Неточные совпадения
У Ранеевых он познакомился с новою интересной личностью, Антониной Павловной Лориной. Это была
сестра хозяина дома, в котором они квартировали, и самая задушевная подруга Лизы.
Тони передавала она свои радости и печали, свои тайны, кроме одной, которую поверила только Богу. Чтобы короче познакомить читателя с этим новым лицом, я должен отступить от начатого рассказа.
Скоро
Тони, приноровясь к религиозному настроению младшего брата и
сестры, составила из своего и их голосов, с аккомпанементом рояля, маленький хор, очень стройно и от души исполнявший духовные гимны.
И от кого ж, от Даши, от Крошки Доррит, дитяти наружностью и душой,
сестры Тони, которую он считал членом своего семейства?..
Тони никогда не интересовалась вмешиваться в бумажные дела братьев и
сестры, братьям маленький скриб в корсете решительно объявил, чтобы они не смели спрашивать, каким делом она занимается.
Тони занимала две отдельные от братьев и
сестры комнаты, из которых в одной принимала своих посетителей.
Явился поручик Лорин. Это был статный офицер; несмотря, что шрам несколько обезобразил его лицо, можно было проследить в чертах его большое сходство с его
сестрой, его
Тони; слегка замечалось, что он хромал.
— Не зная их лично, могу только судить о них по твоим письмам. Признаюсь тебе, мое сердце лежит более к Лориной. Та с горячею, эксцентрической головкой, энтузиастка, с жаждой каких-то подвигов, не совсем по мне. И
сестры твои, по твоим портретам, склоняются более на сторону
Тони. Может быть, мы и ошибаемся.
— Мои братья и
сестра, — говорила
Тони, — привыкли жить в разлуке со мною; я буду знать, что им здесь хорошо, и не стану тревожиться на их счет. С Евгенией Сергеевной и ее мужем ты давно меня познакомила; путешествие, новый край, новые люди, как она пишет, ты подле меня, — чего же мне желать лучше?
Денежный долг
Тони был уплачен, всякая движимость, остававшаяся в квартире Ранеевых, отчасти продана, отчасти перешла в комнату Даши и в комнату
Тони, которую занял искалеченный брат их. Ему же, как бы по наследству, перешли все группы vieux Saxe, назначенные Володе. Лиза взяла с собою только дорогие для нее семейные портреты, картину с изображением Жанны д'Арк и завещанную ей отцом фарфоровую
сестру милосердия.
Тони не рассталась со своим рыцарем.
В первый же день
сестры Сурмина и Лорина обращались уже друг с дружкой на ты, называли друг дружку:
Тони, Оля, Таня.
Полина Бармапутина, дочка, бойко подала руку Андрею Ивановичу, поздоровалась с
сестрами его, сказала несколько приветливых слов англичанке по-английски, русской гувернантке по-французски, потом, прищуриваясь и нахмурив немного брови, свысока обвела глазами Лизу и
Тони.
— И та, другая тоже? — спросила Бармапутина у одной из
сестер Сурмина, кивая на
Тони.
Тони отрекомендовала себя ему как
сестра больного и просила позволения ухаживать за ним.
И стала
Тони с этого времени ухаживать за больным, как самая усердная сиделка, как ухаживала бы мать за сыном,
сестра за братом, горячо любящая жена за мужем.
Дочери Сурминой были в восторге, что приобрели новую
сестру по выбору их сердца. Положено было с общего согласия жениха и невесты отвезти пока
Тони Лорину в Москву к братьям и Даше, а уж потом Антонину Павловну Сурмину — хозяйкою в приреченское имение, доставшееся после дяди. Прощание Лизы и
Тони было самое трогательное, они расставались, как будто не надеялись больше свидеться.
Свадьба была в Москве, здесь провели молодые свой медовый месяц. Родные остались для
Тони теми же дорогими друзьями, какими были прежде. Она приглашала Крошку Доррит к себе на житье в деревню, но та, пожелав ей всевозможного счастья, не хотела расставаться со своими братьями и скромной долей, которой лучше не желала.
Тони распределила свой денежный капитал, доставшийся ей после смерти ее благодетельницы, братьям и
сестре, только переслала к себе в деревню свой любимый рояль, с которым не могла расстаться.
— Миша, — сказала
Тони, — подойди к
сестре Агнесе и попроси у нее благословения.
Неточные совпадения
Она хорошо сжилась с Варварой, говорила с нею
тоном ласковой старшей
сестры, Варвара, будучи весьма скупой, делала ей маленькие подарки. Как-то при Сомовой Клим пошутил с Варварой слишком насмешливо, — Любаша тотчас же вознегодовала:
Марфенька печалилась и ревновала ее к
сестре, но сказать боялась и потихоньку плакала. Едва ли это была не первая серьезная печаль Марфеньки, так что и она бессознательно приняла общий серьезно-туманный
тон, какой лежал над Малиновкой и ее жителями.
Эта тетка, знаешь, сама самовластная, это ведь родная
сестра московской той генеральши, она поднимала еще больше той нос, да муж был уличен в казнокрадстве, лишился всего, и имения, и всего, и гордая супруга вдруг понизила
тон, да с тех пор и не поднялась.
— Гм! Вы это говорите так, что, кто не знает Лизаветы Егоровны, может, по
тону вашего разговора, подумать, что
сестра вашей жены живет бог знает в каком доме.
«Вот и доплыл до
затона! Поп Александр обвенчает без шума, на первое время мы с Дуней махнём в Воргород. Молодец попадья — как она ловко поставила всех по местам. А Дуня — она меня полюбит, она — как
сестра мне по характеру, право, — и как я сам не додумался до такой простоты?..»