Неточные совпадения
По поводу этой свадьбы
пошли самые разнообразные толки. Поступок молодой генеральши объясняли алчностью к деньгам и низостью ее характера, и за то предсказывали ей скорую смерть, как одной из
жен Рауля Синей Бороды, но объяснения остаются и доселе в области догадок, а предсказания не сбылись.
— Совершенная правда! ты пристроилась, а мы стары. Нет; да мимо меня
идет чаша сия! — решил, махнув рукой, старый Гриневич и отказался от места, сказав, что места нужны молодым, которые могут быть на службе гораздо полезнее старика, а мне-де пора на покой; и через год с небольшим действительно получил покой в безвестных краях и три аршина земли на городском кладбище, куда вслед за собою призвал вскоре и
жену.
Форов втроем с
женою и Подозеровым вышли за калитку и
пошли по пустынной улице озаренного луной и спящего города.
Это было с твоей стороны чрезвычайно
пошло, потому что должен же ты был понимать, что я не могла же не быть
женой своего мужа, с которым я только что обвенчалась; но… я была еще глупее тебя: мне это казалось увлекательным… я любила видеть, как ты меня ревнуешь, как ты, снявши с себя голову, плачешь по своим волосам.
Будучи перевенчан с Алиной, но не быв никогда ее мужем, он действительно усерднее всякого родного отца хлопотал об усыновлении себе ее двух старших детей и, наконец, выхлопотал это при посредстве связей брата Алины и Кишенского; он присутствовал с веселым и открытым лицом на крестинах двух других детей, которых щедрая природа
послала Алине после ее бракосочетания, и видел, как эти милые крошки были вписаны на его имя в приходские метрические книги; он свидетельствовал под присягой о сумасшествии старика Фигурина и отвез его в сумасшедший дом, где потом через месяц один распоряжался бедными похоронами этого старца; он потом завел по доверенности и приказанию
жены тяжбу с ее братом и немало содействовал увеличению ее доли наследства при законном разделе неуворованной части богатства старого Фигурина; он исполнял все, подчинялся всему, и все это каждый раз в надежде получить в свои руки свое произведение, и все в надежде суетной и тщетной, потому что обещания возврата никогда не исполнялись, и
жена Висленева, всякий раз по исполнении Иосафом Платоновичем одной службы, как сказочная царевна Ивану-дурачку, заказывала ему новую, и так он служил ей и ее детям верой и правдой, кряхтел, лысел, жался и все страстнее ждал великой и вожделенной минуты воздаяния; но она, увы, не приходила.
— Что? — заговорил он. — Вспомни-ка, как ты сам стегал людей и жарил за противодействие
женам? Вспомни-ка, милый друг, вспомни все это, да примерь на себя. Хорошо тебе будет, как твои прецеденты-то в суде так и замрут при закрытых дверях, а в газетах
пойдут тебя жарить? Оправдываться, что ли, станешь?
Он доказывал Кишенскому, что поступки его с Висленевым превосходят всякую меру человеческой подлости; что терпение жертвы их, очевидно, перепилено, что это нерасчетливо и глупо доводить человека до отчаяния, потому что человек без надежды на спасение готов на все, и что Висленев теперь именно в таком состоянии, что он из мести и отчаяния может
пойти и сам обвинить себя неведомо в каких преступлениях, лишь бы предать себя в руки правосудия, отомстя тем и Кишенскому, и
жене.
— Непременно, — отвечает Висленев и, выпросив у Александры Ивановны третью кадриль, тихонько, робко и неловко спустил руку к юбке ее платья и начал отщипывать цветок. Александра Ивановна,
слава Богу, не слышит, она даже подозвала к себе мужа я шепчет ему что-то на ухо. Тот уходит. Но проклятая проволока искусственного цветка крепка неимоверно. Висленев уже без церемонии теребит его наудалую, но нет… Между тем генерал возвращается к
жене, и скоро надо опять начинать фигуру, а цветок все не поддается.
— Ну, что это было? Ничего не было. После узнаете: видите вон птаха-квартаха торчит и слушает, а вот и,
слава Богу, Торочка оживает! — молвил он, заметив движение век у
жены.
