Неточные совпадения
Хвалынцева внутренно что-то передернуло: он понял, что так или иначе, а все-таки арестован жандармским штаб-офицером и что всякое дальнейшее препирательство или сопротивление
было бы вполне бесполезно. Хочешь — не хочешь, оставалось покориться прихоти или иным глубокомысленным соображениям этого политика, и потому, слегка поклонившись, он
только и
мог пробормотать сквозь зубы...
— О, помилуйте, вы и теперь свободны, но…
только я не
могу отпустить вас раньше окончательного укрощения; когда волнение
будет подавлено, вы
можете ехать куда угодно.
— Да ведь это по нашему, по мужицкому разуму — все одно выходит, — возражали мужики с плутоватыми ухмылками. — Опять же видимое дело — не взыщите, ваше благородие, на слове, а
только как
есть вы баре, так барскую руку и тянете, коли говорите, что земля по закону господская. Этому никак нельзя
быть, и никак мы тому верить не
можем, потому — земля завсягды земская
была, значит, она мирская, а вы шутите: господская! Стало
быть,
можем ли мы верить?
Только, пожалуйста, не разглашайте этого никому, а то
могут быть к нам придирки, зачем допустили к делу постороннего человека…
Все обернулись в ту сторону. Там, приложив щитком руки к губам, что
есть мочи шикал один
только человек. И этот один, к удивлению многих,
был Устинов.
Спешным шагом, и почти что рысцой направился он в Кривой переулок, где жила Лидинька Затц. Но в Кривом переулке все
было глухо и тихо, и у одного
только подъездика полицмейстерской Дульцинеи обычным образом стояла лихая пара подполковника Гнута, да полицейский хожалый, завернувшись в тулуп, калякал о чем-то с кучером. Майор поспешно прошел мимо их, стараясь спрятать в воротник свое лицо, чтобы не видели его, словно бы, казалось ему, они
могли и знать, и догадываться, куда он идет и кого отыскивает.
— Нет, Петр Петрович, этого
быть не
может, — самым уверенным тоном стал успокаивать его Устинов. — Я головой готов ручаться, что не
может!.. Просто так подурила себе немножко, а это нет, это вы
только напрасно себя беспокоите… Тут что-нибудь иное…
— Умоляю тебя!.. Господи! Кабы все это один
только сон
был! Кабы ничего этого не
было!.. Я не верю… не
могу верить… Нюта! скажи ты мне, ведь этого ничего нету? Да?.. да? Ведь нету?
Фон-Саксен
был жестоко уязвлен словами Иосафа. В первую минуту он покраснел и закусил губы, но, тотчас же овладев собою, изобразил одну
только улыбку презрительного пренебрежения — дескать, эти слова оскорбить меня никак не
могут: я слишком умен и слишком высоко стою для этого!
Постарайтесь легко перенести нашу разлуку,
быть может,
только временную.
Это все
было для него дело постороннее, чуждое, мирское; он знал
только, что к нему пришли два человека просить гостеприимства, и радушно предложил им все, что
мог, как предложил бы каждому, кто пришел бы к нему за этим.
Задумчиво-ясная улыбка появлялась порой на глазах и во взоре и светло блуждала некоторое время по лицу, словно бы в эти минуты девушка вспоминала о ком-то и о чем-то, словно бы ей приходили на память чьи-то хорошие слова, чей-то милый образ, какие-то приятные мгновенья, уже перешедшие в недавнее прошлое,
быть может,
только вчера,
быть может, еще сегодня…
— Что ж,
может быть, с своей точки зрения и Лидинька права, — пожала плечами Стрешнева, — как права и мать Агафоклея. Я, Константин Семенович, понимаю это дело так, — продолжала она. — Прожить свою жизнь так, чтобы ни своя собственная совесть, ни людская ненависть ни в чем не
могли упрекнуть тебя, а главное — собственная совесть. Для этого нужно немножко сердца, то
есть человеческого сердца, немножко рассудка да искренности. Ну, вот и
только.
