Неточные совпадения
Тогда-то рука мальчика крепче сжимала руку матери,
а его сердце замирало и, казалось, вот-вот совсем перестанет биться.
— Большой… — задумчиво произнес мальчик. —
А малиновка —
вот! — и он чуть-чуть развел сложенные вместе ладони.
Наконец она приобрела достаточно смелости, чтобы выступить в открытую борьбу, и
вот, по вечерам, между барским домом и Иохимовой конюшней началось странное состязание. Из затененного сарая с нависшею соломенною стрехой тихо вылетали переливчатые трели дудки,
а навстречу им из открытых окон усадьбы, сверкавшей сквозь листву буков отражением лунного света, неслись певучие, полные аккорды фортепиано.
— Не скажите, пане, — заговорил он. — Такую дуду не найти вам ни у одного пастуха в Украйне, не то что у подпаска… То все свистелки,
а это… вы
вот послушайте.
— Какой ты смешной, — заговорила она с снисходительным сожалением, усаживаясь рядом с ним на траве. — Это ты, верно, оттого, что еще со мной не знаком.
Вот узнаешь меня, тогда перестанешь бояться.
А я не боюсь никого.
—
Вот что, Веля… — сказал он, взяв дочь за плечо и посматривая на ее будущего учителя. — Помни всегда, что на небе есть бог,
а в Риме святой его «папеж». Это тебе говорю я, Валентин Яскульский, и ты должна мне верить потому, что я твой отец, — это рrimо.
—
Вот послушай ты его, — говорил Ставрученко Максиму, лукаво подталкивая его локтем, когда студент ораторствовал с раскрасневшимся лицом и сверкающими глазами. —
Вот, собачий сын, говорит, как пишет!.. Подумаешь, и в самом деле голова!
А расскажи ты нам, ученый человек, как тебя мой Нечипор надул,
а?
— Таки видно, что недаром в школе учились, — говаривал он, самодовольно поглядывая на слушателей. —
А все же, я вам скажу, мой Хведько вас обоих и введет, и выведет, как телят на веревочке,
вот что!.. Ну
а я и сам его, шельму, в свой кисет уложу и в карман спрячу.
Вот и значит, что вы передо мною все равно, что щенята перед старым псом.
Ей представилось на мгновение, что она уже там, в этом далеком мире,
а он сидит
вот здесь, один с опущенною головой, или нет…
Она вспомнила долгие взгляды Максима. Так
вот что значили эти молчаливые взгляды! Он лучше ее самой знал ее настроение, он угадал, что в ее сердце возможна еще борьба и выбор, что она в себе не уверена… Но нет, — он ошибается. Она знает свой первый шаг,
а там она посмотрит, что можно будет взять у жизни еще…
— Какие пустяки! — ответила она ясно, хотя в ее голосе вместе с улыбкой слышались еще недавние слезы. — Ведь
вот и Максим воевал, пока мог,
а теперь живет, как может. Ну и мы…
— Да, в самом деле, но надписи съедены мхами… Посмотрите,
вот вверху булава и бунчук.
А дальше все зелено от лишаев.
— Ты
вот знаешь, что нет,
а я тебе говорю, что есть. От вас, зрячих, тоже сокрыто многое…
— Не нравится, — ехидно сказал звонарь. — Конечно, ты еще человек молодой,
а тоже… кто знает. Смертный час приходит, яко тать в нощи… Хороший стих, — прибавил он опять как-то по-другому… — «Помни смертный час, помни трубный глас…» Да, что-то
вот там будет, — закончил он опять довольно злобно.
—
А тут тебе
вот этот — бу-ух, бу-ух, бу-ух…
— Колокола-то
вот выписал, — сказал он со вздохом, —
а шубу новую не сошьет. Скупой! Простыл я на колокольне… Осенью всего хуже… Холодно…
— Родился таким, — ответил звонарь. —
Вот другой есть у нас, Роман — тот семи лет ослеп…
А ты ночь ото дня отличить можешь ли?
— Это верно. Мы ждем, когда из-за туч проглянет опять эта глубокая синева. Гроза пройдет,
а небо над нею останется все то же; мы это знаем и потому спокойно переживаем грозу. Так
вот, небо сине… Море тоже сине, когда спокойно. У твоей матери синие глаза. У Эвелины тоже.
Ты
вот сердишься, что времена изменились, что теперь слепых не рубят в ночных сечах, как Юрка-бандуриста; ты досадуешь, что тебе некого проклинать, как Егору,
а сам проклинаешь в душе своих близких за то, что они отняли у тебя счастливую долю этих слепых.
—
Вот, ты увидишь человека, — сказал, сверкая глазами, Максим, — который вправе роптать на судьбу и на людей. Поучись у него переносить свою долю…
А ты…
Неточные совпадения
Хлестаков. Да
вот тогда вы дали двести, то есть не двести,
а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; — так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы уже ровно было восемьсот.
Анна Андреевна. После?
Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово: что он, полковник?
А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это!
А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас».
Вот тебе и сейчас!
Вот тебе ничего и не узнали!
А все проклятое кокетство; услышала, что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает, что он за ней волочится,
а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.
Да объяви всем, чтоб знали: что
вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека,
а за такого, что и на свете еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Городничий. Тем лучше: молодого скорее пронюхаешь. Беда, если старый черт,
а молодой весь наверху. Вы, господа, приготовляйтесь по своей части,
а я отправлюсь сам или
вот хоть с Петром Ивановичем, приватно, для прогулки, наведаться, не терпят ли проезжающие неприятностей. Эй, Свистунов!
Анна Андреевна. Мы теперь в Петербурге намерены жить.
А здесь, признаюсь, такой воздух… деревенский уж слишком!., признаюсь, большая неприятность…
Вот и муж мой… он там получит генеральский чин.