Неточные совпадения
Ромашову казалось, что голос у него какой-то чужой и такой сдавленный, точно в горле что-то застряло. «Каким я, должно быть, кажусь жалким!» — подумал он, но тотчас же успокоил себя тем обычным приемом, к которому часто прибегают застенчивые люди: «
Ведь это всегда, когда конфузишься, то думаешь, что все это видят,
а на самом деле только тебе это заметно,
а другим вовсе нет».
— Я сказал! — передразнила его жена и тоже, как и он, ударила маленькой смуглой ладонью по колену. —
А ты вот лучше скажи-ка мне, каким условиям должен удовлетворять боевой порядок части? Вы знаете, — бойко и лукаво засмеялась она глазами Ромашову, — я
ведь лучше его тактику знаю. Ну-ка, ты, Володя, офицер генерального штаба, — каким условиям?
— Русский? Это — пустое. Правописание по Гроту мы уже одолели.
А сочинения
ведь известно какие. Одни и те же каждый год. «Рага pacem, para bellum» [«Если хочешь мира, готовься к войне» (лат.).]. «Характеристика Онегина в связи с его эпохой»…
Ведь таким манером они, должно быть, любезничали до меня недели две,
а может быть, и после меня с месяц.
Ведь вы знаете, я прослужил сначала три года, потом был четыре года в запасе,
а потом три года тому назад опять поступил в полк.
Ведь для любимого человека можно перевернуть весь мир,
а я вас просила так о немногом.
«И вот я теперь сижу, как школьник, как мальчик, привязанный за ногу, — думал Ромашов, слоняясь по комнате. — Дверь открыта, мне хочется идти, куда хочу, делать, что хочу, говорить, смеяться, —
а я сижу на нитке. Это я сижу. Я.
Ведь это — Я! Но
ведь это только он решил, что я должен сидеть. Я не давал своего согласия».
А кроме того, знайте: мы терпеливы, но
ведь и ангельское терпение может лопнуть…
—
А вы водки? — спросил Шульгович. —
Ведь пьете?
— Я
ведь ничего не знаю и не говорю, Павел Павлыч, — жалобно и кротко возразил Ромашов, — я ничего, ничего не знаю. Но вот, например, североамериканская война или тоже вот освобождение Италии,
а при Наполеоне — гверильясы… и еще шуаны во время революции… Дрались же, когда приходила надобность! Простые землепашцы, пастухи…
— Трудно запомнить, — с горечью повторил генерал. — Ах, господа, господа! Сказано в Писании: духа не угашайте,
а вы что делаете?
Ведь эта самая святая, серая скотинка, когда дело дойдет до боя, вас своей грудью прикроет, вынесет вас из огня на своих плечах, на морозе вас своей шинелишкой дырявой прикроет,
а вы — не могу знать.
—
А посмотрите, нет, посмотрите только, как прекрасна, как обольстительна жизнь! — воскликнул Назанский, широко простирая вокруг себя руки. — О радость, о божественная красота жизни! Смотрите: голубое небо, вечернее солнце, тихая вода —
ведь дрожишь от восторга, когда на них смотришь, — вон там, далеко, ветряные мельницы машут крыльями, зеленая кроткая травка, вода у берега — розовая, розовая от заката. Ах, как все чудесно, как все нежно и счастливо!
Неточные совпадения
Хлестаков (придвигаясь).Да
ведь это вам кажется только, что близко;
а вы вообразите себе, что далеко. Как бы я был счастлив, сударыня, если б мог прижать вас в свои объятия.
Осип. Да что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее:
ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться, что так замешкались. Так бы, право, закатили славно!
А лошадей бы важных здесь дали.
Добро бы было в самом деле что-нибудь путное,
а то
ведь елистратишка простой!
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось!
А я, признаюсь, шел было к вам, Антон Антонович, с тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра тому кобелю, которого вы знаете.
Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу, и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях и у того и у другого.
Хлестаков.
А мне нравится здешний городок. Конечно, не так многолюдно — ну что ж?
Ведь это не столица. Не правда ли,
ведь это не столица?