Неточные совпадения
— И та и другие идут без зова, Никита Иванович! Дни наши в руце Божией: ни одной иоты не прибавим к ним, когда они сочтены. Верь, и моему земному житию предел близок: сердце вещун, не обманщик. Лучше умереть, чем замирать всечасно. Вчера я исповедался отцу духовному и сподобился причаститься святых
тайн; ныне, если благословит Господь, исполню еще этот долг христианский. Теперь хочу открыть тебе душу свою. Ты меня давно знаешь, друг, но знаешь ли, какой тяжкий
грех лежит на ней?
— Горе помутило твой разум, — сказал Полуектов, поднимая своего товарища, — голова ординанца показалась тебе бог знает чем. Успокойся; отчаяние величайший из
грехов. Кто ведает? может статься, обман…
тайна…
(О Розе не было слова; но в
тайной исповеди его
грехов эта несчастная жертва, конечно, заняла первое место.)
Фигурировал он в этой рукописи своей собственной персоной, купно с сожительницей законной и незаконной, со чады и домочадцы, и со всеми делами и помышлениями своими, со всем домашним обиходом, и явными, и
тайными грехами и провинностями, по части откупных и иных не совсем-то светлых операций, которые сильно попахивали уголовщиной.
Под влиянием естественной горечи от греховных извращений любви, полового degoüt (который очень мало похож на аскетическое воздержание), ополчаются и на самую любовь, предавая ее проклятиям, и нередко в основе этой вражды к женщине и браку лежит
тайный грех против любви и женственности: Крейцерова соната!
И было у них намеренье Настю сватать; только она, зная за собой
тайный грех, не захотела того и отцу сказала напрямки, что уйдет в кельи жить, а не удастся, так себя опозорит и родительский дом: начнет гулять со всяким встречным.
Неточные совпадения
— Надо! Он велит смириться, — говорила старуха, указывая на небо, — просить у внучки прощения. Прости меня, Вера, прежде ты. Тогда и я могу простить тебя… Напрасно я хотела обойти
тайну, умереть с ней… Я погубила тебя своим
грехом…
— Ты знаешь, нет ничего
тайного, что не вышло бы наружу! — заговорила Татьяна Марковна, оправившись. — Сорок пять лет два человека только знали: он да Василиса, и я думала, что мы умрем все с
тайной. А вот — она вышла наружу! Боже мой! — говорила как будто в помешательстве Татьяна Марковна, вставая, складывая руки и протягивая их к образу Спасителя, — если б я знала, что этот гром ударит когда-нибудь в другую… в мое дитя, — я бы тогда же на площади, перед собором, в толпе народа, исповедала свой
грех!
Трудно человеку знать про всякий
грех, что грешно, а что нет:
тайна тут, превосходящая ум человеческий.
Грех, рекут нам, о сих Бога молить, и церковь наружно их как бы и отвергает, но мыслю в
тайне души моей, что можно бы и за сих помолиться.
Конечно, все это было глупо, но уж таковы свойства всякой глупости, что от нее никуда не уйдешь. Доктор старался не думать о проклятом письме — и не мог. Оно его мучило, как смертельный
грех. Притом иметь дело с открытым врагом совсем не то, что с
тайным, да, кроме того, здесь выступали против него целою шайкой. Оставалось выдерживать характер и ломать самую дурацкую комедию.