— Тут нет, мне кажется, ни лучше, ни хуже, — столь же серьезно продолжала девушка. —
Может быть, я даже
могла бы полюбить и очень дурного человека, потому что любишь не за что-нибудь, а любишь просто, потому что любится, да и
только. Знаете пословицу: не пó хорошу мил, а пó милу хорош. Но дело в том, мне кажется, что можно полюбить раз, да хорошо, а больше и не надо! Больше, уж это
будет не любовь, а Бог знает что! Одно баловство, ну, а я такими вещами не люблю баловать.
Но чем именно должно
быть это «что-нибудь такое », в чем оно должно заключаться? студент не знал и не
мог еще дать самому себе ясного отчета; он
только был твердо уверен, что «что-нибудь такое » он сделает, что оно
будет и
будет непременно.
— Ну, а кого ж бы вы особенно удивили, если бы
были с ними? — с дружеской улыбкой возразил Свитка. — Эх, господин Хвалынцев! Донкихотство вещь хорошая, да
только не всегда!.. Я возмущен,
может быть, не менее, но… если мстить, то мстить разумнее, — прибавил он шепотом и очень многозначительно. —
Быть бараном в стаде еще не велика заслуга, коли в человеке
есть силы и способность
быть вожаком.
— Ваш арест
будет сопряжен для вас с некоторым лишением, — продолжал Свитка, — то
есть я разумею Малую Морскую, но вы не беспокойтесь: мы найдем возможность тотчас же там предупредить и успокоить; а показываться вам самим, в Hôotel de Paris неудобно по той причине, что жандармам, точно так же как и нам, уже кое-что известно по поводу Морской, в этом уж вы мне поверьте! И потому вас
могут захватить и там, а это
будет очень неприятно не одному
только вам, а и другим особам.
Знало еще молодое поколение, что в 1830 году Польша поднялась за свою свободу и независимость, за что
была раздавлена русскими войсками, и это смутное знание естественно
могло рождать в каждом честном молодом сердце одно
только сочувствие к угнетенному и порабощенному народу.
Студент благодаря своему всероссийско полному неведению ничего не сумел возразить ей на это. Ему
было только больно и горько слушать упреки этой женщины, и слушая их, он все-таки не
мог не любоваться ею, не
мог не сознавать в ней какого-то превосходства, которое дает человеку его возвышенное и гордое страдание.
На баррикадах вы жертвуете
только собою и получаете в награду красивое имя отважного героя; здесь же вы точно так же жертвуете собою, даже лучшею частью своего нравственного я, своим именем, своей честью, и охраняете сотни, тысячи людей, спасаете от погибели,
может быть, самое дело и в награду за все несете общественное презрение слепых глупцов и непосвященных, пользуетесь именем подлеца и шпиона: в чем же более жертвы?
«Тут нет, мне кажется, ни лучше, ни хуже», — отвечала она, «
может быть, я даже
могла бы полюбить и очень дурного человека, потому что любишь не за что-нибудь, а любишь просто, потому что любится, да и
только.
Татьяна чувствовала, что
был один
только человек, к которому она
могла бы совсем разумно, совсем сердечно и просто прийти и сказать свое горе, и что этот человек понял бы ее скорее и глубже, чем всякий другой.
Только всего и дела-то у меня что читаю, но это, как начинает мне теперь казаться, еще не дело, а
только призрак дела, или пожалуй, оно
могло бы
быть при случае подготовкой к делу.
Стал Малгоржан говорить ей, что хотя ее супруг,
быть может, и очень почтенный по-своему человек, но что он, во всяком случае, человек ретроградный и «не понимает» своей супруги, и даже не
может понимать ее — и Сусанна Ивановна вдруг стала замечать, что и в самом деле не понимает и понять не
может, что он
только спит да
ест, да со старостой об овсах толкует.
Со скуки Сусанне Ивановне казалось даже, что она очень привязана к Малгоржану, что без него она жить не
может; что он первый, который «понял, разбудил и воззвал ее к новой жизни», что он всегда, — даже и до своего появления в их доме,
был ее идеалом, что она всегда стремилась к такому идеалу и
только теперь обрела его.
