Неточные совпадения
Но я ведь и не хочу ничего взять себе, это будет только хитрость, чтобы знать: есть у Горданова средства
повести какие-то блестящие
дела или все это вздор?
— Далее, — отвечал Горданов, весь находясь в каком-то тумане, — далее… мы будем сила, я
поведу вам ваши
дела не так, как Кишенский
ведет дела Фигуриной…
— Да, он умный и им надо дорожить, он тоже говорил, что глупость совсем уничтожить уже нельзя, а хорошо вот, если бы побольше наших шли в цензурное ведомство. Кишенский
ведет дело по двойной бухгалтерии — это так и называется «по двойной бухгалтерии». Он приплелся разом к трем разным газетам и в каждой строчит в особом направлении, и сводит все к одному; он чужим поддает, а своим сбавит где нужно, а где нужно — наоборот.
— И он, как он ни прост, поймет, что бумаги надо выручить. Впрочем, это уже будет мое
дело растолковать ему, к чему могут
повести эти бумаги, и он поймет и не постоит за себя. А вы, Алина Дмитриевна, — обратился Горданов к даме, бесцеремонно отгадывая ее имя, — вы можете тогда поступить по усмотрению: вы можете отдать ему эти бумаги после свадьбы, или можете и никогда ему их не отдавать.
Данка уговорила Ципри-Кипри доплатить, без ведома мужа, всю убыточную разницу с тем, что после, когда таким образом будет доказана честность и стойкость Ципри-Кипри, Данка склонит своего мужа оказать еще больший кредит самой Ципри-Кипри, и тогда Данка сама пойдет с нею в желаемую компанию, и они сами, две женщины,
поведут дело без мужей и, заручившись сугубым кредитом, наконец обманут мужа Данки.
Прошел месяц, в течение которого
дела в городе, приютившем Горданова с Висленевым, подвинулись вперед весьма значительно. Первые
вести оттуда читаем в письме, которое департаментский сторож подал сегодня на подносике вице-директору Григорию Васильевичу Акатову, родному брату Глафиры Васильевны Бодростиной.
По
делу этому было произведено секретное дознание, и оказалось, что действительно проживающий здесь отставной майор Форов и священник Евангел Минервин, проходя однажды чрез деревушку г. Горданова, под предлогом ловли в озере карасей, остановились здесь, под видом напиться квасу, и
вели с некоторыми крестьянами разговор, имевший, очевидно, целью возбуждать в крестьянах чувство недоверия к намерениям г. Горданова.
Он ей был не лишний: она в самом
деле зябла, но вдруг чуть только всколыхнулась дверная портьера и вошедшая девушка произнесла: «Генрих Иваныч», Бодростина сейчас же вскочила,
велела просить того, о ком было доложено, и пошла по комнате, высоко подняв голову, со взглядом ободряющей и смущающей ласки.
Ни моя молодость и неопытность, ни прямота моей натуры и большое мое доверие к людям, ничто не позволяло мне рассчитывать, что я
поведу дело так ловко, как я
повела его.
Что касается до Горданова, Подозерова и Висленева, то о них вспомнили только на другой
день и, ввиду болезненного состояния Горданова и Подозерова, подчинили их домашнему аресту в их собственных квартирах; когда же пришли к Висленеву с тем, чтобы пригласить его переехать на гауптвахту, то нашли в его комнате только обрывки газетных листов, которыми Иосаф Платонович обертывал вещи; сам же он еще вчера вечером уехал бог
весть куда.
— Да перестань играть словами. А
дело вот в чем: это ни к чему не
поведет; на этот хрусталь ничто не воздействует.
— Да уж… «мои
дела», это, я вижу, что-то чернорабочее: делай, что
велят, и не смей спрашивать, — сказал, с худо скрываемым неудовольствием, Горданов.
— Синтянин получил из Питера важные
вести. Очень важные, очень важные. Я всего не знаю, и того, что он мне сообщил, сказать не могу, но вот тебе общее очертание
дел: Синтянин не простил своего увольнения.
Горданов
вел дело именно так, как было нужно Глафире.
Михаил Андреевич расходовался сам на свои предприятия и платил расходы Казимиры, платил и расходы Кишенского по отыскиванию путей к осуществлению великого
дела освещения городов удивительно дешевым способом, а Кишенский грел руки со счетов Казимиры и рвал куртажи с тех ловких людей, которым предавал Бодростина, расхваливая в газетах и их самих, и их гениальные планы, а между тем земля, полнящаяся слухами, стала этим временем доносить Кишенскому
вести, что то там, то в другом месте, еще и еще проскальзывают то собственные векселя Бодростина, то бланкированные им векселя Казимиры.
