Неточные совпадения
— И впрямь! Экой я простак!.. Вот, примерно сказать, бык с бараном
хотели б кой о чем переговорить
друг с
другом; по-бараньи-то понимаю, и баран меня, а по-быковски не знаю, и станешь в тупик.
— Не
хочу солгать, милостивая госпожа! Только раз согрешил, нечаянно ослушался, сорвалось с языка. Зато мигом оправился: «Не подумайте, — молвил я ему, — что вас называю бароном потому, что вы барон; а эдак у нас чехи и дейтчи называют всех своих господ, так и я за ними туда ж по привычке… Вот эдак мы все честим и вашу матушку, любя ее». Нет! я себе на уме! Как впросак попаду, так
другого не позову вытащить.
Умно приготовлено, хорошо сказано, но какие утешения победят чувство матери, у которой отнимают сына? Все муки ее сосредоточились в этом чувстве; ни о чем
другом не помышляла она, ни о чем не
хотела знать. Чтобы сохранить при себе свое дитя, она готова была отдать за него свой сан, свои богатства, идти хоть в услужение. Но неисполнение клятвы должно принести ужасное несчастие мужу ее, и она решается на жертву.
Кто
хотел бы глубже проникнуть в природу человека, дознал бы в этих желаниях и
другие побуждения.
С одной стороны, быстрый, огненный взор из-под черных, густых бровей на дворецкого — взор, который редкий мог выдержать и от которого женщины слабого сложения падали в обморок. Казалось, им окинул он своего слугу с ног до головы и обозрел душу его. С
другой стороны, глубокий, едва не земной поклон, которым Русалка
хотел, казалось, скрыться от испытующего взора, вручение посоха и целование властительной руки. Шапку не принял Иван Васильевич и дал знать, чтобы он положил на одну из скамеек.
В них жил он на покое, не тревожимый доселе Иоанном, любимый
друзьями, уважаемый народом; добрый отец, грозный и попечительный господин, в них
хотел он дать сладкий отдых последним годам своим и приготовить себя заранее к вечности делами веры и добра.
Им на это отвечали только, что в пример
другим совершается казнь над мерзкими, богопротивными изменниками, литвином, князем Иваном Лукомским, и его сообщником, толмачом Матифасом, которые
хотели отравить великого государя, господина всея Руси, Ивана Васильевича.
Вот именно в них видите: то лихие соседи подметили свидание любовников, то намутили отцу и матери; в иной песне жена
хочет потерять своего старого мужа, в
другой жалуется на неверность, в третьей оставляют отца и матерь для какого-нибудь молодца-разбойника — везде любовь женщины, готовой на трудные жертвы, везде разгулье и молодечество мужчин.
Приятель,
друг ее, как
хотите назовите, не совсем ей верен.
— Прости ж мне за необдуманный упрек. Понимаю, я мог бы сделать то же для блага милого, дорогого сердцу существа. Но… теперь
другой вопрос. Не сочти его дерзостью молодого человека, которого все права на твое снисхождение в одном имени воспитанника твоего брата, прими этот вопрос только за знак любви к прекрасному. Скажи мне, каким великим памятником зодчества в Московии
хочешь передать свое имя будущим векам?
— Где она?.. Спроси-ка лучше, где молния, когда она уж блеснула. Я видел только огненный взгляд ее черных, итальянских очей, и… боюсь… не было б грозы. Так скоро забыть страшную заповедь отца!.. Долго ль до беды?.. Одиночество… прекрасный молодой человек, в таком близком соседстве… девическое сердце… Ох, ох, синьора Анастасия, боюсь за тебя! Нет, боялся бы,
хотел я сказать, если бы не уверен был в моем молодом
друге.
— Не шути с властителем, — сказал Аристотель своему молодому
другу. — Мудрено ль, что он
захочет испытать это ужасное средство над своими боярами!
В Менгли-Гирее имею верного
друга и, куда
хочу, его посылаю.
— Послушай, Марфа Исаковна,
хочешь? Переведу тебя на свободу в
другой город.