И с этими-то мыслями майор въехал на возу в город; достиг, окруженный толпой любопытных, до квартиры Подозерова; снес и уложил его в постель и
послал за
женой, которая, как мы помним, осталась в эту ночь у Ларисы. Затем Форов хотел сходить домой, чтобы сменить причинившее ему зуд пропыленное белье, но был взят.
— Я боялся
идти домой, — заговорил он, обратясь к генеральше, когда
жена его вышла. — Думал: войду в сумерках, застану одну Торочку: она, бедное творенье, перепугается, — и
пошел к вам; а у вас говорят, что вы здесь, да вот как раз на нее и напал. Хотел было ей башмаки, да лавки заперты. А что, где теперь Лариса Платоновна?
— Ну,
идите теперь к вашей
жене. Желаю вам с нею бесконечного счастия. Любите ее и… и… больше ничего, любите ее, по английским обетам брака, здоровую и больную, счастливую и несчастную, утешающую вас или… да одним словом, любите ее всегда, вечно, при всех случайностях. В твердой решимости любить такая великая сила. Затем еще раз: будьте счастливы и прощайте!
— Нет будет, будет, если ты не загрубелая тварь, которой не касается человеческое горе, будет, когда ты увидишь, что у этой пары за жизнь
пойдет, и вспомнишь, что во всем этом твой вклад есть. Да, твой, твой, — нечего головой мотать, потому что если бы не ты, она либо братцевым ходом
пошла, и тогда нам не было бы до нее дела; либо она была бы простая добрая мать и
жена, и создала бы и себе, и людям счастие, а теперь она что такое?
Они пожали друг другу руки, причем
жена Грегуара тотчас же сказала сыну, чтоб он убирал свои книги и
шел к себе, а сама попросила гостью в кабинет мужа.
— Ну, это мне лучше знать, стоит это или не стоит сожаления, но только я ведь не Висленев; я до конца таким путем не
пойду; ты должна мне дать верное ручательство: хочешь или не хочешь ты быть моей
женой?
— И по делу, в которое мне, как
жене его, может быть неудобно было бы вмешиваться, но (Глафира едва заметно улыбнулась) с тех пор, как мы с вами расстались, свет
пошел наизнанку, и я нахожу себя вынужденной просить вас объясниться со мною.
— Кто ж тебе не велит
идти на службу: ты еще здоров и можешь служить, чтоб у
жены были крепкие башмаки, — вмешалась Форова.
Я видел, как этот кроткий пейзаж прореяло тихою молоньей, и убедился, что испанские дворяне — народ страшный и прекрасный, а вслед затем «кувырком»
пошло пятое убеждение, что свободу женщин состроят не ораторы этого слова, а такие благодатные натуры, как мой поп Евангел, который плакал со своею
женой, что она влюблена, да советовал ей от него убежать.
Лара ничего про это не знала, хотя учредившийся порядок не был тайной не только для бодростинского дома, но также и для Подозерова, до которого, мимо его воли, дошли слухи о записках, какие
шлет Горданову Жозеф. Андрей Иванович написал
жене коротенькое приглашение повидаться. Лара показала его Глафире, и та удивилась.
— Стой здесь, — сказал Форов
жене, — а я
пойду сдам этого путешественника и запишу при нем тебя.
— Я всегда тебе говорил, что у нас развестись нельзя, а жениться на двух можно: я так сделал, и если мне еще раз вздумается жениться, то мы будем только квиты: у тебя два мужа, а у меня будет две
жены, и ты должна знать и молчать об этом или
идти в Сибирь. Вот тебе все начистоту: едешь ты теперь или не едешь?
О сумерках Ковза кузнец и дурачок Памфилка из двора во двор
пошли по деревне повещать народу мыться и чиститься, отрещися
жен и готовиться видеть «Божье чудесо». Подойдут к волоковому окну, стукнут палочкой, крикнут: «Печи топите, мойтеся, правьтеся,
жен берегитеся: завтра огонь на коровью смерть!» — И
пойдут далее.
— Садитесь, — произнес он в ответ на приветствие гостя и на его вопрос о здоровье, — Мать, дай нам чаю, — обратился он к
жене и сейчас же добавил, — рад-с, весьма рад-с, что вы пришли. Хотел
посылать, да послов не нашел. А видеть вас рад, может скоро умру, надо с друзьями проститься. Впрочем, у меня-с друзей нет… кроме ее, — добавил генерал, кивнув по направлению, куда вышла
жена.