Но не все же у Якова Львовича были враги: были у него между дворянами и большие почитатели, которые ценили его благородство и заслуги и, вспомнив о нем перед новыми выборами, приехали к нему с просьбою, чтобы он позволил себя баллотировать, но дядя на этот раз оказался непреклонным и объявил, что он «сильно занят разведением тюльпанов и
ни для чего не решится их оставить».
Она знала, что есть кружок людей, которые называют себя светом, и что она тоже принадлежит к этому кружку и не обязана никому ничем помогать, ни сама ожидать от кого бы то ни было никакого участия, но что тем не менее связи ее с этим кружком, основанные на однородности вкуса и стремлений, как нельзя более прочны и не разорвутся и не поколеблются ни для кого и
ни для чего.
Неточные совпадения
Профессорство это было во мнении Марьи Николаевны такое величие,
что она его не желала сменять
для брата
ни на какую другую карьеру. Притом же она так давно об этом мечтала, так долго и так неуклонно к этому стремилась,
что бабушка сразу поняла,
что дело Ольги Федотовны было проиграно.
Для быстролетной любви этой началась краткая, но мучительная пауза:
ни бабушка,
ни дьяконица ничего не говорили Ольге Федотовне, но она все знала, потому
что, раз подслушав случайно разговор их, она повторила этот маневр умышленно и, услыхав,
что она служит помехою карьере, которую сестра богослова считает
для брата наилучшею, решилась поставить дело в такое положение, чтоб этой помехи не существовало.
Состязаться с княгинею, в
чем бы то
ни было касающемся церковных уставов или обихода, священники ее сёл не дерзали; она была
для них все: и ктитор, и консистория, и владыка, и уже у нее священник прижать мужичка при браке какою-нибудь натяжкою в степени родства не помышлял.
—
Ни одной ночи, — говорит, — бедная, не спала: все, бывало, ходила в белый зал гулять, куда, кроме как
для балов, никто и не хаживал. Выйдет, бывало, туда таково страшно, без свечи, и все ходит, или сядет у окна, в которое с улицы фонарь светит, да на портрет Марии Феодоровны смотрит, а у самой из глаз слезы текут. — Надо полагать,
что она до самых последних минут колебалась, но потом преданность ее взяла верх над сердцем, и она переломила себя и с той поры словно от княжны оторвалась.
И вдруг ей самой пришло в голову еще совершенно иное соображение; соображение,
ни одного раза не приходившее ей с самого первого дня ее вдовства: она вздумала,
что ей самой еще всего тридцать пять лет и
что она в этой своей поре даже и краше и притом втрое богаче своей дочери… Тридцать пять и пятьдесят, это гораздо ближе одно к другому,
чем пятьдесят и шестнадцать; а как притом эта комбинация
для графа и гораздо выгоднее, то не думает ли он, в самом деле, осчастливить ее своей декларацией?
Один из таких, по фамилии Кандолинцев, не пропускал
ни одного случая втираться в светские дома и решился
для этого, как говорили, «на героические подлости». Благодаря своим компанейщикам он однажды ценою немалых жертв добился того,
что его пригласили участвовать в любительском спектакле с настоящими светскими людьми; но в самом этом великодушии крылась новая обида: Кандолинцеву дали самую ничтожную, выходную роль, лакея без слов.
Такой отказ был бы «невеликодушен», а дядя ничего невеликодушного не мог себе позволить, и потому он не успел оглянуться, как у него на руках явилась целая куча сирот с их плохими, сиротскими делишками, и потом
что ни год, то эта «поистине огромная опека» у Якова Львовича возрастала и, наконец, возросла до того,
что он должен был учредить при своей вотчинной конторе целое особое отделение
для переписки и отчетности по опекунским делам.
После первого, страстного и мучительного сочувствия к несчастному опять страшная идея убийства поразила ее. В переменившемся тоне его слов ей вдруг послышался убийца. Она с изумлением глядела на него. Ей ничего еще не было известно, ни зачем, ни как,
ни для чего это было. Теперь все эти вопросы разом вспыхнули в ее сознании. И опять она не поверила: «Он, он убийца! Да разве это возможно?»
— Для самого труда, больше
ни для чего. Труд — образ, содержание, стихия и цель жизни, по крайней мере моей. Вон ты выгнал труд из жизни: на что она похожа? Я попробую приподнять тебя, может быть, в последний раз. Если ты и после этого будешь сидеть вот тут с Тарантьевыми и Алексеевыми, то совсем пропадешь, станешь в тягость даже себе. Теперь или никогда! — заключил он.
Неточные совпадения
Городничий. Чш! (Закрывает ему рот.)Эк как каркнула ворона! (Дразнит его.)Был по приказанию! Как из бочки, так рычит. (К Осипу.)Ну, друг, ты ступай приготовляй там,
что нужно
для барина. Все,
что ни есть в долге, требуй.
Имел он все,
что надобно //
Для счастья: и спокойствие, // И деньги, и почет, // Почет завидный, истинный, // Не купленный
ни деньгами, //
Ни страхом: строгой правдою, // Умом и добротой!
Стародум(целуя сам ее руки). Она в твоей душе. Благодарю Бога,
что в самой тебе нахожу твердое основание твоего счастия. Оно не будет зависеть
ни от знатности,
ни от богатства. Все это прийти к тебе может; однако
для тебя есть счастье всего этого больше. Это то, чтоб чувствовать себя достойною всех благ, которыми ты можешь наслаждаться…
Стародум. Они в руках государя. Как скоро все видят,
что без благонравия никто не может выйти в люди;
что ни подлой выслугой и
ни за какие деньги нельзя купить того,
чем награждается заслуга;
что люди выбираются
для мест, а не места похищаются людьми, — тогда всякий находит свою выгоду быть благонравным и всякий хорош становится.
Легко было немке справиться с беспутною Клемантинкою, но несравненно труднее было обезоружить польскую интригу, тем более
что она действовала невидимыми подземными путями. После разгрома Клемантинкинова паны Кшепшицюльский и Пшекшицюльский грустно возвращались по домам и громко сетовали на неспособность русского народа, который даже
для подобного случая
ни одной талантливой личности не сумел из себя выработать, как внимание их было развлечено одним, по-видимому, ничтожным происшествием.