При этом случае маленьким красноречивым переводчиком передано боярину, сколько ошибаются жители Москвы, почитая лекаря за колдуна; что наука снабдила его только знанием естественных сил и употребления их для пользы человека; что,
хотя и существуют в мире
другие силы, притягательные и отталкивающие, из которых человек, посвященный в тайны их разложения и соединения, может делать вещи, с виду чудесные для неведения, однако он, Антон-лекарь, к сожалению, не обладает познанием этих сил, а только сам ищет их.
Не
хотела ли передать то и
другое иноземцу?..
— Нет, но все равно… Чего
хочешь? — отвечает лекарь, догадываясь, что несчастный, убегая от преследований, ищет скрыться у своего
друга, Образца. «
Друг воеводы, — думает он, — не может быть злодей».
Экспедиция
хотя не дальняя, но затруднительная и опасная по отношениям одной стороны к
другой.
— Успокойся, это кровь твоей собаки. К делу, боярин! Заря занимается. В последний раз спрашиваю тебя:
хочешь ли укрыть у себя
друга своего или оставить его у меня, в опасности?
Каждый говорил, на каком языке умел и как умел, и всякий
хотел предупредить
другого своим усердным вопросом, отчего составилась такая кутерьма, хоть святых выноси вон.
— Нет, нет, не
хотим, ты у нас лучший гость! — кричал Палеолог. — Посмотри, как мы с
друзьями пируем.
— Не скрою от тебя, — сказал он своему маленькому
другу, приступая к этому подвигу, — что Анастасия сделала неосторожно, прислав мне такой драгоценный подарок тайком от отца,
хотя в ее поступке было только желание сестры спасти душу брата.
Щеки — что твоя малина, в глазах огонь соколиный: взглянут на
друга — рублем дарят, взглянут на недруга — крови
хотят.
Завистнику всегда кажется, что тень великого человека может упасть на него и его заслонить от глаз толпы,
хотя они идут и разными путями; а завистнику то и дело кажется, что толпе нет
другой работы, как смотреть на его величие.
— Разве, творя или, как ты справедливо объяснился, живя у подножия высшей красоты, лобызая края ризы ее, не наслаждался ты в один миг восторгами, которых простой смертный не купит целою жизнью своей? Разве, выполняя свой идеал, не имел сладких, райских минут, которых не
хотел бы променять на все сокровища мира? Разве воспоминанием этих минут не был ты счастлив! Мало ли награжден от бога?.. Не свыше ли миллиона подобных тебе?.. Ты грешишь,
друг мой!
Ему мало самому наслаждаться своим созданием, он
хочет, чтобы
другие, тысячи наслаждались им; мало ему хвалы современников, он
хочет, чтобы потомство, будущие поколения, будущие веки поклонялись ему.
А
другого лекаря нам не надо и мы не
хотим.
— Ты вовсе забыл меня, — говорил он своему
другу, дворецкому, — где ж твое слово? где твой крест? Так-то платишь мне за услуги мои! Не я ли выручил твою голову в деле князя Лукомского?.. Сокруши мне лекаря, как
хочешь… Я обещал цесарскому послу… Я поклялся, что Обращихе не бывать замужем… Уж коли этого не сделаешь для меня, так я и на том свете не дам тебе отдыха.
— Коли б
хотел я сам, не могу, — отвечал им великий князь. — Я дал слово Даньяру,
другу и слуге моему, я клялся перед образом Спасителя. Ни для родного сына не отступлюсь.
Антон схватил то и
другое, спрятал пилу за пазуху и прочел с трудом, в ужасном волнении, следующие строки, прыгавшие и двоившиеся в глазах: «Завтра
хотят выдать тебя головою татарам.
Нет, нет, никогда не решится он жертвовать для своей безопасности не только
друзьями, но и сторонними,
хотя бы последним из тюремных сторожей.
Разрывалась грудь странника при слушании этого рассказа; нередко утирал он кулаком слезы, катившиеся невольно, одна за
другой. Он не разочаровал обитателей бедного замка насчет благополучия Антона; он не
хотел принять на душу этого греха. Напротив, старался еще более скрасить счастливую жизнь дворского лекаря на Руси и прибавил, что он еще недавно и умер.
Он прогостил недели с две у своих новых
друзей, словно в родной семье,
хотел было идти еще далее на запад, да не пошел… что-то взгрустнулось по Руси.