Неточные совпадения
На полу под ним разостлан был широкий ковер, разрисованный пестрыми арабесками; — другой персидский ковер висел на стене, находящейся против окон, и на нем развешаны были пистолеты,
два турецкие ружья, черкесские шашки и кинжалы, подарки сослуживцев, погулявших когда-то за Балканом… на мраморном камине стояли три алебастровые карикатурки Паганини, Иванова и Россини… остальные стены были голые, кругом и вдоль по ним стояли широкие диваны, обитые шерстяным штофом пунцового цвета; — одна единственная картина привлекала взоры, она висела над дверьми, ведущими в спальню; она изображала неизвестное мужское лицо, писанное неизвестным русским художником, человеком,
не знавшим своего гения и которому никто об нем
не позаботился намекнуть.
— Когда Печорин вошел, увертюра еще
не начиналась, и в ложи
не все еще съехались; — между прочим, прямо над ним в бельэтаже была пустая ложа, возле пустой ложи сидели Негуровы, отец, мать и дочь; — дочка была бы недурна, если б бледность, худоба и старость, почти общий недостаток петербургских девушек,
не затмевали блеска
двух огромных глаз и
не разрушивали гармонию между чертами довольно правильными и остроумным выражением.
«Видно, еще письмо
не дошло по адресу!» — подумал он и стал наводить лорнет на другие ложи; в них он узнал множество бальных знакомых, с которыми иногда кланялся, иногда нет; смотря по тому, замечали его или нет; он
не оскорблялся равнодушием света к нему, потому что оценил свет в настоящую его цену; он знал, что заставить говорить об себе легко, но знал также, что свет
два раза сряду
не занимается одним и тем же лицом; ему нужны новые кумиры, новые моды, новые романы… ветераны светской славы, как и все другие ветераны, самые жалкие созданья…
Она родилась в Петербурге — и никогда
не выезжала из Петербурга — правда, один раз на
два месяца в Ревель на воды… — но вы сами знаете, что Ревель
не Россия, и потому направление ее петербургского воспитания
не получало никакого изменения; у нас, в России, несколько вывелись из моды французские мадамы, а в Петербурге их вовсе
не держат…
Через полтора года он узнал, что она вышла замуж; через
два года приехала в Петербург уже
не Верочка, а княгиня Лиговская и князь Степан Степ<анович>.
Мы
не будем слушать их скучных толков о запутанном деле, а останемся в гостиной;
две старушки, какой-то камергер и молодой человек обыкновенной наружности играли в вист; княгиня Вера и другая молодая дама сидели на канапе возле камина, слушая Печорина, который, придвинув свои кресла к камину, где сверкали остатки каменных угольев, рассказывал им одно из своих похождений во время Польской кампании.
Ему удалось рассмешить
двух дам и обратить разговор на другие предметы: несмотря на то, выражение княгини глубоко врезалось в его памяти: оно показалось ему упреком, хотя случайным, но тем
не менее язвительным.
Между тем в зале уже гремела музыка, и бал начинал оживляться; тут было всё, что есть лучшего в Петербурге:
два посланника, с их заморскою свитою, составленною из людей, говорящих очень хорошо по-французски (что впрочем вовсе неудивительно) и поэтому возбуждавших глубокое участие в наших красавицах, несколько генералов и государственных людей, — один английский лорд, путешествующий из экономии и поэтому
не почитающий за нужное ни говорить, ни смотреть, зато его супруга, благородная леди, принадлежавшая к классу blue stockings [синих чулок (англ.)] и некогда грозная гонительница Байрона, говорила за четверых и смотрела в четыре глаза, если считать стеклы двойного лорнета, в которых было
не менее выразительности, чем в ее собственных глазах; тут было пять или шесть наших доморощенных дипломатов, путешествовавших на свой счет
не далее Ревеля и утверждавших резко, что Россия государство совершенно европейское, и что они знают ее вдоль и поперек, потому что бывали несколько раз в Царском Селе и даже в Парголове.
— Исключительно танцующие кавалеры могли разделиться на
два разряда; одни добросовестно
не жалели ни ног, ни языка, танцевали без устали, садились на край стула, обратившись лицом к своей даме, улыбались и кидали значительные взгляды при каждом слове, — короче, исполняли свою обязанность как нельзя лучше — другие, люди средних лет, чиновные, заслуженные ветераны общества, с важною осанкой и гордым выражением лица, скользили небрежно по паркету, как бы из милости или снисхождения к хозяйке; и говорили только с дамою своего vis-à-vis [буквально лицом к лицу, в данном случае партнер по танцу (франц.)], когда встречались с нею, делая фигуру.
У двери, ведущей из залы в гостиную, сидели
две зрелые девы, вооруженные лорнетами и разговаривающие с
двумя или тремя молодыми людьми —
не танцующими.
Краса и гордость русская, // Белели церкви Божии // По горкам, по холмам, // И с ними в славе спорили // Дворянские дома. // Дома с оранжереями, // С китайскими беседками // И с английскими парками; // На каждом флаг играл, // Играл-манил приветливо, // Гостеприимство русское // И ласку обещал. // Французу не привидится // Во сне, какие праздники, // Не день,
не два — по месяцу // Мы задавали тут. // Свои индейки жирные, // Свои наливки сочные, // Свои актеры, музыка, // Прислуги — целый полк!
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Что тут пишет он мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние мое было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие, за
два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я ничего
не понимаю: к чему же тут соленые огурцы и икра?
Осип. Да так. Бог с ними со всеми! Погуляли здесь
два денька — ну и довольно. Что с ними долго связываться? Плюньте на них!
не ровен час, какой-нибудь другой наедет… ей-богу, Иван Александрович! А лошади тут славные — так бы закатили!..
Квартальный. Да так: привезли его поутру мертвецки. Вот уже
два ушата воды вылили, до сих пор
не протрезвился.
Унтер-офицерша. По ошибке, отец мой! Бабы-то наши задрались на рынке, а полиция
не подоспела, да и схвати меня. Да так отрапортовали:
два дни сидеть
не могла.
Городничий.
Две недели! (В сторону.)Батюшки, сватушки! Выносите, святые угодники! В эти
две недели высечена унтер-офицерская жена! Арестантам
не выдавали провизии!. На улицах кабак, нечистота! Позор! поношенье! (Хватается за голову.)