Неточные совпадения
«Полесье… глушь… лоно природы… простые нравы… первобытные натуры, — думал я, сидя в вагоне, — совсем незнакомый мне народ, со странными обычаями, своеобразным языком…
и уж, наверно, какое множество поэтических легенд, преданий
и песен!»
А я в
то время (рассказывать, так все рассказывать) уже успел тиснуть в одной маленькой газетке рассказ с двумя убийствами
и одним самоубийством
и знал теоретически, что для писателей полезно наблюдать нравы.
К
тому же мне претило это целование рук (
а иные так прямо падали в ноги
и изо всех сил стремились облобызать мои сапоги). Здесь сказывалось вовсе не движение признательного сердца,
а просто омерзительная привычка, привитая веками рабства
и насилия.
И я только удивлялся
тому же самому конторщику из унтеров
и уряднику, глядя, с какой невозмутимой важностью суют они в губы мужикам свои огромные красные лапы…
— А-а! Колесо, колесо!.. Знаю… — оживлялся Ярмола
и старательно рисовал на бумаге вытянутую вверх фигуру, весьма похожую очертаниями на Каспийское море. Окончивши этот труд, он некоторое время молча любовался им, наклоняя голову
то на левый,
то на правый бок
и щуря глаза.
— Куда!.. Известно, в лес… Куда же еще?
И хату ее сломали, чтобы от
того проклятого кубла
и щепок не осталось…
А саму ее вывели за вышницы
и по шее.
Он хотя
и не высказывал никогда своих чувств, но, кажется, сильно ко мне привязался, привязался за нашу общую страсть к охоте, за мое простое обращение, за помощь, которую я изредка оказывал его вечно голодающей семье,
а главным образом за
то, что я один на всем свете не корил его пьянством, чего Ярмола терпеть не мог.
Я нажал на клямку
и отворил дверь. В хате было очень темно,
а у меня, после
того как я долго глядел на снег, ходили перед глазами фиолетовые круги; поэтому я долго не мог разобрать, есть ли кто-нибудь в хате.
— Большой интерес тебе выходит через дальнюю дорогу, — начала она привычной скороговоркой. — Встреча с бубновой дамой
и какой-то приятный разговор в важном доме. Вскорости получишь неожиданное известие от трефового короля. Падают тебе какие-то хлопоты,
а потом опять падают какие-то небольшие деньги. Будешь в большой компании, пьян будешь… Не так чтобы очень сильно,
а все-таки выходит тебе выпивка. Жизнь твоя будет долгая. Если в шестьдесят семь лет не умрешь,
то…
—
И слава Богу! — махнула она пренебрежительно рукой. — Как бы нас с бабкой вовсе в покое оставили, так лучше бы было,
а то…
—
А мы разве трогаем кого-нибудь! — продолжала она, проникаясь ко мне все большим доверием. — Нам
и людей не надо. Раз в год только схожу я в местечко купить мыла да соли… Да вот еще бабушке чаю, — чай она у меня любит.
А то хоть бы
и вовсе никого не видеть.
Левой рукой Олеся быстро сучила белую, мягкую, как шелк, кудель,
а в правой у нее с легким жужжанием крутилось веретено, которое она
то пускала падать почти до земли,
то ловко подхватывала его
и коротким движением пальцев опять заставляла вертеться.
— Как сказать, вернее будет, что не верю,
а все-таки почем знать? Говорят, бывают случаи… Даже в умных книгах об них напечатано.
А вот
тому, что твоя бабка говорила, так совсем не верю. Так
и любая баба деревенская сумеет поворожить.
Трофим, мельник, в позапрошлом году у себя на млине удавился,
а я его только за два дня перед
тем видела
и тогда же сказала бабушке: «Вот посмотри, бабуся, что Трофим на днях дурной смертью умрет».
— Это ты теперь только так говоришь, Олеся. Почти все девушки
то же самое говорят
и все же замуж выходят. Подожди немного: встретишься с кем-нибудь, полюбишь — тогда не только в город,
а на край света с ним пойдешь.
То мне казалось, что я разбираю какие-то разноцветные, причудливых форм ящики, вынимая маленькие из больших,
а из маленьких еще меньшие,
и никак не могу прекратить этой бесконечной работы, которая мне давно уже кажется отвратительной.
Пусть, думаю, что будет,
то и будет,
а я своей радости никому не отдам…
— Это правда, Олеся. Это
и со мной так было, — сказал я, прикасаясь губами к ее виску. — Я до
тех пор не знал, что люблю тебя, покамест не расстался с тобой. Недаром, видно, кто-то сказал, что разлука для любви
то же, что ветер для огня: маленькую любовь она тушит,
а большую раздувает еще сильней.
На другой день после этого свидания пришелся как раз праздник Св. Троицы, выпавший в этом году на день великомученика Тимофея, когда, по народным сказаниям, бывают знамения перед неурожаем. Село Переброд в церковном отношении считалось приписным,
то есть в нем хотя
и была своя церковь, но отдельного священника при ней не полагалось,
а наезжал изредка, постом
и по большим праздникам, священник села Волчьего.
— Теперь вся громада бунтуется, — продолжал Ярмола. — С утра все опять перепились
и орут…
И про вас, панычу, кричат недоброе…
А вы знаете, яка у нас громада?.. Если они ведьмакам що зробят,
то так
и треба,
то справедливое дело,
а вам, панычу, я скажу одно — утекайте скорейше.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести,
то есть не двести,
а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй,
и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Аммос Федорович.
А черт его знает, что оно значит! Еще хорошо, если только мошенник,
а может быть,
и того еще хуже.
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось!
А я, признаюсь, шел было к вам, Антон Антонович, с
тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра
тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу,
и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях
и у
того и у другого.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник?
А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это!
А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе
и сейчас! Вот тебе ничего
и не узнали!
А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь,
и давай пред зеркалом жеманиться:
и с
той стороны,
и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится,
а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не
то чтобы за какого-нибудь простого человека,
а за такого, что
и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!