— Да, сочтемся-с, потому, знаете ли, что я вам скажу: я видел много всяких мошенников и плутов, но со всеми с ними можно
вести дело, а с такими людьми, какие теперь пошли…
Висленев, прослушав оперу «Руслан», забежал-таки к честнейшей Ванскок и сообщил ей, что он спирит и
ведет подкоп против новейших перевертней, но та выгнала его вон. В
день отъезда он раньше всех впрыгнул в карету, которая должна была отвезть их на железную дорогу, и раньше всех вскочил в отдельное первоклассное купе.
Крылатые слова, сказанные об этом стариком, исполнили глубочайшего страха Глафиру. Она давно не казалась такою смятенною и испуганною, как при этой
вести. И в самом
деле было чего бояться: если только Бодростин возьмет завещание и увидит, что там написано, то опять все труды и заботы, все хлопоты и злодеяния, все это могло пойти на ветер.
Приходилось долгожданные Вальдегановские щетки бросить и ждать всего от времени, но тем часом начиналось
дело о дуэли, затянувшееся за отсутствием прикосновенных лиц, и произошло маленькое qui pro quo, [Недоразумение (лат.).] вследствие которого Глафира настойчиво требовала, чтобы Жозеф повидался с сестрой, и как это ни тяжело, а постарался привести, при ее посредстве, Подозерова к соглашению не раздувать дуэльной истории возведением больших обвинений на Горданова, потому что иначе и тот с своей стороны
поведет кляузу.
В этот
день Жозеф слетал к Горданову с
вестями, что каприз его, вероятно, непременно будет удовлетворен.
На другой
день, часа за полтора до отхода поезда железной дороги, дом Ларисы наполнился старыми, давно не бывавшими здесь друзьями: сюда пришли и Синтянины, и Катерина Астафьевна, и отец Евангел, а Филетер Иванович не разлучался с Подозеровым со вчерашнего вечера и ночевал с ним в его кабинете, где Андрей Иванович передал ему все домашние бумаги Ларисы и сообщил планы, как он что думал
повесть и как, по его мнению, надо бы
вести для спасения заложенного дома.
Александра Ивановна Синтянина едва только через несколько
дней после происшествия узнала об исчезновении Ларисы и Форовой, и то
весть об этом пришла на хутор чрез отца Евангела, который, долго не видя майора, ходил осведомляться о нем, но его не видал, а только узнал о том, что все разъехались, и что сам майор как ушел провожать жену, с той поры еще не бывал назад.
Эта самая обыкновенная
весть подействовала на Синтянину чрезвычайно странно, и она тотчас же, как только ей подали самовар, послала в эту гостиницу просить Форова немедленно прийти домой, но посланная женщина возвратилась одна с клочком грязной бумажки, на которой рукой Филетера Ивановича было написано: «Не могу идти домой, — спешите сами сюда, здесь слово и
дело».
Ворошилов и Перушкин два
дня не являлись, но зато из бодростинских палестин пришли
вести, что у крестьян совсем погибает весь скот, и что они приходили гурьбой к Бодростину просить, чтоб он выгнал из села остатки своего фабричного скота.
Михаил Андреевич чувствовал, что
дело становится неладно, и
велел кучеру остановиться на углу поляны, за густою купой деревьев.
— Да вот так… хочу тебя так назвать и называю, а хочешь добиться, так вот почему: не уверяй, как
поведешь себя, когда смерть пристигнет. Это
дело строгое.
— Ну, уж где сумасшедшему
вести такое
дело? Нет, должно быть совсем иное лицо, которое всем руководило и которому нужна была эта последняя поправка, и на это есть указание, кому она была нужна.
Человек без
вести пропал в доме! Горданов решительно не знал, что ему думать, и считал себя выданным всеми… Он потребовал к себе следователя, но тот не являлся, хотел позвать к себе врача, так как врач не может отказаться посетить больного, а Горданов был в самом
деле нездоров. Но он вспомнил о своем нездоровье только развязав свою руку и ужаснулся: вокруг маленького укола, на ладони, зияла темненькая каемочка, точно бережок из аспидированного серебра.
По переходе Синтяниных в их новое помещение, на другой
день вечером, все эти три лица опять собрались вместе и,
ведя тихую беседу пред камином, вспоминали немногих милых им лиц, остающихся еще там, на теплых пажитях, и заговорили о Евангеле и о Форове.
Кончина же сея доброй мироносицы воспоследовала назад тому восемь
дней весьма тихая и праведничья и последовала она не от какой-либо сугубой скорби, а от радости, ибо было в этот
день объявлено нам
весть, что Форов от обвинения в бунтовничьей крамоле вторично и окончательно освобождается…
Замыкаю же сие мое обширное послание к вам тою
вестью, что я о вас обо всех молюсь, желаю вам здоровья и всех благ, и утверждаю и вас в истине, что все бывает ко благу, так как и в сем трепетном
деле, которое мы недавно только пережили, вам, государь Иван Демьянович, тоже дана, по моему мнению, добрая наука: вам, вечно надеявшимся на силу земной власти, окончание гордановского
дела может служить уроком, что нет того суда, при котором торжество истины было бы неизбежно.