Неточные совпадения
— Н-да, братец ты мой, ничего не поделаешь… Сказано: в поте лица твоего, — продолжал наставительно Лодыжкин. — Положим, у тебя, примерно сказать, не лицо,
а морда,
а все-таки… Ну, пошел, пошел вперед, нечего под ногами вертеться…
А я, Сережа, признаться сказать, люблю, когда эта самая теплынь. Орган вот только мешает,
а то, кабы не работа, лег бы где-нибудь на траве, в тени, пузом, значит, вверх,
и полеживай себе. Для наших старых костей это самое солнце — первая вещь.
— Просто так себе
и растет в воздухе. Без ничего, прямо на дереве, как у нас, значит, яблоко или груша…
И народ там, братец, совсем диковинный: турки, персюки, черкесы разные, все в халатах
и с кинжалами… Отчаянный народишко!
А то бывают там, братец, эфиопы. Я их в Батуме много раз видел.
Женщины в фартуках всплескивали руками
и щебетали скоро-скоро подобострастными
и испуганными голосами. Красноносая девица кричала с трагическими жестами что-то очень внушительное, но совершенно непонятное, очевидно, на иностранном языке. Рассудительным басом уговаривал мальчика господин в золотых очках; при этом он наклонял голову
то на один,
то на другой бок
и степенно разводил руками.
А красивая дама томно стонала, прижимая тонкий кружевной платок к глазам.
— Довольно даже глупо это со стороны твоей барыни! — рассердился вдруг Лодыжкин, который здесь, на берегу, чувствовал себя гораздо увереннее, чем на чужой даче. —
И опять, какая она мне такая барыня? Тебе, может быть, барыня,
а мне двоюродное наплевать.
И пожалуйста… я тебя прошу… уйди ты от нас, Христа ради…
и того…
и не приставай.
— Да постой… не к
тому я это… Вот, право, репей какой… Ты подумай: ну, что тебе собака? Подобрал другого щенка, выучил стоять дыбки, вот тебе
и снова пес. Ну? Неправду, что ли, я говорю?
А?
— Что, братику, разве нам лечь поспать на минуточку? — спросил дедушка. — Дай-ка я в последний раз водицы попью. Ух, хорошо! — крякнул он, отнимая от кружки рот
и тяжело переводя дыхание, между
тем как светлые капли бежали с его усов
и бороды. — Если бы я был царем, все бы эту воду пил… с утра бы до ночи! Арто, иси, сюда! Ну вот, бог напитал, никто не видал,
а кто
и видел,
тот не обидел… Ох-ох-хонюшки-и!
—
А ты, Сережа, не
того… не сердись на меня. Собаку-то нам с тобой не вернут. — Дедушка таинственно понизил голос: — Насчет пачпорта я опасаюсь. Слыхал, что давеча господин говорил? Спрашивает: «
А пачпорт у тебя есть?» Вот она, какая история.
А у меня, — дедушка сделал испуганное лицо
и зашептал еле слышно, — у меня, Сережа, пачпорт-то чужой.
Был ли дворник менее проворным, чем два друга, устал ли он от круженья по саду или просто не надеялся догнать беглецов, но он не преследовал их больше.
Тем не менее они долго еще бежали без отдыха, — оба сильные, ловкие, точно окрыленные радостью избавления. К пуделю скоро вернулось его обычное легкомыслие. Сергей еще оглядывался боязливо назад,
а Арто уже скакал на него, восторженно болтая ушами
и обрывком веревки,
и все изловчался лизнуть его с разбега в самые губы.
Неточные совпадения
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести,
то есть не двести,
а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй,
и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Аммос Федорович.
А черт его знает, что оно значит! Еще хорошо, если только мошенник,
а может быть,
и того еще хуже.
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось!
А я, признаюсь, шел было к вам, Антон Антонович, с
тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра
тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу,
и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях
и у
того и у другого.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник?
А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это!
А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе
и сейчас! Вот тебе ничего
и не узнали!
А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь,
и давай пред зеркалом жеманиться:
и с
той стороны,
и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится,
а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не
то чтобы за какого-нибудь простого человека,
а за такого, что
и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!