Неточные совпадения
Не поверив мне, он
как бы назвал меня лжецом.
Быстрым зорким взором обегает Александров все места и предметы, так близко прилепившиеся к нему за восемь лет. Все, что он видит, кажется ему почему-то в очень уменьшенном и очень четком виде,
как будто
бы он смотрит через обратную сторону бинокля. Задумчивая и сладковатая грусть в его сердце. Вот было все это. Было долго-долго, а теперь отошло навсегда, отпало. Отпало, но
не отболело,
не отмерло. Значительная часть души остается здесь, так же
как она остается навсегда в памяти.
Чтобы
не быть узнанным, он сошел с танцевального круга и пробрался вдоль низенького забора, за которым стояли бесплатные созерцатели роскошного бала, стараясь стать против того места, где раньше сидела Юленька. Вскоре вальс окончился. Они прошли на прежнее место. Юленька села. Покорни стоял, согнувшись над нею,
как длинный крючок. Он что-то бубнил однообразным и недовольным голосом,
как будто
бы он шел
не из горла, а из живота.
Да и зачем ему соваться в высшее, обер-офицерское общество? В роте пятьдесят таких фараонов,
как и он, пусть они все дружатся и развлекаются. Мирятся и ссорятся, танцуют и поют промеж себя; пусть хоть представления дают и на головах ходят, только
не мешали
бы вечерним занятиям.
Прежде — помнил Александров по своим ранним кадетским годам — оружием юнкера был
не узенький,
как селедка, штык, а тяжелый, широкий гренадерский тесак с медной витою рукоятью — настоящее боевое оружие, которым при желании свободно можно было
бы оглушить быка.
Был он мал ростом, но во всем Московском военном округе
не находилось ни одного офицера, который мог
бы состязаться со Страдовским в стрельбе из винтовки. К тому же он рубился на эспадронах,
как сам пан Володыевский из романа «Огнем и мечом» Генриха Сенкевича, и даже его малорослость
не мешала ему побеждать противников.
Нет, он вовсе
не был пьян, но весь был
как бы наполнен, напоен удивительно легким воздухом.
— За ваш прекрасный и любовный труд я при первом случае поставлю вам двенадцать! Должен вам признаться, что хотя я владею одинаково безукоризненно обоими языками, но так перевести «Лорелею»,
как вы, я
бы все-таки
не сумел
бы. Тут надо иметь в сердце кровь поэта. У вас в переводе есть несколько слабых и неверно понятых мест, я все их осторожненько подчеркнул карандашиком, пометки мои легко можно снять резинкой. Ну, желаю вам счастья и удачи, молодой поэт. Стихи ваши очень хороши.
Кто знает, может быть, теперешнего швейцара звали вовсе
не Порфирием, а просто Иваном или Трофимом, но так
как екатерининские швейцары продолжали сотни лет носить одну и ту же ливрею, а юнкера старших поколений последовательно передавали младшим древнее, привычное имя Порфирия Первого, то и сделалось имя собственное Порфирий
не именем, а
как бы званием, чином или титулом, который покорно наследовали новые поколения екатерининских швейцаров.
Показалось Александрову, что он знал эту чудесную девушку давным-давно, может быть, тысячу лет назад, и теперь сразу вновь узнал ее всю и навсегда, и хотя
бы прошли еще миллионы лет, он никогда
не позабудет этой грациозной, воздушной фигуры со слегка склоненной головой, этого неповторяющегося, единственного «своего» лица с нежным и умным лбом под темными каштаново-рыжими волосами, заплетенными в корону, этих больших внимательных серых глаз, у которых раек был в тончайшем мраморном узоре, и вокруг синих зрачков играли крошечные золотые кристаллики, и этой чуть заметной ласковой улыбки на необыкновенных губах, такой совершенной формы,
какую Александров видел только в корпусе, в рисовальном классе, когда, по указанию старого Шмелькова, он срисовывал с гипсового бюста одну из Венер.
— Ах,
как я счастлив, что попал к вам сегодня, — говорил Александров,
не переставая строго следить за ритмом полонеза. —
Как я рад. И подумать только, что из-за пустяка, по маленькой случайности, я мог
бы этой радости лишиться и никогда ее
не узнать.
Но странная власть ароматов! От нее Александров никогда
не мог избавиться. Вот и теперь: его дама говорила так близко от него, что он чувствовал ее дыхание на своих губах. И это дыхание… Да… Положительно оно пахло так,
как будто
бы девушка только что жевала лепестки розы. Но по этому поводу он ничего
не решился сказать и сам почувствовал, что хорошо сделал. Он только сказал...
Юнкер чувствует, что теперь наступил самый подходящий момент для комплимента, но он потерялся. Сказать
бы: «О нет, вы гораздо красивее!» Выходит коротко и как-то плоско. «Ваша красота ни с чем и ни с кем
не сравнима». Нехорошо, похоже на математику. «Вы прелестнее всех на свете». Это, конечно, будет правда, но как-то пахнет штабным писарем. Да уж теперь и поздно. Удобная секунда промелькнула и
не вернется. «Ах,
как досадно.
Какой я тюлень!»
— Она и на меня так же глядела, — сказал Александров. — Мне даже пришло в голову, что если
бы между мной и ею был стеклянный экран, то ее взгляд сделал
бы в стекле круглую дырочку,
как делает пуля. Ах, зачем же вы мне сразу
не сказали?
Не важно,
какому бы тягчайшему наказанию подверг Берди-Паша дерзилу. Гораздо опаснее было
бы, если
бы весь батальон, раздраженный Пашой до крайности и от души сочувствовавший смельчаку, вступился в его защиту. Вот тут
как раз и висели на волоске события, которые грозили
бы многим юнкерам потерею карьеры за несколько дней до выпуска, а славному дорогому училищу темным пятном.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё
бы только рыбки! Я
не иначе хочу, чтоб наш дом был первый в столице и чтоб у меня в комнате такое было амбре, чтоб нельзя было войти и нужно
бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах,
как хорошо!
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья
не хватает даже на чай и сахар. Если ж и были
какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто
бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Как бы, я воображаю, все переполошились: «Кто такой, что такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?» Они, пентюхи, и
не знают, что такое значит «прикажете принять».
Хлестаков. Я — признаюсь, это моя слабость, — люблю хорошую кухню. Скажите, пожалуйста, мне кажется,
как будто
бы вчера вы были немножко ниже ростом,
не правда ли?
Хлестаков. Покорно благодарю. Я сам тоже — я
не люблю людей двуличных. Мне очень нравится ваша откровенность и радушие, и я
бы, признаюсь, больше
бы ничего и
не требовал,
как только оказывай мне преданность и уваженье, уваженье и преданность.