Неточные совпадения
—
Вот это всегда так! — перебил его Сергей Иванович. — Мы, Русские, всегда так. Может быть, это и хорошая наша черта — способность видеть свои недостатки, но мы пересаливаем, мы утешаемся иронией, которая у нас всегда готова на языке. Я скажу тебе только, что дай эти же права, как наши земские учреждения, другому европейскому народу, — Немцы и Англичане выработали бы из них свободу,
а мы
вот только смеемся.
— Хорошо, хорошо, поскорей, пожалуйста, — отвечал Левин, с трудом удерживая улыбку счастья, выступавшую невольно на его лице. «Да, — думал он, —
вот это жизнь,
вот это счастье! Вместе, сказала она, давайте кататься вместе. Сказать ей теперь? Но ведь я оттого и боюсь сказать, что теперь я счастлив, счастлив хоть надеждой…
А тогда?… Но надо же! надо, надо! Прочь слабость!»
Ты
вот презираешь общественную служебную деятельность, потому что тебе хочется, чтобы дело постоянно соответствовало цели,
а этого не бывает.
— Да, но спириты говорят: теперь мы не знаем, что это за сила, но сила есть, и
вот при каких условиях она действует.
А ученые пускай раскроют, в чем состоит эта сила. Нет, я не вижу, почему это не может быть новая сила, если она….
—
Вот как!… Я думаю, впрочем, что она может рассчитывать на лучшую партию, — сказал Вронский и, выпрямив грудь, опять принялся ходить. — Впрочем, я его не знаю, — прибавил он. — Да, это тяжелое положение! От этого-то большинство и предпочитает знаться с Кларами. Там неудача доказывает только, что у тебя не достало денег,
а здесь — твое достоинство на весах. Однако
вот и поезд.
— Ну
вот, графиня, вы встретили сына,
а я брата, — весело сказала она. — И все истории мои истощились; дальше нечего было бы рассказывать.
— Ну, хорошо, хорошо!… Да что ж ужин?
А,
вот и он, — проговорил он, увидав лакея с подносом. — Сюда, сюда ставь, — проговорил он сердито и тотчас же взял водку, налил рюмку и жадно выпил. — Выпей, хочешь? — обратился он к брату, тотчас же повеселев.
— На том свете? Ох, не люблю я тот свет! Не люблю, — сказал он, остановив испуганные дикие глаза на лице брата. — И ведь
вот, кажется, что уйти изо всей мерзости, путаницы, и чужой и своей, хорошо бы было,
а я боюсь смерти, ужасно боюсь смерти. — Он содрогнулся. — Да выпей что-нибудь. Хочешь шампанского? Или поедем куда-нибудь. Поедем к Цыганам! Знаешь, я очень полюбил Цыган и русские песни.
— Ах, maman, у вас своего горя много. Лили заболела, и я боюсь, что скарлатина. Я
вот теперь выехала, чтоб узнать,
а то засяду уже безвыездно, если, избави Бог, скарлатина.
—
Вот как! — проговорил князь. — Так и мне собираться? Слушаю-с, — обратился он к жене садясь. —
А ты
вот что, Катя, — прибавил он к меньшой дочери, — ты когда-нибудь, в один прекрасный день, проснись и скажи себе: да ведь я совсем здорова и весела, и пойдем с папа опять рано утром по морозцу гулять.
А?
— Ах, я уж ничего не понимаю! Нынче всё хотят своим умом жить, матери ничего не говорят,
а потом
вот и…
— Жалко, что мы не слыхали, — сказала хозяйка, взглядывая на входную дверь. —
А,
вот и вы наконец! — обратилась она с улыбкой к входившему Вронскому.
— Нет, лучше поедем, — сказал Степан Аркадьич, подходя к долгуше. Он сел, обвернул себе ноги тигровым пледом и закурил сигару. — Как это ты не куришь! Сигара — это такое не то что удовольствие,
а венец и признак удовольствия.
Вот это жизнь! Как хорошо!
Вот бы как я желал жить!
