— Это, наконец, уж Бог знает чтó такое! —
в прежнем тоне продолжал Непомук; — до которых же пор будут продолжаться эти вмешательства!.. Ведь я не вмешиваюсь в его управление, с какой же стати он в мое вмешивается? Этого, наконец, уже нельзя более терпеть, и я решительно намерен сделать представление об ограждении себя на будущее время.
Неточные совпадения
— Э! дурак был… не умел воспользоваться! — с досадой сорвалось у него с языка, и студент заметил, как лицо его передернула какая-то скверная гримаска досадливого сожаления о чем-то. Но Ардальон вдруг спохватился. — То есть вот видите ли, — стал он поправляться
в прежнем рисующемся
тоне, — все бы это я мог легко иметь, — капитал, целый капитал, говорю вам, — потому все это было мое, по праву, но… я сам добровольно от всего отказался.
В душе у Полоярова екнуло что-то жуткое и тревожное, однако он постарался выдержать, насколько мог, свой
прежний равнодушно-пренебрежительный
тон.
— Я, Крестьян Иванович, — стал продолжать господин Голядкин все
в прежнем тоне, немного раздраженный и озадаченный крайним упорством Крестьяна Ивановича, — я, Крестьян Иванович, люблю спокойствие, а не светский шум.
Неточные совпадения
Но
в этой тишине отсутствовала беспечность. Как на природу внешнюю, так и на людей легла будто осень. Все были задумчивы, сосредоточенны, молчаливы, от всех отдавало холодом, слетели и с людей, как листья с деревьев, улыбки, смех, радости. Мучительные скорби миновали, но колорит и
тоны прежней жизни изменились.
— Кузина, бросьте этот
тон! — начал он дружески, горячо и искренно, так что она почти смягчилась и мало-помалу приняла
прежнюю, свободную, доверчивую позу, как будто видела, что тайна ее попала не
в дурные руки, если только тут была тайна.
Кроме того, что он чувствовал фальшь
в этом положении просителя среди людей, которых он уже не считал своими, но которые его считали своим,
в этом обществе он чувствовал, что вступал
в прежнюю привычную колею и невольно поддавался тому легкомысленному и безнравственному
тону, который царствовал
в этом кружке.
— Благодарю вас, Сергей Александрыч, — делая книксен, проговорила Хиония Алексеевна
в прежнем своем
тоне.
После этой сцены Привалов заходил
в кабинет к Василию Назарычу, где опять все время разговор шел об опеке. Но, несмотря на взаимные усилия обоих разговаривавших, они не могли попасть
в прежний хороший и доверчивый
тон, как это было до размолвки. Когда Привалов рассказал все, что сам узнал из бумаг, взятых у Ляховского, старик недоверчиво покачал головой и задумчиво проговорил: