Неточные совпадения
Физиономию господина станового передернуло очень кислой гримасой, однако, нечего делать, он махнул
рукою под козырек и потрусил к толпе. Там поднялось некоторое движение и гул. Становой ухватил за шиворот первого попавшегося парня и потащил его к крыльцу. Парень было уперся сначала, но позади его несколько голосов ободрительно крикнули ему: «не робей, паря! не трусь! пущай их!» — и он покорно
пошел за становым, который так и притащил его за шиворот к адъютанту.
Через несколько минут привели священника, с крестом в
руках, и
послали увещевать толпу. И говорил он толпе на заданную тему, о том, что бунтовать великий грех и что надо выдать зачинщиков.
Другую партию составляли, в некотором роде, плебеи: два-три молодых средней
руки помещика, кое-кто из учителей гимназии, кое-кто из офицеров да чиновников, и эта партия оваций не готовила, но чутко выжидала, когда первая партия начнет их, чтобы заявить свой противовес, как вдруг генерал с его адъютантом неожиданно был вызван телеграммой в Петербург, и по Славнобубенску
пошли слухи, что на место его едет кто-то новый, дабы всетщательнейше расследовать дело крестьянских волнений и вообще общественного настроения целого края.
Действительно, двое городовых, поспешившие наконец на призыв частного, подхватили мальчугана за
руки и всем своим наличным полицейским составом повели его вон из церкви, несмотря на осаждавшую их публику. Значительная кучка этой публики
пошла вместе с ними считаться на воздух с частным приставом и выручать пойманного школьника.
— Ну, ин быть по-вашему! Куда ни
шло! — махнул наконец
рукой Ардальон после некоторого колебания и стал прощаться.
— А хорошо бы пройтись!.. у меня, ей-Богу, даже голова заболела, — сказала Стрешнева, и Хвалынцев предложил ей
руку, а Устинов
пошел рядом с ней сбоку. Крытые дрожки шагом ехали сзади.
— Ну, уж это и в самом деле черт знает что! — разводил он
руками; — словно бы ты у них для самого себя на бедность выпрашиваешь! Эдакое английское равнодушие! (майор полагал, что вообще англичане все очень равнодушны). Ведь общественный же интерес! Ведь свое же родное, русское дело!.. Тьфу ты, что за народ нынче
пошел!
— Ну, голубчик мой! Наконец-то! — протянул он ему обе
руки. —
Пойдем в мою келью, потолкуем-ка!.. Хоть душу отведешь с человеком!
И старик торопливым шагом побрел от ворот, где провожал его глазами удивленный дворник. Устинов
пошел следом и стал замечать, что Лубянский усиленно старается придать себе бодрость. Но вот завернули они за угол, и здесь уже Петр Петрович не выдержал: оперши на
руку голову, он прислонился локтями к забору и как-то странно закашлялся; но это был не кашель, а глухие старческие рыдания, которые, сжимая горло, с трудом вырывались из груди.
—
Пойдем, Нюта, домой! — тихо повторил старик, беря ее за
руку. — Я ни в чем тебе… ни в чем не поперечу.
Но недаром говорится, что голь хитра на выдумки. Вспомнил он, что под кроватью валяется какая-то старая дощечка — дерево, стало быть, сухое. Он нашарил ее
рукой и наколол лучины. Спички,
слава Богу, тоже нашлись, и Иван Шишкин устроил себе освещение.
«Что ж, чертить или нет?..» «Или пан, или пропал!.. Все равно теперь!» Он торопливо, но внимательно огляделся во все стороны: кажется, никто не обращает на него особенного внимания. Встав со скамейки и приняв равнодушно-рассеянный вид, нервно-дрожащею
рукою резко начертил он на песке крест и, посвистывая да поглядывая вверх на ветки и прутья, с независимым видом и как ни в чем не бывало,
пошел себе вдоль по дорожке.
И, пожав ему
руку, Свитка быстро
пошел из сада.
И с этим словом, благословив народ, он
пошел из храма. Все разом бросились к владыке. Каждый хотел получить от него еще одно благословение и в последний раз облобызать пастырскую
руку. На многих глазах виднелись слезы.