Князь сочинял стихи, романы, очерки, драмы, эпопеи, водевили, критические и социальные этюды, политические статейки, фельетоны, словом — все, чем
только может быть богата самая разнообразная литература.
— Потому, душечка, что
только одни материалисты
могут быть честны. Об этом вон и в «Современном Слове» так пишут.
Потому что законный брак противоречит всем моим принципам, и наконец, в моей жизни — почем вы знаете? — в моей жизни,
быть может,
есть или
могут быть такого рода предприятия, когда человеку впору
только за одну свою голову ответ держать.
—
Могу! — ответил он решительно и даже не без веселости. — Се сон де пустяки. Мы всю эту штуку вам во как обделаем! И овцы
будут целы, и волки сыты. Это я все
могу, а
только ты, Нюта, не сердись. Дутье-то в сторону! А лучше протяни-ка лапку старому другу!.. Честно и открыто протяни! От сердца! Ну, Нюта!.. Что же?.. Я жду!.. — ласково понудил он, после короткого выжидательного молчания, подставив ей свои ладони. — Хочешь услуги от меня, так мирись!
Она бросилась в Петербург сгоряча, очертя голову, не зная, как там все это
будет, и как-то еще все обойдется и устроится — бросилась на авось, с одной темной надеждой, что, вероятно, как-нибудь да обойдется, что Полояров ее выручит, что отец,
может быть, и не узнает, что какими бы то ни
было судьбами надо
будет скрыть, обмануть его, отвести все подозрения, а кáк именно — этого-то она и не знала, но
только думала, что там Полояров, конечно, что-нибудь придумает и устроит.
— В Третье! в Третье!.. Там
будут! — вторило стадо. Профессор не смутился. В лице его
было спокойствие и твердость, и
только в движении энергически очерченных губ сказывалось,
быть может, подавляемое негодование.
— Господин Полояров решительно утверждает, что этот донос написали вы по личной к нему ненависти, — обратился чиновник к Устинову. — Господин Полояров даже весьма странным образом изумил меня, сказав сразу самым решительным тоном, что это не кто иной и
быть не
может, как
только вы, господин Устинов.
— Я и написал. Они говорили, что
могут только тех уважать, кто арестован… а меня всякого уважения лишили… Мне же это обидно и больно
было…
Полояров готов уже
был начать плести и впутывать всех своих знакомых, всех, кого знает, всех, про кого
мог только вспомнить что-либо, даже всех тех, кого и не знал лично, но про кого слышал что-нибудь такое подходящее, или даже и не подходящее ни к селу, ни к городу.
Можно
было только плюнуть и постараться поскорее забыть, что бывают в жизни случаи, когда то, что называется человеком,
может падать так низко.
В эти минуты в нем,
быть может помимо собственной его воли, но одною
только неотразимою силою жизненного факта, совершался внутренний переворот: из грязи падения, оправдываемого принципом народной, исторической вражды, вырастало хорошее, честное чувство уважения, любви и благодарности.
Это уже
была величайшая нелепость, какую
только могла продиктовать безысходная бессильная злоба; тем не менее весть эта наводила на легковерных ужас более даже, чем самые пожары.
— Нет, — ответила она твердо и просто. — Я
только старалась разглядеть; другого у меня не
было; но… при других обстоятельствах… сложись моя внутренняя жизнь не так странно и капризно, как она теперь сложилась, что же?..
быть может, я и
могла бы им увлечься!
В этих спорах, доходивших уже кое у кого до колкостей и до крупной перебранки, прошло более часу времени, и казалось, что споры
могут продолжаться сколько угодно часов,
могут дойти, пожалуй, до перепалки, до потасовки, до вызова, до пощечин, но
только отнюдь не до
сути дела.
Бейгуш жадно впивал теперь жизнь, полную любви, наслаждения и тихих семейных радостей. Ему так сильно хотелось взять от этой жизни все, что
только можно взять, все, что
только может она дать ему, хотелось до последней капли осушить эту чашу, чтобы потом разбить ее вдребезги, но зато чтобы впоследствии, при иной, грядущей, темной и одинокой жизни,
было чем помянуть эти немногие, но хорошие, светлые минуты!