Неточные совпадения
С этих пор собственное
имя Александры Ивановны не произносилось устами умиравшей старушки, а всякий раз, когда она хотела увидать генеральшу, она говорила: «Пошлите мне мою праведницу».
Он потом учредил кассу ссуд на чужое
имя, и драл и
с живого, и
с мертвого, говоря, что это нужно для „общего дела“, но разве какое-нибудь общее дело видало его деньги?
Глупая кузина моя, эта злая и пошлая Алина, которую ты во
имя «принципа»: женской свободы
с таким мастерством женил на дурачке Висленеве, по совету ваших дур, вообразила, что я глупа, как все они, и изменила им… выдала их!..
Во главе этих беспокойных староверов более всех надоедала Горданову приземистая молоденькая девушка, Анна Александровна Скокова, особа ограниченная, тупая, рьяная и до того скорая, что в устах ее изо всего ее
имени, отчества и фамилии, когда она их произносила, по скорости, выходило только Ванскок, отчего ее, в видах сокращения переписки, никогда ее собственным
именем и не звали, а величали ее в глаза Ванскоком, а за глаза или «Тромбовкой» или «Помадною банкой»,
с которыми она имела некоторое сходство по наружному виду и крепкому сложению.
Не признающей брака Казимире вдруг стала угрожать родительская власть, и потому, когда Казимира сказала: «Князь, сделайте дружбу, женитесь на мне и дайте мне свободу», — князь не задумался ни на одну минуту, а Казимира Швернотская сделалась княгиней Казимирой Антоновной Вахтерминской, что уже само по себе нечто значило, но если к этому прибавить красоту, ум, расчетливость, бесстыдство, ловкость и наглость,
с которою Казимира на первых же порах сумела истребовать
с князя обязательство на значительное годовое содержание и вексель во сто тысяч, «за то, чтобы жить, не марая его
имени», то, конечно, надо сказать, что княгиня устроилась недурно.
На правой двери, обитой новою зеленою клеенкой
с медными гвоздями, была под стеклом табличка, на которой красовалось
имя Тихона Ларионовича, и тут же был прорез, по которому спускались в ящик письма и газеты; левая же дверь просто была дверь № 9-й.
— Согласен-с; я не остряк; но дело в том, что вы ведь продаете не
имя, а человека… как есть живого человека!
— Да, и даже
с некоторым
именем.
— Не трудитесь отгадывать, — отвечал Горданов, — потому что, во-первых, вы этого никогда не отгадаете, а во-вторых, операция у меня разделена на два отделения, из которых одно не открывает другого, а между тем оба они лишь в соединении действуют неотразимо. Продолжаю далее: если бы вы и уладили свадьбу своими средствами
с другим лицом, то вы только приобрели бы
имя…
имя для будущих детей, да и то
с весьма возможным риском протеста, а ведь вам нужно и усыновление двух ваших прежних малюток.
Будучи перевенчан
с Алиной, но не быв никогда ее мужем, он действительно усерднее всякого родного отца хлопотал об усыновлении себе ее двух старших детей и, наконец, выхлопотал это при посредстве связей брата Алины и Кишенского; он присутствовал
с веселым и открытым лицом на крестинах двух других детей, которых щедрая природа послала Алине после ее бракосочетания, и видел, как эти милые крошки были вписаны на его
имя в приходские метрические книги; он свидетельствовал под присягой о сумасшествии старика Фигурина и отвез его в сумасшедший дом, где потом через месяц один распоряжался бедными похоронами этого старца; он потом завел по доверенности и приказанию жены тяжбу
с ее братом и немало содействовал увеличению ее доли наследства при законном разделе неуворованной части богатства старого Фигурина; он исполнял все, подчинялся всему, и все это каждый раз в надежде получить в свои руки свое произведение, и все в надежде суетной и тщетной, потому что обещания возврата никогда не исполнялись, и жена Висленева, всякий раз по исполнении Иосафом Платоновичем одной службы, как сказочная царевна Ивану-дурачку, заказывала ему новую, и так он служил ей и ее детям верой и правдой, кряхтел, лысел, жался и все страстнее ждал великой и вожделенной минуты воздаяния; но она, увы, не приходила.
— Но отпускают
с условиями: во-первых, переписать долг твоей жене на вексель, на
имя Кишенского, в восемнадцать тысяч.
— А как же? Приведи-ка в итог потерю времени, потерю на трезвости мысли, потерю в работе, да наконец и денежные потери, так как
с любовью соединяются почти все
имена существительные, кончающиеся на ны, так-то: именины, родины, крестины, похороны… все это чрез женщин, и потому вообще давай лучше спать, чем говорить про женщин.