«
Вот нашли время разговаривать, — думала она. —
А он летит…
Вот он, так и есть. Прозевают»… думала Ласка.
—
А, нашла!
Вот умница, — сказал он, вынимая изо рта Ласки теплую птицу и кладя ее в полный почти ягдташ. — Нашел, Стива! — крикнул он.
— Пожалуйте, лес мой, — проговорил он, быстро перекрестившись и протягивая руку. — Возьми деньги, мой лес.
Вот как Рябинин торгует,
а не гроши считать, — заговорил он, хмурясь и размахивая бумажником.
— Всё молодость, окончательно ребячество одно. Ведь покупаю, верьте чести, так, значит, для славы одной, что
вот Рябинин,
а не кто другой у Облонского рощу купил.
А еще как Бог даст расчеты найти. Верьте Богу. Пожалуйте-с. Условьице написать…
—
Вот вы хоть похва̀лите, — сказала Агафья Михайловна, —
а Константин Дмитрич, что ему ни подай, хоть хлеба корку, — поел и пошел.
Она думала теперь именно, когда он застал ее,
вот о чем: она думала, почему для других, для Бетси, например (она знала ее скрытую для света связь с Тушкевичем), всё это было легко,
а для нее так мучительно?
—
А,
вот Каренин! — сказал ему знакомый, с которым он разговаривал. — Ищет жену,
а она в середине беседки. Вы не видали ее?
«Одно честолюбие, одно желание успеть —
вот всё, что есть в его душе, — думала она, —
а высокие соображения, любовь к просвещению, религия, всё это — только орудия для того, чтоб успеть».
— По делом за то, что всё это было притворство, потому что это всё выдуманное,
а не от сердца. Какое мне дело было до чужого человека? И
вот вышло, что я причиной ссоры и что я делала то, чего меня никто не просил. Оттого что всё притворство! притворство! притворство!…
—
Вот отлично! Непременно съезжу к ним, — сказал Левин. —
А то поедем вместе. Она такая славная. Не правда ли?
— Ну
вот!
а всё отчаявались, — сказала Матрена Филимоновна, указывая на доску.
—
Вот,
вот как вы делаете, что вам не скучно? На вас взглянешь — весело. Вы живете,
а я скучаю.
— Ну,
вот и он! — вскрикнул полковой командир. —
А мне сказал Яшвин, что ты в своем мрачном духе.
— Благодарим, — отвечал старик, взял стакан, но отказался от сахара, указав на оставшийся обгрызенный им комок. — Где же с работниками вести дело? — сказал он. — Раззор один.
Вот хоть бы Свияжсков. Мы знаем, какая земля — мак,
а тоже не больно хвалятся урожаем. Всё недосмотр!
— Я пожалуюсь? Да ни за что в свете! Разговоры такие пойдут, что и не рад жалобе!
Вот на заводе — взяли задатки, ушли. Что ж мировой судья? Оправдал. Только и держится всё волостным судом да старшиной. Этот отпорет его по старинному.
А не будь этого — бросай всё! Беги на край света!
— Ну
вот, я очень рад или, напротив, очень не рад, что сошелся со Спенсером; только это я давно знаю. Школы не помогут,
а поможет такое экономическое устройство, при котором народ будет богаче, будет больше досуга, — и тогда будут и школы.
— Ведь он уж стар был, — сказал он и переменил разговор. — Да,
вот поживу у тебя месяц, два,
а потом в Москву. Ты знаешь, мне Мягков обещал место, и я поступаю на службу. Теперь я устрою свою жизнь совсем иначе, — продолжал он. — Ты знаешь, я удалил эту женщину.
— Люди не могут более жить вместе —
вот факт. И если оба в этом согласны, то подробности и формальности становятся безразличны.
А с тем вместе это есть простейшее и вернейшее средство.
— Поэтому для обрусения инородцев есть одно средство — выводить как можно больше детей.
Вот мы с братом хуже всех действуем.
