Неточные совпадения
— Этот малый, — сказал он, пуская кольцо за кольцом, —
будет еще гораздо несчастнее
меня. Лучше бы ему не родиться.
—
Я говорю только правду, — ответил Максим. — У
меня нет ноги и руки, но
есть глаза. У малого нет глаз, со временем не
будет ни рук, ни ног, ни воли…
— Пойми
меня, Анна, — сказал Максим мягче. —
Я не стал бы напрасно говорить тебе жестокие вещи. У мальчика тонкая нервная организация. У него пока
есть все шансы развить остальные свои способности до такой степени, чтобы хотя отчасти вознаградить его слепоту. Но для этого нужно упражнение, а упражнение вызывается только необходимостью. Глупая заботливость, устраняющая от него необходимость усилий, убивает в нем все шансы на более полную жизнь.
«Кто знает, — думал старый гарибальдиец, — ведь бороться можно не только копьем и саблей.
Быть может, несправедливо обиженный судьбою подымет со временем доступное ему оружие в защиту других, обездоленных жизнью, и тогда
я не даром проживу на свете, изувеченный старый солдат…»
— Уйди, пожалуйста, о н о боится тебя и до сих пор его нет.
Я уже совсем
было заснул, а этого все нет…
— Тьфу, прости боже! совсем поглупел парубок! Что
мне твоя дуда? Все они одинаковые — и дудки, и бабы, с твоей Марьей на придачу. Вот лучше
спел бы ты нам песню, коли умеешь, — хорошую старую песню.
— А что ж? — ответил Иохим на предложение пана. —
Пел когда-то и
я не хуже людей. Только, может, и наша мужицкая песня тоже вам не по вкусу придется, пане? — уязвил он слегка собеседника.
— А это
будет «хлопская» песня? — спросил мальчик. —
Я понимаю «по-хлопски».
— Эх, малый! Это не хлопские песни… Это песни сильного, вольного народа. Твои деды по матери
пели их на степях по Днепру и по Дунаю, и на Черном море… Ну, да ты поймешь это когда-нибудь, а теперь, — прибавил он задумчиво, — боюсь
я другого…
— Хорошо, хорошо!
Я не сержусь!.. Ты ведь больше не
будешь. — Она приподняла его с земли и старалась усадить рядом с собою.
—
Я не знаю, какое оно, —
был печальный ответ. —
Я его только… чувствую…
— Ну и
я не боюсь. Разве может
быть, чтобы мужчина простудился скорее женщины? Дядя Максим говорит, что мужчина не должен ничего бояться: ни холода, ни голода, ни грома, ни тучи.
— Вот что, Веля… — сказал он, взяв дочь за плечо и посматривая на ее будущего учителя. — Помни всегда, что на небе
есть бог, а в Риме святой его «папеж». Это тебе говорю
я, Валентин Яскульский, и ты должна
мне верить потому, что
я твой отец, — это рrimо.
— Secundo,
я шляхтич славного герба, в котором вместе с «копной и вороной» недаром обозначается крест в синем поле. Яскульские,
будучи хорошими рыцарями, не раз меняли мечи на требники и всегда смыслили кое-что в делах неба, поэтому ты должна
мне верить. Ну а в остальном, что касается orbisterrarum, то
есть всего земного, слушай, что тебе скажет пан Максим Яценко, и учись хорошо.
— Послушай
меня, Анна, — сказал он, оставшись наедине с сестрою. — Не следует будить в мальчике вопросов, на которые ты никогда, никогда не в состоянии
будешь дать полного ответа.
— Потому что… Ну да потому, что ведь ты на
мне женишься, и, значит, наша жизнь
будет одинакова.
«Что это
было со
мной?» — подумал он, и в то же мгновение в его памяти прозвучали слова, которые она сказала вчера, в сумерки, у старой мельницы: «Неужели ты никогда не думал об этом?.. Какой ты глупый!..»
— Вздыхал и
я когда-то о сечи, об ее бурной поэзии и воле…
Был даже у Садыка в Турции [Чайковский, украинец-романтик, известный под именем Садыка-паши, мечтал организовать козачество как самостоятельную политическую силу в Турции.].
— Идите, идите. Ничего, — прибавил он мягче. — Постойте, держитесь за
меня… Пожертвование с вашей стороны звонарю
будет? — опять спросил он прежним неприятно вкрадчивым тоном.
— Ты вот знаешь, что нет, а
я тебе говорю, что
есть. От вас, зрячих, тоже сокрыто многое…
— Какое проклятье —
быть безногим чурбаном! Ты забываешь, что
я не лазаю по колокольням, а от баб, видно, не добьешься толку. Эвелина, попробуй хоть ты сказать разумно, что же такое
было на колокольне?
— Гм… да… плохо, — ворчал он про себя… —
Я ошибся… Аня
была права: можно грустить и страдать о том, чего не испытал ни разу. А теперь к инстинкту присоединилось сознание, и оба пойдут в одном направлении. Проклятый случай… А впрочем, шила, как говорится, в мешке не спрячешь… Все где-нибудь выставится…
— Ничего особенного. Но если у звуков
есть цвета и
я их не вижу, то, значит, даже звуки недоступны
мне во всей полноте.
— Так же, как иные не выносят праздничного трезвона. Пожалуй, что мое сравнение и верно, и
мне даже приходит в голову дальнейшее сопоставление: существует также «малиновый» звон, как и малиновый цвет. Оба они очень близки к красному, но только глубже, ровнее и мягче. Когда колокольчик долго
был в употреблении, то он, как говорят любители, вызванивается. В его звуке исчезают неровности, режущие ухо, и тогда-то звон этот зовут малиновым. Того же эффекта достигают умелым подбором нескольких подголосков.
— Да,
я помню… Зачем ты запретил нам тогда продолжать? Может
быть,
мне удалось бы понять.
— Нет, — задумчиво ответил старик, — ничего бы не вышло. Впрочем,
я думаю, что вообще на известной душевной глубине впечатления от цветов и от звуков откладываются уже, как однородные. Мы говорим: он видит все в розовом свете. Это значит, что человек настроен радостно. То же настроение может
быть вызвано известным сочетанием звуков. Вообще звуки и цвета являются символами одинаковых душевных движений.
— Да, ему холодно, он дрожит и кашляет. И он проклинает Памфилия, который не заведет ему шубы. Потом он берет иззябшими руками веревки и звонит к заутрене. И забывает, что он слепой… Потому что тут
было бы холодно и не слепому… А
я не забываю, и
мне…
Постой,
я хочу поговорить с тобой серьезно и рад, что это
будет именно здесь.
Обо
мне тоже плакала мать, как
будет плакать о тебе.
Но, черт возьми,
я полагаю, что
был в своем праве, как и ты теперь в своем!..
— Да? — задумчиво переспросил Петр. — Как хочешь, в этом
есть какая-то тайна. И
я хотел бы…
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Что тут пишет он
мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька, что состояние мое
было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)
Я ничего не понимаю: к чему же тут соленые огурцы и икра?
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки!
Я не иначе хочу, чтоб наш дом
был первый в столице и чтоб у
меня в комнате такое
было амбре, чтоб нельзя
было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и
были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую
я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Бобчинский. Сначала вы сказали, а потом и
я сказал. «Э! — сказали мы с Петром Ивановичем. — А с какой стати сидеть ему здесь, когда дорога ему лежит в Саратовскую губернию?» Да-с. А вот он-то и
есть этот чиновник.
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести, то
есть не двести, а четыреста, —
я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы уже ровно
было восемьсот.