Да; а ты вот молчишь… ты, которой поручала ее мать, которою покойница, можно сказать, клялась и божилась в последние дни, ты молчишь; Форов, этот ненавистный человек, который… все-таки ей по мне приходится дядя, тоже молчит, да свои нигилистические рацеи разводит; поп Евангел, эта ваша кротость сердечная, который, по вашим словам, живой Бога узрит,
с которым Лара, бывало, обо всем говорит, и он теперь только и знает, что бородой трясет, да своими широкими рукавицами размахивает; а этот… этот Андрей… ах, пропади он, не помянись мне его ненавистное
имя!..
Это несчастье Висленева чуть
с ума не свело, но уже зато
с тех пор о победах над Александрой Ивановной они даже и в шутку не шутили, а Висленев никогда не произносил ее
имени, а называл свою прежнюю любовь просто: «эта проклятая баба».
Дело в том, что прежде чем Лара приступила к Подозерову
с решительным словом, на крыльце деревянного домика, занимаемого Андреем Ивановичем, послышались тяжелые шаги, и в тот момент, когда взволнованная генеральша отошла к стене, в темной передней показалась еще новая фигура, которой нельзя было ясно разглядеть, но которую сердце майорши назвало ей по
имени.
Надо пользоваться обстоятельствами и временем, иначе, извините меня, я знаток в таких делах: этакая женщина как Казимира
с ее наружностью,
именем и ласками, долго в запамяти в Петербурге не останется и далеко пойдет.
Таким образом
с Висленевым здесь на первом же шагу повторилось то же самое, чем он так обижался в Петербурге, где люди легкомысленно затеряли его собственное
имя и усвоили ему название «Алинкина мужа».
Изо всех
имен христианских писателей Жозеф
с великою натугой мог припомнить одно
имя Блаженного Августина и хотел его объявить и записать своим покровителем, но… но написал, вместо Блаженный Августин «Благочестивый Устин», то есть вместо почтенного авторитетного духа записал какого-то незнакомца, который бог весть кто и невесть от кого назван «благочестивым».
Тот сию же секунду взял со стола перо
с длинною ручкою из розового коралла, развернул золотообрезную книгу в темном сафьяне и начертал на надлежащем месте: против
имени Monsieur Borné наименование его патрона: «Pieux Justin». [Блаженный Устин (франц.).]
Мы сейчас это поверим, — и Висленев засуетился, отыскивая по столу карандаш, но Глафира взяла его за руку и сказала, что никакой поверки не нужно:
с этим она обернула пред глазами Висленева бумажку, на которой он за несколько минут прочел «revenez bientôt» и указала на другие строки, в которых резко отрицался Благочестивый Устин и все сообщения, сделанные от его
имени презренною Ребеккой Шарп, а всего горестнее то, что открытие это было подписано авторитетным духом,
именем которого, по спиритскому катехизису, не смеют злоупотреблять духи мелкие и шаловливые.
Это достойное небольшого внимания лицо до сих пор еще почти не появлялось в нашей повести, хотя
имя его упоминали и Глафира, и Горданов, и Подозеров, последний даже обращался однажды к Григорью Васильевичу
с просьбой «принять его на какую-нибудь службу, хоть, например, в писаря, в его департамент».
Прочитав это письмо тотчас после короткого и быстрого свидания
с мужем, Гордановым, Ропшиным и Кишенским, Глафире не было особенного труда убедить их, что вытащенный из ванной комнаты и безмолвствовавший мокрый Жозеф возвратился в умопомешательстве, во
имя которого ему должны быть оставлены безнаказанно все его чудачества и прощены все беспокойства, причиненные им в доме.
— А вот, позвольте-с, я еще лучше вспомнил, — продолжал Висленев, — дело в том, что однажды целый французский полк заснул на привале в развалинах, и чтоб это было достоверно, то я знаю и
имя полка; это именно был полк Латур-д'Овернский, да-с!
Глафира вспыхнула: ей было ужасно неприятно трепанье этого
имени человеком, совершившим
с ним то, что совершил Жозеф.
При деле нужны были немалые распорядки, и потому Сухой Мартын, видя, что Ковза-кузнец уже
с ног сбился, а в Памфилке-дурачке нет ему никакой помощи, взял себе еще двух положайников, десятского Дербака да захожего ружейного слесаря, который называл себя без
имени Ермолаичем, — человека, всех удивлявшего своим досужеством.
— Это письмо от отца Евангела, — сказал генерал, — и притом большое письмо: все вижу пестреют в строках
имена. Верно новости. Не читать ли-с вслух?
И он подал вдове конверт, на котором было написано ее
имя,
с припиской: «прошу распечатать и прочесть немедленно».