Как приехала? А
вот села, да и приехала.
— А, доктор!
Вот встреча-то? — проговорила несколько удивленная его появлением Лиза. — И
как кстати! Я совсем разнемогалась.
—
Какая же тут причина нужна? Мне очень хорошо теперь у себя дома; я занимаюсь —
вот и вся причина.
— А тут
вот в «Русском вестнике»
какой драгоценный вывод в одной статье.
Я ведь
вот вам сейчас могу рассказать,
как у нас происходят фамилии, так вы и поймете, что это может быть.
— Ты
вот дай мне, а не то хоть припиши в аптеку какой-нибудь масти, чтобы можно мне промеж крыл себе ею мазать. Смерть
как у меня промежду
вот этих
вот крыл-то, смерть
как ломит с вечера.
— А
вот ведь я помню,
как вы с доктором утверждали, что этот Пархоменко глуп.
— Да
вот пожаловаться хотела. Она завтра проспит до полудня, и все с нее
как с гуся вода. А он? Он ведь теперь…
— Ну
вот. Вы, милостивый государь, с нами познакомьтесь. Мы хоша и мужики пишемся, ну мы людей понимаем,
какой сорт к чему относится. Мы тебя не обидим… только нас не обидь, — опять усмехнувшись, докончил Канунников.
— Всем бы
вот, всем благодарю моего господа, да
вот эта страсть мучит все. Просто, не поверите, покоя себе даже во сне не могу найти. Все мне кажется,
как эта гулька к сердцу будто идет. Я
вот теперь уж бальзам такой достала, — дорогой бальзам, сейчас покажу вам.
— То-то я и говорю, что мне, при моей полноте, совсем надобны особенные лекарства, потому я,
как засну с вечера, очень крепко засну, а
как к заутреням в колокол, сейчас у меня вступит против сердца, тут
вот в горле меня сдушит и за спину хватает.
— Ну так, пускай есть науки, а что по тем наукам значится? — говорил пожилой человек господину, имеющему одежду вкратце и штаны навыпуск. — Ты
вот книжки еретические читаешь, а изъясни ты нам,
какого зверя в Ноевом ковчеге не было?
— Да-с. Мы служащие у Ильи Артамоновича Нестерова, только Пармен Семенович над всеми делами надзирают, вроде
как директора, а я часть имею; рыбными промыслами заведую. Вы пожалуйте ко мне как-нибудь,
вот вместе с господином Лобачевским пожалуйте. Я там же в нестеровском доме живу. В контору пожалуйте. Спросите Андрияна Николаева: это я и есть Андриян Николаев.
— Да
как же не верить-то-с? Шестой десяток с нею живу,
как не верить? Жена не верит, а сам я, люди, прислуга, крестьяне, когда я бываю в деревне: все из моей аптечки пользуются.
Вот вы не знаете ли, где хорошей оспы на лето достать? Не понимаю, что это значит! В прошлом году пятьдесят стеклышек взял,
как ехал. Вы сами посудите, пятьдесят стеклышек — ведь это не безделица, а царапал, царапал все лето, ни у одного ребенка не принялась.
— Егор Николаевич, мы еще с Лизой квартирку нашли, — произнесла, входя в шляпке, Ольга Сергеевна и, увидев Розанова, тотчас добавила: — Ах, Дмитрий Петрович!
Вот сюрприз-то! Ну,
как вы? что с вами?
— Ну
вот. А говорите: умный человек он;
какой уж тут ум.
«Так
вот вы
какие гуси! Кротами под землей роетесь, а наружу щепки летят. Нечего сказать, ловко действуете!» — подумал Розанов и, не возвращаясь домой, нанял извозчика в Лефортово.
— Да.
Как женщины увидали, сичас вразброд. Банчик сичас ворота. Мы под ворота. Ну, опять нас загнали, — трясемся. «Чего, говорит, спужались?» Говорим: «Влашебник ходит». Глядим, а она женскую рубашку одевает в предбаннике. Ну, барышня вышла.
