Неточные совпадения
На бедную Флору смотрели жадно и со вниманием, и она, доселе по общему признанию считавшаяся некрасивою,
к удивлению, не только никому отнюдь не казалась дурною, но напротив, кроткое, бледное,
с легким золотистым подцветом
лицо ее и ее черные, глубокие глаза, направленные на одну точку открытых врат алтаря, были найдены даже прекрасными.
Через неделю этому же отцу Гермогену исповедала грехи свои и отходившая Флора, а двое суток позже тот же отец Гермоген, выйдя
к аналою, чтобы сказать надгробное слово Флоре, взглянул в тихое
лицо покойницы, вздрогнул, и, быстро устремив взор и руки
к стоявшему у изголовья гроба генералу,
с немым ужасом на
лице воскликнул: «Отче благий: она молит Тебя: молитв ее ради ими же веси путями спаси его!» — и больше он не мог сказать ничего, заплакал, замахал руками и стал совершать отпевание.
Глафира была бледна как плат, но Ропшин этого не заметил, потому что на ее
лицо падало отражение красной шали. Он наклонился
к ногам окаменевшей Глафиры, чтобы поднять лист. Бодростина в это мгновение встрепенулась и
с подкупающею улыбкой на устах приподняла от ног своих этого белого юношу, взяв его одним пальцем под его безволосый подбородок.
И он совсем повернулся
к выходу, но в это самое мгновение драпировка, за которою предполагалась кровать, заколыхалась и из-за опущенной портьеры вышла высокая, полная, замечательно хорошо сложенная женщина, в длинной и пышной ситцевой блузе,
с густыми огненными рыжими волосами на голове и
с некрасивым бурым
лицом, усеянным сплошными веснушками.
Это центральное место,
к которому все другие строения поселка как будто бы чувствуют почтение: сараи, сарайчики, амбары, амбарушки, хлевки и закутки, — все это
с разных сторон обступило мельницу, поворотилось
к ней
лицом, смотрит на ее вращающееся колесо, как безграмотные односельчане глядят на старушку, сотый раз повторяющую им по складам старую, тихоструйную повесть.
Подозеров нагнулся и
с чувством поцеловал обе руки Александры Ивановны. Она сделала было движение, чтобы поцеловать его в голову, но тотчас отпрянула и выпрямилась. Пред нею стояла бледная Вера и положила обе свои руки на голову Подозерова, крепко прижала его
лицо к коленам мачехи и вдруг тихо перекрестила, закрыла ладонью глаза и засмеялась.
Ропшин, в качестве
лица, поставленного одним рангом выше камердинера и дворецкого, тоже был взят на барынину сторону, и он сам вначале едва знал, как это случилось, но потом… потом, когда он увидал себя на ее стороне, он проникся благоговейным восторгом
к Глафире Васильевне: он начал тупить взоры при встрече
с нею, краснеть, конфузиться и худеть.
Форов
с важностью должностного
лица начал отсчитывать шаги, и затем Подозеров и Горданов были поставлены им на урочном расстоянии
лицом друг
к другу.
Синтянина стала мочить Катерине Астафьевне голову и прыскать ей
лицо, а майор снова обратился
к квартальному, который в это время сошел
с дрожек и стоял у него за спиной.
Женщины пошли по их стопам и даже обогнали их: вчерашние отрицательницы брака не пренебрегали никакими средствами обеспечить себя работником в
лице мужа и влекли
с собою неосторожных юношей
к алтарю отрицаемой ими церкви.
— Это так и должно быть, — произнес, возведя
к небу резко очерченные темною каемочкой глаза, тихий отец парижских спиритов и, заложив по своей привычке левую руку за борт доверху застегнутого длиннополого коричневого сюртука, положил два пальца правой руки на руку тощего молодого человека
с зеленовато-желтым
лицом и некоторым намеком на бакенбарды.
Глафира подошла скорыми шагами
к двери, быстро отмахнула ее одним движением, но отмахнула не без труда и не без усилия, потому что за дверью цепко держался за ручку и наконец вылетел на средину комнаты… кто?.. Как назвать это
лицо? Глафира отступила два шага назад. Вместо Жозефа пред ней стоял… чужой человек, брюнет,
с лицом, тщательно закрытым ладонями.
Это достойное небольшого внимания
лицо до сих пор еще почти не появлялось в нашей повести, хотя имя его упоминали и Глафира, и Горданов, и Подозеров, последний даже обращался однажды
к Григорью Васильевичу
с просьбой «принять его на какую-нибудь службу, хоть, например, в писаря, в его департамент».
Здесь, спиной
к драпировке, а
лицом к двери, за небольшим письменным столом, покрытым в порядке разложенными кипами бумаг, сидел генерал: он был немного лыс,
с очень добрыми, но привыкшими гневаться серыми глазками. При входе Бодростиной, генерал читал и подписывал бумаги, не приподнялся и не тронулся
с места, а только окинул гостью проницательным взглядом и, протянув ей левую руку, проговорил...