Русский народ издавна отличался долготерпением. Били нас татары — мы молчали просто, били цари — молчали и кланялись, теперь бьют немцы — мы молчим и уважаем их… Прогресс!.. Да в самом деле, что нам за охота заваривать серьезную кашу? Мы ведь широкие натуры, готовые на грязные полицейские скандальчики под пьяную
руку. Это только там, где-то на Западе, есть такие души, которых ведет на подвиги одно пустое слово — la gloire [
Слава (фр.).].
В это время на двор вошел седой как лунь адмирал, который приобрел себе всесветную почтенную известность своими учеными морскими путешествиями. Он
шел мерными шагами, заложив
руки назад, и смотрел на толпу. Толпа почему-то нашла его взгляд гордым и презрительным. Студенты встретили его смехом, а один из них, выступив вперед, назойливо обратился к нему шутовски-вежливым тоном...
— Полноте, успокойтесь, говорю вам, — продолжал Свитка. — Первый акт трагикомедии, можно сказать, кончен… ну, и
слава Богу!.. Полноте же, будьте мужчиной!.. Пойдемте ко мне и потолкуем о деле… Я довезу вас… Я не отпущу вас теперь одного: вы слишком взволнованы, вы можете наделать совершенно ненужных глупостей. Давайте вашу
руку!
— Об этом не заботьтесь! Об этом предоставьте заботу другим! — успокоительно и авторитетно отвечал Свитка. — Дело можно устроить и так, что все обойдется пустяками. Для этого
руки найдутся, а спрятать вас необходимо, собственно, на первое только время, пока там
идет вся эта передряга. Погодите: угомонятся.
Отказаться от Свитки — значит самому
идти в
руки другой силы, которая наверное не посулит ничего светлого в будущем.
Дело обошлось без рекомендаций. Колтышко, заметя из своего кабинета входящего Хвалынцева с Лесницким, сам
пошел к ним навстречу и как знакомый, молча, но с милой, приветливой улыбкой протянул и радушно пожал
руку студента.
— Русские-то? Ха, ха, ха!.. всегда
пойдут! — с презрительной усмешкой махнул
рукой путеец.
И во всяком случае,
идти рука об
руку с поляками, потому что невозможно отделять дело польской свободы от русского дела.
Хвалынцев с удовольствием подал ему
руку, и они снова расцеловались. В душе его в эту минуту заговорило чувство гордого довольства собой, что вот уже сделан первый шаг на том пути,
идти по которому он вчера дал такое торжественное обещание графине Цезарине.
— О! уж и на патриотизм
пошло! — замахав
руками, подхватил юный князь Сапово-Неплохово и залился скалозубным, судорожным смехом. — Патриотом быть! ха, ха, ха, ха! Патриотом!.. Ой, Боже мой! до колик просто!.. ха, ха, ха! Но ведь это ниже всякого человеческого достоинства! ха, ха, ха, ха! Какой же порядочный человек в наше время… Нет, не могу, ей-Богу!.. Ха, ха, ха!.. Ой, батюшки, не могу!.. Патриотом!
— Полояров! Да что же это наконец такое! — пристает к нему то тот, то другой. — Опять воды ни капли нету!.. Ардальон Михайлыч, да что ж это, ей-Богу! Просто
руки от холода коченеют. Что это вы не распорядитесь!
Пошли бы приказали, чтоб он, каналья, хоть дров-то притащил. Ведь так жить невозможно!
«День» хотел обоюдно выяснить дело, прийти к полюбовному соглашению и дружно
идти вперед,
рука об
руку.
— А я только вчера из Варшавы, — говорил он Бейгушу, фланерски ухватя его под
руку и направляя праздные стопы свои в одну с ним сторону. — Ну, душа моя, дела наши
идут пока отлично! Наязд сконфужен, потерял и
руки, и голову, и нос опустил на квинту!.. Варшава теперь чудо что такое!.. Эдакая пестрота, движение, чамарки, кунтуши, конфедератки, буты, то есть просто душа радуется!.. Доброе времечко! Ну, а ты как?.. Что семейная сладость и прочее?.. а?