Неточные совпадения
—
Ну, это хорошо. При
нем, значит, и открытие отпразднуем и начало каменных работ. Вы Квашнина самого встречали когда-нибудь?
— Вы опять на своем сокровище приехали?
Ну вот, просто видеть не могу этого урода! — крикнула с крыльца Нина веселым и капризным голосом избалованного ребенка. У нее уже давно вошло в привычку дразнить Боброва
его лошадью, к которой
он был так привязан. Вообще в доме Зиненок вечно кого-нибудь и чем-нибудь дразнили.
На балконе остались только Нина и Бобров. Она сидела на перилах, обхвативши столб левой рукой и прижавшись к
нему в бессознательно грациозной позе. Бобров поместился на низкой садовой скамеечке у самых ее ног и снизу вверх, заглядывая ей в лицо, видел нежные очертания ее шеи и подбородка. —
Ну, расскажите же что-нибудь интересное, Андрей Ильич, — нетерпеливо приказала Нина.
—
Ну да, та самая, — снисходительно кивнула в
его сторону головой Анна Афанасьевна. — Она еще приходится дальней родней по бабушке Стремоуховым, которых ты знаешь. И вот Лиза Белоконская писала мне, что встретилась в одном обществе с Василием Терентьевичем и рекомендовала
ему побывать у нас, если
ему вообще вздумается ехать когда-нибудь на завод.
—
Ну да,
ну да, голубчик, все это я говорил, — заторопился
он не совсем, однако, уверенно.
— Голубчик, Андрей Ильич, да оставьте же, мой милый,
ну что за охота из-за глупостей расстраиваться. Смотрите, окно раскрыто, а на дворе сырость… Ложитесь, да нате-ка вам бромку. «Маниак, совершенный маниак», — думал
он, охваченный одновременно жалостью и страхом.
— То вас неприятно поразил разговор о доходах Квашнина? — догадалась Нина с той внезапной, инстинктивной проницательностью, которая иногда осеняет даже самых недалеких женщин. — Да? Я угадала? — Она повернулась к
нему и опять обдала
его глубоким, ласкающим взором. —
Ну, говорите откровенно. Вы ничего не должны скрывать от своего друга.
— Здравствуйте, господа, — сказал
он сиплым басом, протягивая
им поочередно для почтительных прикосновений свою огромную пухлую руку. — Ну-с, как у вас на заводе?
— Ах, вспомнил! — догадался вдруг Василий Терентьевич. — Мне о
нем в Петербурге говорили… Ну-с, продолжайте, пожалуйста.
—
Ну да, черт возьми! — внезапно раздражаясь, буркнул Квашнин. — Только не здесь, не здесь, — остановил
он за рукав устремившегося было директора. — Когда я буду на заводе…
— Ох, батенька Андрей Ильич, давайте-ка полечим наши нервы. Никуда
они у нас не годятся… Послушайтесь моего совета: берите отпуск да махните куда-нибудь за границу…
Ну, что вам себя здесь растравлять? Поживите полгодика в свое удовольствие: пейте хорошее вино, ездите верхом побольше, насчет ламура [Любви (от франц. l'amour).] пройдитесь…
— Да, да, совершенно верно, — рассмеялся доктор. — Я захватил начало. Квашнин — одно великолепие: «Милостивые государи, призвание инженера — высокое и ответственное призвание. Вместе с рельсовым путем, с доменной печью и с шахтой
он несет в глубь страны семена просвещения, цветы цивилизации и…» какие-то еще плоды, я уж не помню хорошенько… Но ведь каков обер-жулик!.. «Сплотимтесь же, господа, и будем высоко держать святое знамя нашего благодетельного искусства!..»
Ну, конечно, бешеные рукоплескания.
—
Ну, будет… будет, не сердитесь… Я
ему возвращу лошадь назад, злючка вы этакий!.. Видите, что значит для меня ваше мнение.
— Ах, нет, нет… Вы не так меня поняли, — залепетал переконфуженный Свежевский. — Это все Василий Терентьевич. Я просто только… как доверенное лицо…
Ну, вроде как приказчик, что ли, — добавил
он с кислой усмешкой.
—
Ну! Не говорила я тебе, что это дурак и нахал? дернула Анна Афанасьевна Нину за руку. —
Ему хоть в глаза наплюй, а
он хохочет… утешается… Сейчас будут дамы выбирать кавалеров, — прибавила она другим, более спокойным тоном. — Ступай и пригласи Квашнина.
Он только что кончил играть. Видишь, стоит в дверях беседки.
Но Квашнин с вовсе не свойственной
ему живостью догнал ее и, пожав плечами с таким видом, как будто бы хотел сказать: «
Ну, уж ничего не поделаешь… надо баловать детей… « — протянул ей руку.
— Не пойдете? Вот так история! — Доктор пристально поглядел в лицо Боброву. — Да что с вами, голубушка? Вы совсем раскисли, — заговорил
он серьезно и с участием. —
Ну, уж как хотите, а я вас не оставлю одного. Идем, идем, без всяких разговоров.
—
Ну, скажи же, скажи, что мне делать? Скажи ради бога, — страстно шептал
он, обращаясь к кому-то другому, постороннему, как будто сидевшему внутри
его. — Ах, как мне тяжело! Ах, как мне больно!.. Невыносимо больно!.. Мне кажется, я убью себя… Я не выдержу этой муки…
—
Ну, что же, остается сделать одно еще движение! Но ты
его не сделаешь… Basta… [Хватит, довольно (итал. ).] Ведь все это смешно, и завтра ты не посмеешь даже признаться, что ночью хотел взрывать паровые котлы.
Неточные совпадения
Почтмейстер. Да из собственного
его письма. Приносят ко мне на почту письмо. Взглянул на адрес — вижу: «в Почтамтскую улицу». Я так и обомлел. «
Ну, — думаю себе, — верно, нашел беспорядки по почтовой части и уведомляет начальство». Взял да и распечатал.
Осип. Давай
их, щи, кашу и пироги! Ничего, всё будем есть.
Ну, понесем чемодан! Что, там другой выход есть?
Анна Андреевна.
Ну, Машенька, нам нужно теперь заняться туалетом.
Он столичная штучка: боже сохрани, чтобы чего-нибудь не осмеял. Тебе приличнее всего надеть твое голубое платье с мелкими оборками.
Анна Андреевна.
Ну вот! Боже сохрани, чтобы не поспорить! нельзя, да и полно! Где
ему смотреть на тебя? И с какой стати
ему смотреть на тебя?
«Ах, боже мой!» — думаю себе и так обрадовалась, что говорю мужу: «Послушай, Луканчик, вот какое счастие Анне Андреевне!» «
Ну, — думаю себе, — слава богу!» И говорю
ему: «Я так восхищена, что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже мой! — думаю себе.