Вот греха-то набрались! Смерть. Ей-богу, смерть что было: стриженая, ловкая,
как есть мужчина, Бертолева барышня называется.
— Нет, таки дрянь. А Зарницын, брат!
Вот барин
какой стал: на лежачих рессорах дрожки, карета, арапа нанял.
— Мне
вот цветок нравится, — отвечал, улыбаясь, Белоярцев. — Видите,
как это расходится; видите, всё из одной точки, а, а, а! — восклицал он, указывая на лепестки розы, — все из одной точки.
— Да я уж привык к таким встрепкам, только досадно подумать, за что это на мою долю их так много выпадает. Ведь
вот всегда так,
как видите. Ну чем я виноват сегодня?
— Отчего?
Вот глупости
какие! Вы — супруг, возъмите за ручки, да домой.
Вы чувствовали, что дамы этих краев, узрев этого господина, весьма легко могли сказать своей или соседской кухарке: «
вот, погляди, Акулинушка,
какой чудесный мужчина ходит.
Полинька вдруг приходила в такое состояние, что,
как женщины иногда выражаются, «
вот просто взяла бы да побила его».
Наконец, ему как-то мелькнула Полинька, будто
как он ее недавно видел,
вот тут где-то, близко, будто разговаривал с нею.
— Нет, вы прежде объясните мне,
как, верно я говорю или нет? Или неправильно я рассуждаю? А! Ну
какое вы об этом имеете расположение? Пущай вы и приезжий человек, а я
вот на вашу совесть пущаюсь. Ведь вы хоть и приезжий, а все же ведь вы можете же какое-нибудь рассуждение иметь.
— Да с нею я.
Вот уж два года,
как я здесь с нею. Господи, твоя воля!
Вот радость-то бог послал. Я уж про тебя спрашивала, спрашивала, да и спрашивать перестала.
— Да то ж
вот все,
как и знаешь,
как и прежде бывало: моркотно молоденькой, — нигде места не найдем.
—
Как бы обдуманным ни казалось всякое новое дело, а всегда выходит, что что-нибудь не додумано и забыто, — начал он своим бархатным баском. — Мы решили,
как нам жить и
как расширять свое дело, а
вот сегодняшний случай показал, что это далеко не все. Сегодня
вот у Лизаветы Егоровны был гость.
—
Вот, madame Каверина имела заработок, — рассуждал Белоярцев, — но она имела непредвиденные расходы по случаю болезни своего ребенка, и ей ассоциация тоже кредитует, так же
как и другим, которые еще не ориентировались в своем положении.
«Так
как, мол, вы, милочки мои, можете говорить то-то и то-то, — соображал Белоярцев, — так я сделаю, чтоб ваши слова принимались
вот так-то и так-то».
— Да
вот их, все разбежались.
Как вороны, почуяли, что корму нет больше, и разбежались все. Теперь, докладываю вам, который только наскочит, цапнет что ему надо и мчит.
«
Вот она, на
какого черта было наскочил», — подумал, заворачивая лыжи, Белоярцев и, возвратясь домой не в духе, объявил, что с этою девочкою много очень хлопот можно нажить: что взять ее из дому, конечно, можно, но что после могут выйти истории, весьма невыгодные для общего дела.
Белоярцев в это время хотя и перестал почти совсем бояться Лизы и даже опять самым искренним образом желал, чтобы ее не было в Доме, но, с одной стороны, ему хотелось, пригласив Помаду, показать Лизе свое доброжелательство и поворот к простоте, а с другой — непрезентабельная фигура застенчивого и неладного Помады давала ему возможность погулять за глаза на его счет и показать гражданам, что вот-де у нашей умницы
какие друзья.
—
Вот видите,
как я умираю… — опять начал Помада. — Лизавета Егоровна думает, может быть, что я… что я и умереть не могу твердо. Вы ей скажите,
как я «с свинцом в груди»… Ох!