А вы, господа женатые люди, в особенности вы, Степан Аркадьич, действуете вполне патриотически; у вас сколько? — обратился он, ласково улыбаясь хозяину и подставляя ему крошечную рюмочку.
—
А! княгиня!
вот приятная встреча! — заговорил он. —
А я был у вас.
— Нет, я не враг. Я друг разделения труда. Люди, которые делать ничего не могут, должны делать людей,
а остальные — содействовать их просвещению и счастью.
Вот как я понимаю. Мешать два эти ремесла есть тьма охотников, я не из их числа.
— Ах! — вскрикнула она, увидав его и вся просияв от радости. — Как ты, как же вы (до этого последнего дня она говорила ему то «ты», то «вы»)?
Вот не ждала!
А я разбираю мои девичьи платья, кому какое…
— Ну, так
вот что мы сделаем: ты поезжай в нашей карете за ним,
а Сергей Иванович уже если бы был так добр заехать,
а потом послать.
— Приехали! —
Вот он! — Который? — Помоложе-то, что ль? —
А она-то, матушка, ни жива, ни мертва! — заговорили в толпе, когда Левин, встретив невесту у подъезда, с нею вместе вошел в церковь.
— Я сколько времени бьюсь и ничего не сделал, — говорил он про свой портрет, —
а он посмотрел и написал.
Вот что значит техника.
—
А у тебя косичка, — сказал он, осторожно поворачивая ее голову. — Косичка. Видишь,
вот тут. Нет, нет мы делом занимаемся.
—
Вот скоро три месяца,
а я ничего почти не делаю.
—
Вот я и прочла твое письмо, — сказала Кити, подавая ему безграмотное письмо. — Это от той женщины, кажется, твоего брата… — сказала она. — Я не прочла.
А это от моих и от Долли. Представь! Долли возила к Сарматским на детский бал Гришу и Таню; Таня была маркизой.
— Да,
вот эта женщина, Марья Николаевна, не умела устроить всего этого, — сказал Левин. — И… должен признаться, что я очень, очень рад, что ты приехала. Ты такая чистота, что… — Он взял ее руку и не поцеловал (целовать ее руку в этой близости смерти ему казалось непристойным),
а только пожал ее с виноватым выражением, глядя в ее просветлевшие глаза.
— Во-первых, не качайся, пожалуйста, — сказал Алексей Александрович. —
А во вторых, дорога не награда,
а труд. И я желал бы, чтобы ты понимал это.
Вот если ты будешь трудиться, учиться для того, чтобы получить награду, то труд тебе покажется тяжел; но когда ты трудишься (говорил Алексей Александрович, вспоминая, как он поддерживал себя сознанием долга при скучном труде нынешнего утра, состоявшем в подписании ста восемнадцати бумаг), любя труд, ты в нем найдешь для себя награду.
—
А мне без свечки виднее то, что я вижу и о чем я молился.
Вот чуть было не сказал секрет! — весело засмеявшись, сказал Сережа.
— Как счастливо вышло тогда для Кити, что приехала Анна, — сказала Долли, — и как несчастливо для нее.
Вот именно наоборот, — прибавила она, пораженная своею мыслью. — Тогда Анна так была счастлива,
а Кити себя считала несчастливой. Как совсем наоборот! Я часто о ней думаю.
— Вы меня не утешайте, барыня. Я
вот посмотрю на вас с ним, мне и весело, — сказала она, и это грубое выражение с ним,
а не с ними тронуло Кити.
— У обоих.
А надо, чтобы
вот так…
— Ну
вот и прекрасно, — сказала Долли, — ты поди распоряжайся,
а я пойду с Гришей повторю его урок.
А то он нынче ничего не делал.
«Но я не могу итти, — думала Ласка. — Куда я пойду? Отсюда я чувствую их,
а если я двинусь вперед, я ничего не пойму, где они и кто они». Но
вот он толкнул ее коленом и взволнованным шопотом проговорил: «Пиль, Ласочка, пиль!»
«
Вот это будет толк!» думал Левин, запрятывая в ягдташ теплых и жирных дупелей. «
А, Ласочка, будет толк?»