Были в
романе и другие лица. Старый трапер, гроза индейцев, и гордая дочь его Эрминия, в которую был безумно влюблен вождь Черная Пантера, а также старый жрец племени Ваякса и его дочь Зумелла, покорно и самоотверженно влюбленная в Черную Пантеру.
Неточные совпадения
Был он мал ростом, но во всем Московском военном округе не находилось ни одного офицера, который мог бы состязаться со Страдовским в стрельбе из винтовки. К тому же он рубился на эспадронах, как сам пан Володыевский из
романа «Огнем
и мечом» Генриха Сенкевича,
и даже его малорослость не мешала ему побеждать противников.
Тут с окончательной ясностью понял несчастный юнкер, что его скороспешному любовному
роману пришел печальный конец. Он даже не обиделся на прозрачный намек на розги. Поймав случайный взгляд Юленьки, он издали серьезно
и покорно склонил голову в знак послушания. А когда гости стали расходиться, он в передней улучил минутку, чтобы подойти к Юленьке
и тихо сказать ей...
Пять учебных тетрадок, по обе стороны страниц, прилежным печатным почерком были мелко исписаны
романом Александрова «Черная Пантера» (из быта североамериканских дикарей племени Ваякса
и о войне с бледнолицыми).
Роман писался любовно, но тяжело
и долго. Куда легче давались Александрову его милые акварельные картинки
и ловкие карикатуры карандашом на товарищей, учителей
и воспитателей. Но на этот путь судьба толкнет его гораздо позднее…
— Какая такая рукопись. Ничего мы о ней не слыхали
и романа вашего никакого не читали. Напрасно людей беспокоите, которые занятые.
Так
и погиб навеки замечательный
роман «Черная Пантера» в пыльных печатных складах купца Изымяшева на Ильинке.
«О нет. Все это была не любовь, так, забава, игра, пустяки, вроде —
и то правда — игры в фанты или почту. Смешное передразнивание взрослых по прочитанным
романам. Мимо! Мимо! Прощайте, детские шалости
и дурачества!»
Хотелось было юнкеру сказать: «Мне бы стакан водки!» Читал он много русских
романов,
и в них очень часто отвергнутый герой нарезывался с горя водкою до потери сознания. Но большое усатое лицо швейцара было так просто, так весело
и добродушно, что он почувствовал стыд за свою случайную дурацкую мысль.
Но громадная сила — напряженная воля, а сильнее ее на свете только лишь случай. Как-то вечером, в часы отдыха, юнкера сбились кучкой, человек в десять, между двумя соседними постелями. Левис-оф-Менар рассказывал наизусть содержание какого-то переводного французского
романа не то Габорио, не то Понсон дю Террайля. Вяло, без особого внимания подошел туда Александров
и стал лениво прислушиваться.
Пусть учитель русской словесности, семинар Декапольский, монотонно бубнил о том, что противоречие идеала автора с действительностью было причиною
и поводом всех написанных русскими писателями стихов,
романов, повестей, сатир
и комедий… Это противоречие надоело всем хуже горькой редьки.
Анна Андреевна, жена его, провинциальная кокетка, еще не совсем пожилых лет, воспитанная вполовину на
романах и альбомах, вполовину на хлопотах в своей кладовой и девичьей. Очень любопытна и при случае выказывает тщеславие. Берет иногда власть над мужем потому только, что тот не находится, что отвечать ей; но власть эта распространяется только на мелочи и состоит в выговорах и насмешках. Она четыре раза переодевается в разные платья в продолжение пьесы.
— Вы должны ее любить. Она бредит вами. Вчера она подошла ко мне после скачек и была в отчаянии, что не застала вас. Она говорит, что вы настоящая героиня
романа и что, если б она была мужчиною, она бы наделала зa вас тысячу глупостей. Стремов ей говорит, что она и так их делает.
— То есть если б на его месте был другой человек, — перебил Штольц, — нет сомнения, ваши отношения разыгрались бы в любовь, упрочились, и тогда… Но это другой
роман и другой герой, до которого нам дела нет.
Райский тщательно внес в программу будущего
романа и это видение, как прежде внес разговоры с Софьей и эпизод о Наташе и многое другое, что должно поступить в лабораторию его фантазии.
Неточные совпадения
«Льны тоже нонче знатные… // Ай! бедненький! застрял!» // Тут жаворонка малого, // Застрявшего во льну, //
Роман распутал бережно. // Поцаловал: «Лети!» //
И птичка ввысь помчалася, // За нею умиленные // Следили мужики…
Роман сказал: помещику, // Демьян сказал: чиновнику, // Лука сказал: попу. // Купчине толстопузому! — // Сказали братья Губины, // Иван
и Митродор. // Старик Пахом потужился //
И молвил, в землю глядючи: // Вельможному боярину, // Министру государеву. // А Пров сказал: царю…
Роман сказал: помещику, // Демьян сказал: чиновнику, // Лука сказал: попу, // Купчине толстопузому, — // Сказали братья Губины, // Иван
и Митродор.
И скатерть развернулася, // Откудова ни взялися // Две дюжие руки: // Ведро вина поставили, // Горой наклали хлебушка //
И спрятались опять. // Крестьяне подкрепилися. //
Роман за караульного // Остался у ведра, // А прочие вмешалися // В толпу — искать счастливого: // Им крепко захотелося // Скорей попасть домой…
Косушки по три выпили, // Поели —
и заспорили // Опять: кому жить весело, // Вольготно на Руси? //
Роман кричит: помещику, // Демьян кричит: чиновнику, // Лука кричит: попу; // Купчине толстопузому, — // Кричат братаны Губины, // Иван
и Митродор; // Пахом кричит: светлейшему // Вельможному боярину, // Министру государеву, // А Пров кричит: царю!