Дело поглощало все его время, так что он, возвращаясь
к ночи домой, падал и засыпал как убитый и, приехав
к жене после двух недель такой жизни, был неузнаваем:
лицо его обветрело, поступь стала тверже, голос решительнее и спокойнее, что, очевидно, было в прямом соотношении
с состоянием нервов.
— Молоденькой, хорошенькой дамочке одной
к мужу ехать скучно… Прекрасно-с! А при третьем
лице, при провожатом вроде старухи-тетки, вам будет веселей… Нет, нет, именно: благодарю, не ожидал. Мне это напоминает Поль-де-Коковскую няньку, охранительницу невинности, или мадемуазель Жиро…
Приходилось долгожданные Вальдегановские щетки бросить и ждать всего от времени, но тем часом начиналось дело о дуэли, затянувшееся за отсутствием прикосновенных
лиц, и произошло маленькое qui pro quo, [Недоразумение (лат.).] вследствие которого Глафира настойчиво требовала, чтобы Жозеф повидался
с сестрой, и как это ни тяжело, а постарался привести, при ее посредстве, Подозерова
к соглашению не раздувать дуэльной истории возведением больших обвинений на Горданова, потому что иначе и тот
с своей стороны поведет кляузу.
Синтянину она не пригласила
к себе и даже не спросила у нее ни о ком и ни о чем… Глядя на Лару, по ее
лицу нельзя было прочесть ничего, кроме утомления и некоторой тревоги. Она даже видимо выживала от себя Синтянину, и когда та
с Форовым встали, она торопливо пожала им на пороге руки и тотчас же повернула в двери ключ.
— Великий боже! он провалился в люк! — воскликнула Бодростина и в сопровождении подбежавших
к ней мужа и гостей кинулась
к прорезу, через который увидала внизу освещенную тем же красным освещением какую-то фантастическую кучу, из которой выбивался Сумасшедший Бедуин, и, не обращая ни малейшего внимания на зов его сверху, вышел в двери смежной комнаты нижнего этажа. Он все это сделал очень быстро и
с какою-то борьбой, меж тем как на ярко освещенном
лице его сверкали резкие огненные линии.
И ворча про себя, повел народ Сухого Мартына на третий путь: на соседнюю казенную землю. И вот стал Мартын на прогалине, оборотясь
с согнутою спиной
к лесничьей хате, а
лицом —
к бездонному болоту, из которого течет лесная река; сорвал он
с куста три кисти алой рябины, проглотил из них три зерна, а остальное заткнул себе за ремешок старой рыжей шляпы и, обведя костылем по воздуху вокруг всего леса, топнул трижды лаптем по мерзлой груде и, воткнув тут костыль, молвил...
Висленев покраснел, быстро оборотился
лицом к мужикам, поклонился им чрезвычайно скорым поклоном и, ни
с того, ни
с сего, шаркнул ножкой.
Горданов пришел, наконец, в себя, бросился на Висленева, обезоружил его одним ударом по руке, а другим сшиб
с ног и, придавив
к полу, велел людям держать его. Лакеи схватили Висленева, который и не сопротивлялся: он только тяжело дышал и, водя вокруг глазами, попросил пить. Ему подали воды, он жадно начал глотать ее, и вдруг, бросив на пол стакан, отвернулся, поманил
к себе рукой Синтянину и, закрыв
лицо полосой ее платья, зарыдал отчаянно и громко...
Но вот схватил он за складки еще одну серую шинель, повернув ее
лицом к месяцу, припал ухом
к груди и, вскинув мертвеца на спину, побежал
с ним, куда считал безопаснее; но откуда ни возьмись повернул на оставленное поле новый вражий отряд, и наскочили на Сида уланы и замахнулись на его ношу, но он вдруг ужом вывернулся и принял на себя удар; упал
с ног, а придя в себя, истекая кровью, опять понес барина.
— Взметался нйжить… чего мечешься? — заговорил вдруг, входя, Сид Тимофеич и, подойдя
к покойнику
с правой стороны, он покрыл его
лицо, потом хотел было поправить руку, но, заметив замерзший в ней пучок сухой травы, начал ее выдергивать, говоря: «Подай! тебе говорю, подай, а то ругать стану».
С этим он начал выколупывать пальцем траву, и вдруг громко рассмеялся.
Вокруг гроба пустое, свободное место: Глафира оглядывалась и увидала по ту сторону гроба Горданова. Он как будто хотел ей что-то сказать глазами, как будто звал ее скорее подходить или, напротив, предостерегал не подходить вовсе — не разберешь. Меж тем мертвец ждал ее лежа
с закрытым
лицом и
с отпущением в связанных платком руках. Надо было идти, и Глафира сделала уже шаг, как вдруг ее обогнал пьяный Сид; он подскочил
к покойнику со своими «расписками» и начал торопливо совать ему в руки, приговаривая...