Неточные совпадения
«Все равно я должна буду выйти замуж за какого-нибудь вельможу, которого я не буду любить, а пока я свободна, не вольна ли я сама располагать собой как хочу? Я хочу, я могу, я желаю здесь, в этой тиши, внезапно купить себе ценою своей
красоты услуги красавца Зенона. Так, мой художник! тебя ничто не спасет от соблазна моей
красоты, и
торжество мое над тобой неизбежно».
«Венеция умирает, Венеция опустела», — говорят вам ее жители; но, быть может, этой-то последней прелести, прелести увядания в самом расцвете и
торжестве красоты, недоставало ей.
И в
торжестве красоты, в излишке счастья чувствуешь напряжение и тоску, как будто степь сознает, что она одинока, что богатство ее и вдохновение гибнут даром для мира, никем не воспетые и никому не нужные, и сквозь радостный гул слышишь ее тоскливый, безнадежный призыв: певца! певца!
На ней было черное креповое платье с едва заметными золотыми украшениями; ее плечи белели матовою белизной, а лицо, тоже бледное под мгновенною алою волной, по нем разлитою, дышало
торжеством красоты, и не одной только красоты: затаенная, почти насмешливая радость светилась в полузакрытых глазах, трепетала около губ и ноздрей…
И тогда в трескотне насекомых, в подозрительных фигурах и курганах, в голубом небе, в лунном свете, в полете ночной птицы, во всем, что видишь и слышишь, начинают чудиться
торжество красоты, молодость, расцвет сил и страстная жажда жизни; душа дает отклик прекрасной, суровой родине, и хочется лететь над степью вместе с ночной птицей.
Неточные совпадения
Сознание новой жизни, даль будущего, строгость долга, момент
торжества и счастья — все придавало лицу и
красоте ее нежную, трогательную тень. Жених был скромен, почти робок; пропала его резвость, умолкли шутки, он был растроган. Бабушка задумчиво счастлива, Вера непроницаема и бледна.
Его гнал от обрыва ужас «падения» его сестры, его красавицы, подкошенного цветка, — а ревность, бешенство и более всего новая, неотразимая
красота пробужденной Веры влекли опять к обрыву, на
торжество любви, на этот праздник, который, кажется, торжествовал весь мир, вся природа.
Они смотрели друг на друга: Райский с холодным любопытством, она — с дерзким
торжеством, сверкая смеющимися глазами. Он молча дивился
красоте ее римского профиля.
Я всегда колебался между аскетической настроенностью, не только христианской, но и толстовской и революционной, и радостью жизни, любовью, искусством,
красотой,
торжеством мысли.
И в записке, которую он написал, были удивительные слова, приблизительно такие: «Я полагал весь смысл жизни в
торжестве ума,
красоты и добра; с этой же болезнью я не человек, а рухлядь, гниль, падаль, кандидат в прогрессивные паралитики.