Неточные совпадения
Бабка
не слыхала в крике ребенка ничего особенного и, видя, что мать
говорит точно в смутном забытьи и, вероятно, просто бредит, оставила ее и занялась ребенком.
— Я
говорю только правду, — ответил Максим. — У меня нет ноги и руки, но есть глаза. У малого нет глаз, со временем
не будет ни рук, ни ног, ни воли…
— Пойми меня, Анна, — сказал Максим мягче. — Я
не стал бы напрасно
говорить тебе жестокие вещи. У мальчика тонкая нервная организация. У него пока есть все шансы развить остальные свои способности до такой степени, чтобы хотя отчасти вознаградить его слепоту. Но для этого нужно упражнение, а упражнение вызывается только необходимостью. Глупая заботливость, устраняющая от него необходимость усилий, убивает в нем все шансы на более полную жизнь.
— Право, он глядит так, как будто старается понять что-то и
не может, —
говорила молодая мать.
Мать
не знала, в чем дело, и думала, что ребенка волнуют сны. Она сама укладывала его в постель, заботливо крестила и уходила, когда он начинал дремать,
не замечая при этом ничего особенного. Но на другой день мальчик опять
говорил ей о чем-то приятно тревожившем его с вечера.
Удивленная мать с каким-то странным чувством слушала этот полусонный, жалобный шепот… Ребенок
говорил о своих сонных грезах с такою уверенностью, как будто это что-то реальное. Тем
не менее мать встала, наклонилась к мальчику, чтобы поцеловать его, и тихо вышла, решившись незаметно подойти к открытому окну со стороны сада.
Песня
говорит не одному неопределенно разнеживающемуся слуху.
Ему
не приходилось еще никогда
говорить с кем-нибудь о своей слепоте, и простодушный тон девочки, предлагавшей с наивною настойчивостью этот вопрос, отозвался в нем опять тупою болью.
— Пальцами? Я бы никогда
не выучилась читать пальцами… Я и глазами плохо читаю. Отец
говорит, что женщины плохо понимают науку.
— Ну и я
не боюсь. Разве может быть, чтобы мужчина простудился скорее женщины? Дядя Максим
говорит, что мужчина
не должен ничего бояться: ни холода, ни голода, ни грома, ни тучи.
— Это хорошо, что вы
не бьете слепого мальчика. Он мне
говорил.
— Вот, видишь ли, — заговорила она смущенно, — он
говорит, что различает некоторую разницу в окраске аиста, только
не может ясно понять, в чем эта разница… Право, он сам первый заговорил об этом, и мне кажется, что это правда…
Он носил кисет с табаком и трубку привязанными у пояса,
говорил не иначе, как по-малорусски, и рядом с двумя сыновьями, одетыми в белые свитки и расшитые малороссийские сорочки, очень напоминал гоголевского Бульбу с сыновьями.
Она вздохнула трудно и тяжело, как бы переводя дыхание после тяжелой работы, и оглянулась кругом. Она
не могла бы сказать, долго ли длилось молчание, давно ли смолк студент,
говорил ли он еще что-нибудь… Она посмотрела туда, где за минуту сидел Петр… Его
не было на прежнем месте.
— Да, о ней я думал в этом случае
не менее, чем о нем, —
говорил старик сурово. — Подумай, ведь она еще ребенок,
не знающий жизни! Я
не хочу верить, что ты желала бы воспользоваться неведением ребенка.
Там были счастливые люди, которые
говорили об яркой и полной жизни; она еще несколько минут назад была с ними, опьяненная мечтами об этой жизни, в которой е м у
не было места. Она даже
не заметила его ухода, а кто знает, какими долгими показались ему эти минуты одинокого горя…
— Нет, будем справедливы: оба они хорошие!.. И то, что он
говорил сейчас, — хорошо. Но ведь это же
не для всех.
— Вот этот играет, так уж играет. Что?
Не правду я
говорю?
Он
говорил о том, что многие, по-видимому, считают жизнь чем-то вроде плохого романа, кончающегося свадьбой, и что есть на свете много такого, о чем иным людям
не мешало бы подумать.
Максим
говорил серьезно и с какою-то искренней важностью. В бурных спорах, которые происходили у отца Ставрученка с сыновьями, он обыкновенно
не принимал участия и только посмеивался, благодушно улыбаясь на апелляции к нему молодежи, считавшей его своим союзником. Теперь, сам затронутый отголосками этой трогательной драмы, так внезапно ожившей для всех над старым мшистым камнем, он чувствовал, кроме того, что этот эпизод из прошлого странным образом коснулся в лице Петра близкого им всем настоящего.
На этот раз молодые люди
не возражали, — может быть, под влиянием живого ощущения, пережитого за несколько минут в леваде Остапа, — могильная плита так ясно
говорила о смерти прошлого, — а быть может, под влиянием импонирующей искренности старого ветерана…
Раз оставив свой обычный слегка насмешливый тон, Максим, очевидно, был расположен
говорить серьезно. А для серьезного разговора на эту тему теперь уже
не оставалось времени… Коляска подъехала к воротам монастыря, и студент, наклонясь, придержал за повод лошадь Петра, на лице которого, как в открытой книге, виднелось глубокое волнение.
— Да, как слепые… Потом Егор спросил у Петра, видит ли он во сне мать? Петр
говорит: «
не вижу». И тот тоже
не видит. А другой слепец, Роман, видит во сне свою мать молодою, хотя она уже старая…
— Так же, как иные
не выносят праздничного трезвона. Пожалуй, что мое сравнение и верно, и мне даже приходит в голову дальнейшее сопоставление: существует также «малиновый» звон, как и малиновый цвет. Оба они очень близки к красному, но только глубже, ровнее и мягче. Когда колокольчик долго был в употреблении, то он, как
говорят любители, вызванивается. В его звуке исчезают неровности, режущие ухо, и тогда-то звон этот зовут малиновым. Того же эффекта достигают умелым подбором нескольких подголосков.
— Нет, — задумчиво ответил старик, — ничего бы
не вышло. Впрочем, я думаю, что вообще на известной душевной глубине впечатления от цветов и от звуков откладываются уже, как однородные. Мы
говорим: он видит все в розовом свете. Это значит, что человек настроен радостно. То же настроение может быть вызвано известным сочетанием звуков. Вообще звуки и цвета являются символами одинаковых душевных движений.
— Н-нет…
не ясно… но все же, пожалуйста,
говори дальше.
Было ли это следствием простуды, или разрешением долгого душевного кризиса, или, наконец, то и другое соединилось вместе, но только на другой день Петр лежал в своей комнате в нервной горячке. Он метался в постели с искаженным лицом, по временам к чему-то прислушиваясь, и куда-то порывался бежать. Старый доктор из местечка щупал пульс и
говорил о холодном весеннем ветре; Максим хмурил брови и
не глядел на сестру.
Говорили, будто в детстве он был похищен из зажиточной семьи бандой слепцов, с которыми бродил, пока известный профессор
не обратил внимания на его замечательный музыкальный талант.
В зале настала глубокая тишина, когда на эстраде появился молодой человек с красивыми большими глазами и бледным лицом. Никто
не признал бы его слепым, если б эти глаза
не были так неподвижны и если б его
не вела молодая белокурая дама, как
говорили, жена музыканта.